Миншу

Некоторые события настойчиво требуют драматического фона. Когда Лань Сичэнь в последний раз видел Гуанъяо, непогода бушевала за стенами храма, сверкали молнии, лил дождь, словно кончилось терпение небес. Сейчас бы тоже не помешал удар грома. Но ночь была тихой, ясной и тёплой, ни ветерка, только пение цикад вдалеке. Яо стоял на коленях, глядя в круг света на полу возле светильника, пара капель крови успела упасть с пальцев на пол с отчётливым звуком, пока он расматривал печать. Потом он попытался встать, но у него не вышло. Ему пришлось поставить светильник, повернуться и подниматься, цепляясь за стол. Первые попытки потерпели неудачу... Лань Сичэнь сидел неподвижно и наблюдал молча. Если бы это была Миншу, он сразу кинулся бы к ней - помочь, или взять на руки. Но это была не она. Это был даже не тот, о ком он с тоской думал некоторое время назад, ведь в воспоминаниях он обращался к временам, когда Мэн Яо ещё не превратился в человека, которого пришлось убивать, чтобы остановить. И он даже не был уверен, существовал ли вообще тот Мэн Яо, которого он знал, или это уже тогда была лишь специально для него сотканная иллюзия. Да и одно дело предаваться ностальгическим размышлениям, другое - столкнуться лицом к лицу с возвратившимся мертвецом. И он просто смотрел и старался выровнять потоки энергии в своём теле. Сердце его стучало лишь чуть быстрее и громче, чем обычно, дыхание не сбилось. Вместо бури чувств, которую было бы закономерно ожидать, испытывал он только тупую боль в груди и недоумение, но и они касались в первую очередь поступка Миншу, а даже не его последствий. До какого отчаяния его бедная жена должна была дойти, чтобы на это решиться? Именно эта мысль терзала его. Насколько сильной должна быть душевная боль, чтобы отказаться от жизни ради попытки изощрённо отомстить. И как он мог настолько погрузиться в раздумья, чтобы совсем ничего не заметить, не почувствовать подвоха в тишине и еле слышных шорохах. Он представил, как Миншу ждёт его в постели, как проходит девять часов, половина десятого. Она ждёт, а его всё нет и нет. И снова она убеждается в том, что ею пренебрегают, воображает, будто противна мужу. Такое бывало уже несколько раз, она кричала, что мужа привлекают лишь мужчины и требовала немедленно супружеской близости в качестве опровержения своих подозрений. Но в этот раз когда он не вернулся вовремя, дело не дошло даже до обвинений. Он мог хотя бы заглянуть к ней в комнату, чтобы проверить, спит ли она, но не сделал этого. И ведь достаточно было всего лишь не пренебрегать правилами Облачных глубин, как он сделал в этот вечер… А теперь Миншу больше нет. И перед ним, опираясь на стол, в её облике стоит Цзинь Гуанъяо. И это вовсе не облегчает боль. - Цзэ У Цзюнь, - сказал Яо, указывая на покрытый знаками пол, - вы понимаете, что тут произошло? Лань Сичэнь кивнул. Вэй Ин рассказывал, и даже не однажды, о ритуале призыва, о том, как очнулся, переродившись. В присущей ему легкомысленной манере он описывал своё недоумение от неласковой встречи двоюродного брата Мо и возмущение тем, что кто-то имеет наглость пинать самого Старейшину И Лин. Яо тоже выглядел ошарашенным в первые секунды, но поразительно быстро справился с изумлением, и даже женское тело его не смутило. И сообразил он в чём может быть дело и где искать подтверждение стремительно. - Почему она это сделала? - спросил Яо. Лань Сичэнь ответил не сразу. Он слишком хорошо понимал - почему. Потому что Миншу думала, что он всегда любил и до сих пор любит А-Яо. Потому что не могла вынести, что любят его, а не её. Потому что хотела разбить мужу сердце. Потому что рассчитывала именно на это, когда вспарывала собственную руку и шептала “Лань Сичэнь”. - Думаю, она считала, что Цзинь Гуанъяо должен меня достаточно сильно ненавидеть, - сказал он наконец. Яо рассмеялся коротким глухим смехом. - Мне до неё далеко, - заметил он. - Что намерен делать Цзэ У Цзюнь? Лань Сичэнь медленно пожал плечами. Что делать? Если бы Миншу просто умерла, как обычный человек, он бы плакал и готовился к похоронам… Но сложно признать её смерть, видя пред глазами её лицо, слыша голос. - Позволю себе дать совет, - сказал Яо, - теперь Лань Сичэнь должен подумать, как он объяснит смерть этой женщины. Это ведь вряд ли малозначительная персона? Лань Сичэнь кивнул молча. Мысли в голове помещаться перестали, сбились в ватный ком и легли тяжёлым влажным грузом. Даже его светлый разум не мог справиться с тем, с чем ему пришлось столкнуться. Одна часть его пребывала в скорби, зная, что душа Миншу покинула тело, и она всё равно, что умерла, другая - видела это самое тело и не могла принять её смерть. - Это моя жена, - ответил Лань Сичэнь. Брови Яо приподнялись. Он выпрямился, сложил руки, склоняясь в официальном поклоне и произнёс: - Примите соболезнования в связи с кончиной вашей драгоценной супруги. Лань Сичэнь смотрел, как Миншу выражает ему сочувствие по поводу собственной смерти с почтительными интонациями верховного заклинателя, который и вернувшись из небытия не утратил способность натурально и достоверно изображать искренность, и чувствовал, что тоже сходит с ума. - Прошу простить мои грубые слова о почившей, - продолжал Яо. - Прекрати! - не выдержал Лань Сичэнь, поднимаясь. Яо выпрямился, его снова шатнуло и он снова схватился за стол. - Что-то не так с этим телом, - тихо сказал он, пытаясь сохранить равновесие. Лань Сичэнь подошёл к нему, подхватил под руку и повёл назад к кровати. - А что намерен делать ты? - спросил он. - Цзэ У Цзюнь полагает, что я уже успел обдумать, как избавиться от него и захватить власть в Гусу Лань? - поинтересовался Яо. Говорил он удивительно ровно. Этот вопрос закономерно было бы произносить, как обвинение, с вызовом, но Яо просто спрашивал - мягко, будто советовался с Лань Сичэнем, какой оборот удачнее ляжет в стихотворение. - Не удивлюсь, - сказал Лань Сичэнь, стряхивая его на постель. Он отошёл к резному шкафчику у изножья и приоткрыл створку. После того, как Миншу порезала ноги осколками разбитого фарфора, ткань для повязок и снадобья он держал в спальне. Он вернулся к постели с лаковым ящичком. - Лань Сичэнь в любом случае может не беспокоится за себя, - сказал Яо пока Сичэнь разматывал свою пропитавшуюся кровью ленту. Он не пытался как-то противиться, и, глядя на послушно протянутую руку, Лань Сичэнь испытывал острую тоску: Яо не нужно было лишних слов. Никогда. Но это всё же был Цзинь Гуанъяо, и отмахнуться от всего, что Лань Сичэнь узнал о побратиме перед его смертью было невозможно. - А за клан Лань? - спросил Лань Сичэнь, наклоняясь к нему. - А за другие кланы? Яо следил как он расправляет поверх раны пропитанную останавливающим кровь бальзамом ткань. - Не случись всё так, как случилось, у меня быть может даже был бы шанс, - сказал он - Но боюсь, я лишил себя этой возможности первым же словом. Лань Сичэнь взглянул на него, наткнулся на лёгкую улыбку, такую привычную, и совершенно чужую на лице Миншу, и отвернулся. - Потому я и спрашиваю о намерениях Цзэ У Цзюня, - продолжал Яо. Лань Сичэнь молчал. Оборот за оборотом, повязка ложилась поверх раны, а он так и не знал, что ответить. Самым разумным решением было бы просто отправить бывшего верховного заклинателя туда, откуда он вернулся. Большинство глав кланов так бы и сделали. Но Лань Сичэнь не мог. - Сейчас очень поздно, - сказал он наконец, затягивая узел на повязке и распрямляясь. - В Облачных Глубинах в это время давно положено спать. Он забрал шкатулку с постели и переставил её на столик Миншу. Там на подставке для украшений висела резная нефритовая пластинка, её он снял и зажал в руке. Это был амулет, позволявший войти или выйти за охранные линии Облачных Глубин. Без него покинуть пределы резиденции Лань, не подняв тревоги, было невозможно, и Яо отлично об этом знал. Лань Сичэнь вышел из комнаты, не оглядываясь, и осторожно закрыл за собой дверь. ~ Последняя луна лета хоть и шла на убыль, светила ярко, а среди зарослей чубушника мерцали искорки светлячков, и зажигать ещё одну лампу Лань Сичэнь не стал. Он сел на террасе на широкую скамью, застеленную мягким покрывалом и приготовился ждать рассвета. Бессонные ночи давно стали для него привычными, не первый раз приходилось и коротать время на этой скамье. У него есть несколько часов чтобы всё обдумать. То, например, где могла Миншу узнать подробности о ритуале. Пусть сам путь, которым старейшина И Лин вернулся в мир смертных, и не был тайной, по меньшей мере, в клане Лань, точное описание необходимых приготовлений, их последовательность, сама печать - конечно, хранились в секрете. Лань Сичэнь и сам не знал - где. Записи из тайной комнаты Гуанъяо вручили Вэй Ину, и сокрытием их занимался он. Луна успела от верхушки старой шелковицы спуститься почти к ограде, а Лань Сичэнь, так и не смог придумать, откуда о тонкостях проклятия стало известно Миншу. Следовало бы на этот счёт посоветоваться с самим Вэй Ином, но они с Ванцзи были сейчас неизвестно где, и когда вернутся - тоже никто не знал. Лань Сичэнь перебирал возможности, но все не выглядели правдоподобно. Раз за разом он возвращался то к одной, то к другой, но ясности не наступало, и он снова и снова перебирал одну за другой, - уже даже не потому, что надеялся найти какое-то объяснение, а оттого, что нужно было подумать о Яо, а думать об этом совсем не хотелось. “Лань Сичэнь” - сказала Миншу, когда он нашёл её. Нет, это уже не была Миншу, но Яо повторял наверняка то, что она произнесла. “Лань Сичэнь”. Ритуал на всём протяжении истории использовали лишь для мести. Призывающий сообщал имя того, кого следовало уничтожить призванному злобному духу в обмен на тело. “Лань Сичэнь”. Лань Сичэнь посмотрел на хорошо видные с его места двери спальни. В прорезях узорных створок, затянутых плотной ткань, слабо просвечивал огонёк лампы, - похоже, она по-прежнему стояла на полу. И где-то там, по ту сторону света, ждал рассвета человек, которому приказано убить его под угрозой потери души и полного, окончательного уничтожения. “Лань Сичэнь в любом случае может не беспокоится за себя” - сказал Гуанъяо. Но ему ведь нельзя больше верить... Лань Сичэнь не имеет более права на это. Мысль эта даже сейчас, несколько лет спустя, причиняла боль, - такую, что слёзы на глаза наворачивались. “А-Яо нельзя больше верить”. Гуанъяо почти те же слова сказал ему в храме Милосердной - и несколько минут спустя Лань Сичэнь, потеряв от потрясения бдительность, оказался возле саркофага, а Гуанъяо постарался залить всё кровью так, что лютый мертвец, почуяв, вырвался из заточения. Лань Сичэнь мог бы сейчас лежать в том же гробу, глубоко под толщей земли… если бы Гуанъяо не отпихнул его в сторону в последний момент. Лань Сичэнь столько раз потом вспоминал и пытался понять... Были ли тогда слова Яо искренними? Что вообще в тот день было правдой? Правда ли Цзинь Гуанъяо пытался на него напасть, когда предостережение главы Не заставило его обернуться - или Хуайсан с перепуга принял за движение колебание теней на стенах? Правда ли верховный заклинатель хотел и второго побратима погубить в последние мгновения своей жизни, от обиды, что Лань Сичэнь нарушил своё обещание и вместо сохранения жизни Гуаньяо получил удар мечом? - Или то, что он сделал было лишь следствием помутнения рассудка от боли, отчаяния и приближения смерти? Был ли спасительный толчок случайностью, или Яо всё же сделал это намеренно? Ответов не было. Можно было бы сейчас встать, пойти в спальню и задать все эти вопросы. - Но каждое слово могло опять оказаться ложью, и потому Лань Сичэнь не желал даже спрашивать. Он бы и хотел верить в обещание, но успел за несколько последних дней жизни верховного заклинателя убедиться: когда Цзинь Гуанъяо некуда отступать, он на что угодно способен. Смерть супруги верховного заклинателя - тому свидетельство. И тонкие острые струны на шее Цзинь Лина. И глупо надеятся, что прежняя дружба и привязанность остановят Яо, ведь речь идёт не просто о жизни, но о самом существовании души. Разумнее было рассчитывать, что вернувшийся мертвец попытается сохранить и то, и другое, и не впадать в соблазн доверия. Что Яо может? С одной стороны ему не выстоять против Лань Сичэнь в открытом бою. Однако, это их с братом Ванцзи в прошлом не спасло, Гуанъяо нашёл иной путь их обезвредить. Сбрасывать со счетов хитроумие верховного заклинателя ни в коем случае не следовало. Никто ведь на деле не знал даже всех техник, доступных ему. Хотя и имеющихся хватило бы… Лань Сичэнь поднялся и вошёл в комнату, отделявшую веранду от спальни. Он приподнял вышитый покров с гуциня и принялся снимать струны. Перерождение не накладывало ограничений на умения, так что лишить другого заклинателя возможности использовать собственные способности с помощью мелодий Яо по прежнему был в состоянии. Да и струны, пусть это и не те струны, в умелых руках - смертоносное оружие. Всё это - всего лишь капля в океане возможностей, но пусть будет каплей меньше. В спальне сейчас нет ничего опаснее шпильки, но и шпилька в умелых руках смертоносна. Или лампа - стоит её опрокинуть масло выплеснется на пол и павильон вспыхнет, как сухая сосновая веточка. Устраивать пожар бессмысленно… на первый взгляд. Пожар привлечёт внимание, начнутся шум и беготня, и в суматохе можно будет например, украсть амулет, позволяющий покинуть Облачные Глубины… Нет, ничего такого не случится, он не допустит… Лань Сичэнь взглянул на мерцающий сквозь резьбу свет снова. Лампа была на прежнем месте. Из спальни ни звука не доносилось, будто там все умерли… Будто?… Палец Лань Сичэнь соскочил со струны на струну, инструмент откликнулся тихим, но звонким вздохом. Лань Сичэнь поспешно прижал оставшиеся струны пальцами и замер. Всё это было неправильно. Неправильна и смерь его Миншу и то, что она сделала, неправильно, что теперь он вынужден столкнуться с призраком прошлой привязанности, неправильно размышлять об А-Яо так, словно он уже сжёг половину Облачных Глубин, разделался с кланом Лань и готов покончить с ним самим. Неправильно размышлять из-за этих сомнений, что правильнее: уничтожить новое воплощение преступника собственноручно или передать совету кланов и предоставить им право решать судьбу Цзинь Гуанъяо. Последнее было бы самым верным, самым нейтральным решением, которое избавило бы главу клана Лань от необходимости совершать действия совершенно отвратительные. Такое решение было бы “правильным”: безупречным с точки зрения здравомыслия, соблюдающим интересы его собственного и прочих кланов, не противоречащим предписаниям и запретам на Стене… но когда Лань Сичэнь пытался представить себе, как он это делает, его заполняло отвращение. “Верное решение - вовсе не значит - приятное, - напомнил он себе. - Лань Сичэнь, доживи до утра. В двух шагах от тебя человек, опасный не менее, чем лютый мертвец или гневный дух, и ему есть за что с тобой посчитаться. А ты оставил его в комнате без запоров, и не подумал даже связать - ни заклинанием, ни верёвкой… Где же ваше благоразумие, глава Лань?”