Миншу

Остаток вечера Лань Сичэнь провёл на террасе, перебирая письма и свитки. Отойти и оставить Миншу на чьё-либо попечение он не решался. Главе Не распорядился передать свои извинения, а дяде - просьбу устроить гостя. Если бы у Хуайсана было что-то серьёзное, дядя пришёл бы сам, но он не появился. Собственный отход ко сну Лань Сичэнь оттягивал, как мог. Уже давно минуло девять часов, и тишина воцарилась над Облачными Глубинами, а он всё сидел возле маленького столика, не зажигая света, в плену у тьмы и двойного чувства вины. Миншу обвиняла его в том, чего никогда не было. Не было, но, наверное, могло бы быть. Он просто ни разу за всё время знакомства не позволил себе даже помечтать, не разрешил ни одной своей мысли заступить за грань, куда Ванцзи шагнул без оглядки. У Ванцзи не было обязательств перед людьми, ответственности перед кланом… Его чувство со временем превратилось в своего рода нежность, которая добавляла их с Яо дружбе прелести, но оставалась чистой и лёгкой. Он думал, что Миншу разглядела в глубине его души тень именно этой нежности, которую он пытался схоронить вместе с Гуанъяо. И именно этот призрак привязанности и эта тень так и не случившейся любви, и сводили её с ума. Он чувствовал себя виноватым перед ней за то, что не смог хотя бы скрыть это чувство достаточно надёжно. За то, что не мог отрицать его, не мог даже соврать убедительно, - вот уж правда, стоило бы поучиться у Яо. За то, что слишком легкомысленно поверил, будто живая и весёлая Миншу, самоуверенная, даже порой резкая, слишком непохожая на Яо, избавит его от сожалений и затмит собой призрак. За то, что не понял, почему с первого взгляда на неё сердце приостановилось и застучало быстрее. Он хотел избавиться от чувства потери и одиночества, а в итоге - никогда себя таким одиноким как сейчас не чувствовал. Безумие жены словно окружило их обоих незримой стеной, заставляющей всех держаться на расстоянии. Даже дядя избегал лишний раз приближаться, особенно, если была вероятность наткнуться на Миншу. Ванцзи бы пришёл, только позови, но брата от его счастья Лань Сичэнь отрывать не хотел. Счастье: сегодня есть - завтра нет, не стоит терять время, если вдруг повезло найти. Лань Сичэнь надеялся, что и он своё нашёл, но выходило теперь.... выходило, что нашёл он не счастье, а возмездие. Одержимая мыслью о привязанности мужа к названному брату, Миншу постоянно ворошила то прошлое, которое он так хотел забыть, не давая этому прошлому раствориться в течении дней, превращая едва затянувшиеся шрамы в открытые раны. Что толку сжигать картины, если он помнит каждую линию, которую рисовал он сам и каждую черту в стихах, которые к его картинам дописывал Гуанъяо. Что толку выпалывать цветы, если терпкий запах белых лепестков бередит его память даже зимой. Как встречаться взглядом с Миншу и не отводить глаза, если кажется что совсем другой человек смотрит сквозь неё с укором. И перед ним Лань Сичэнь чувствовал себя виноватым тоже. Не за то, что убил - за то, что не уследил. Не остановил. Не предотвратил. Он себе тысячи раз говорил, что это напрасные угрызения, что не было никакого шанса, и Гуанъяо сам выбирал свою судьбу, но убедить себя не удавалось так же, как не удавалось убедить Миншу. А Миншу день за днём твердила о Яо, не давая совести и памяти успокоиться, как будто в её лице мстительный дух Яо явился поквитаться с убийцей. Однажды Лань Сичэню приснилось, что так и есть, и Яо в образе Миншу сидит на краю его ложа с хитрой улыбкой. Но он проснулся в ту ночь не от ужаса - от чувства острой, как в день смерти Яо, потери, на этот раз не замутнённой гневом и недоумением, и оттого ещё более болезненной… Полночь уже, должно быть, минула, когда Лань Сичэнь поднялся из-за стола, прошёл через комнаты, взял со стола маленькую неяркую лампу, и осторожно приоткрыл дверь супружеской спальни. Он надеялся, что жена уснула. Но стоило ему сделать два шага внутрь и он остановился, поражённый тем, что увидел в слабом свете огонька лампы. Миншу лежала на полу, раскинув руки. Глаза её были открыты, одежда и весь пол вокруг - заляпаны кровью. Лань Сичэнь упал на колени. Он распахнул её лёгкий голубой халат, шаря по телу в поисках ран и не мог найти. Бельё под халатом почти не запачкалось - кровь попала на одежду снаружи, а не проступила изнутри. Ни одной раны на шее, груди или животе, но сердце не билось, дыхания не было, и его попытки влить в это тело свою ци оставались тщетными. Он ничего не понимал, а на лице Миншу застыла довольная злая улыбка, - она словно издевалась над мужем. - Милая, - в ужасе прошептал Лань Сичэнь, прижимая её к себе. - Что ты натворила? Он готов был звать на помощь, когда безжизненное тело в его руках вздрогнуло. Ещё момент назад оно лежало в его объятиях трупом - и это не пустое выражение, Лань Сичэнь слишком хорошо знал, чем отличается мёртвый человек от живого. Но Миншу дёрнулась и обмякла. Улыбка с лица пропала, веки опустились, но грудь приподнялась, и остановившиеся потоки ци в теле снова потекли по каналам. - Лань Сичэнь, - медленно произнесла Миншу, не открывая глаз, чуть вопросительно и словно во сне. - Как ты меня напугала, - прошептал Лань Сичэнь. Миншу, приподняла руку, будто хотела коснуться его лица. Окровавленный рукав сполз вниз, обнажая предплечье и длинную рану. Кровь всё ещё ручьём текла из пореза, рукав промок насквозь. Лань Сичэнь, не раздумывая, сдёрнул с головы ленту, и принялся затягивать на предплечье. Лента была узкой и скользкой, длинные концы путались, но даже такая повязка должна была замедлить кровотечение. Миншу сдвинула брови и Лань Сичэнь подумал, что она приходит в себя и ей, должно быть, больно. - Всё хорошо, - успокаивающе приговаривал он, ловя влажными от крови пальцами и без того скользкую ленту. - Всё хорошо, ты просто порезалась… Шёлк пропитался насквозь ещё до того, как он завязал узелок. Белоснежные облака стали кроваво-алыми. Миншу попыталась сесть, но рука у неё подогнулась. Лань Сичэнь подхватил жену и перенёс её на постель - Миншу… - позвал он, - Миншу, как ты себя чувствуешь? Глаза Миншу приоткрылись, потом округлились. - Эргэ? - сказала Миншу. Лань Сичэня охватило острое и жуткое ощущение, что он обнимает призрака. Не призрак жены - призрак совсем другого человека. И когда Миншу повторила “эргэ” он отшатнулся... Он знал, что не спит. Что всё это ему не мерещится. И одного этого слова ему хватило бы, чтобы понять… А каждый следующий жест, каждое движение его жены, лишь подтверждало это понимание. Миншу прижала ладони к тому месту, где когда-то меч вошёл в тело. Ладони неизбежно наткнулись на грудь. Глаза Миншу стали огромными, она стремительно села и, опустив голову уставилась вниз, разглядывая собственное тело, будто никогда его не видела. Потом Миншу подняла голову и взглянула на него. - Зачем? - сказала она. - Нет, - вырвалось у Лань Сичэня. Его кошмар стал явью. Раньше тень Яо ему мерещилась, но теперь это уже не было обманом чувств, вызванным неспокойной совестью. Это и был Гуанъяо. Может Лань Сичэнь и не помнил, какие у него волосы, зато его движения, интонации знал и забыть так и не смог. И пусть внешне это по-прежнему была Миншу, Лань Сичэнь знал, кто на самом деле перед ним. Яо протянул руки перед собой, рассматривая тонкие изящные запястья, вышитый шёлк рукавов, пятна, перетянутое лентой предплечье с раной из которой всё ещё течёт кровь. Лань Сичэнь молча смотрел, как он поднимается с постели, и идёт, покачиваясь к оставленному на полу светильнику, подбирает его и разглядывает пол. Странно думать о собственной жене “он”, но отличие было настолько разительным, а то, кто это, настолько очевидным, что иначе не получалось. Яо опустился на колени на том месте, где Лань Сичэнь нашёл Миншу, и опустил светильник к самым половицам. Лань Сичэнь всмотрелся в пятна на полу и только сейчас понял - то, что казалось ему оставленными окровавленными руками отпечатками, было линиями и надписями. Чёткие, выписанные уверенным, размашистым почерком Миншу, знаки и символы, шли вдоль линий печати. Яо посмотрел на него, на окровавленное, завязанное лентой запястье, и вздохнул. - Глупая женщина, - сказал он. - Она не по адресу обратилась.