Приговор

      Следующие за смертью Катерины воспоминания, словно были выжжены из памяти Неа. Тот не без оснований подозревал, что причина этого крылась в поврежденной Памяти Ноя и ему следовало бы радоваться, что остальные воспоминания более-менее целы, хотя в его состояние даже те казались уж слишком мутными.       Только иногда появлялось что-то далеко на периферии сознания, но стоило Неа потянуться к этим практически недосягаемым обрывкам оставшимся от воспоминаний, как дрожь пробирала все его эфемерное тело и отзывалась резкой болью, целиком пронизывающей всю его суть.       Быть лишь не имеющей физической оболочки душой, заточенной в клетке чужого сознания, в окружении необъятной, холодной тьмы - вот что предстояло Неа ближайшие несколько лет, пока Память Ноя окончательно не подчинит это тело. До этого времени, Неа предстояло плавать во Тьме, что не покидала его ни на секунду. Она была всюду, окутывала его плотным бережным коконом, как мать своё дитя, убеждала задаться ей на милость. Жаль только, Неа не желал окончательно терять связь с внешним миром. Ведь, хоть он и был мертв, иногда его сознание прояснялось, вспыхивало, точно яркий обжигающий огонек. В такие моменты тьма всегда отступала, недовольно ворочась, ласкаясь вокруг, но не приближалась. Она убирала от него свои липкие лапы, позволяя свободно дышать. И тогда Неа наконец мог ощущать реальность. Пусть и непонятными фрагментами, пусть и чужими серыми глазами, смотрящими на мир совершенно иначе, нежели он сам. Это было его спасение, дающее знать: он жив. Не телом, но душой. Однако даже такая малость никогда не длились слишком долго и очень скоро сознание гасло, а Неа раз за разом оказывался в тесных объятьях темноты. Тьма радостно бурлила, окутывала, заглатывал его душу, держащуюся лишь за ее счёт и снова заманчиво просила сдаться.       Впрочем, Неа всегда был до ужаса упрям. Он держался на последнем издыхании, а его почти сломленная душа на пределе своих возможностей цеплялась за мутные, из-за чего создавалось впечатление, что он смотрел на них сквозь грязное стекло, воспоминания о дорогих ему людях.       С каждым разом все это больше и больше напоминало трепыхание бабочки, угодившей в паутину. И чем сильнее она дёргалась в безуспешной попытке выбраться, тем сильнее запутывалась на радость оголодавшего врага. Только вот тьма не была Неа врагом. Она желала защитить его, и тот знал это, несмотря на то, что ее объятия больше напоминали плавание в ледяной воде в середине зимы. Ему было столь холодно, что он не ощущал абсолютно ничего, кроме простого желания выжить.       Вероятно, это противостояние длилось бы целую вечность, если бы однажды перед глазами Неа не предстал образ рыжего, тощего мальчишки, одетого в опрятную, хоть и немного поношенную одежду. Лицо его, на котором проступал лёгкий румянец, было хмурым, но довольно симпатичным, даже милым с этими по-детски круглыми щёчками.       Память, впрочем, всколыхнулась сразу, потянувшись к ребенку. В голове более четко всплыло имя и Неа будто бы начал пробуждаться ото сна теперь смотрел ясным взглядом на того, кто стоял перед ним. Это без всяких сомнений был Аллен, вот только выглядел тот почему-то как дитя, отчего Неа невольно вспомнил день их первой встречи.       "Ты кто?" - любопытно склонил голову на бок ребенок, прерывая его размышления. Складки между бровей разгладились и теперь он не выглядел таким недовольным воробушком, как то было минутой назад.       Неа несколько растерялся. Неужели Аллен не помнил его?.. Или же дело был в том, что ребенок перед ним - всего-навсего его разыгравшееся воображение?       Кажется его растерянный вид не укрылся от серых глаз. Ребенок перед ним вновь нахмурился, и Неа с силой тряхнул головой, отгоняя глупые мысли. Он не настолько долго заперт здесь, чтобы потерять способность здраво мыслить и не суметь отличить иллюзию от реальности.       Неа хмыкнул, принимая правила игры: "Я - Неа Д. Кэмпбелл.       Услышав эти слова Аллен вскинулся и будто бы просветлел глазами, а затем неожиданно поддался вперед с тем, чтобы в следующий момент крепко ухватиться за руку юноши, и радостно воскликнуть: "Так значит это тебя ищет Мана! Думаю, он обрадуется, если я приведу тебя!..."       "Ты сейчас рядом с Маной?" - встрепенулся Неа, чувствуя как пустоту в нем начали заполнять противоречивые эмоции.       "Да". - кивнул мальчишка, после чего продолжил: "Он тот, кто дал мне имя..."       Лицо ребенка просияло, будто Неа сунул ему под нос горсть его любимых конфет, и он с нескрываемой гордостью закончил: "Теперь меня зовут Аллен".       Неа нахмурился и чуть раздражённо бросил: "Я знаю".       Этого хватило, чтобы Аллен обижено надулся. Благо спрашивать глупость, вроде той, откуда Неа известно его имя, он не стал. Только фыркнул недовольно, прежде чем уточнить: "Так ты пойдешь к Мане?"       Неа вздрогнул, в очередной раз услышав имя брата. Он чувствовал почти непреодолимое желание увидеть его, но вопреки этому, в душе поднимался гнев.       Почему Мана ищет его? Разве он не знает, что его брат мертв? Разве не его стараниями, Неа сейчас находился здесь, а не среди живых?!       Тьма, ощущая ненависть хозяина, заволновалась, заклубилась, окружая его, а некогда недосягаемое воспоминание вспыхнуло перед глазами столь ярко, что ненадолго ослепило юношу.       В последние секунды жизни Неа чувствовал только боль, что сковала его в свои крепкие тиски так сильно, что продохнуть сделалось невозможным. Его смерть была предрешена ещё в тот момент, когда тело пронзила одна одна из "лент", что была создана из темной материи и исходила из руки Маны. Хоть на вид она и была достаточно безобидной, на деле те, кому не посчастливилось быть пронзенным ею, рассыпались на молекулы, а оставшуюся после этого душу непременно поглощал Граф. Естественно, после этого та бесследно исчезала из этого мира.       Также Неа знал и то, что как бы силен не был человек от этой атаки ему не спастись, а потому он совсем не удивился, когда почувствовал, как его тело начало медленно разрушаться изнутри, а "лента", наконец добравшись до души принялась медленно растворять и ее.       К тому моменту, когда его мучения внезапно закончились, юноша давно потерял счёт времени. Его тело, почти окончательно исчезнувшее, больше ничем не удерживаемое, кулем рухнуло на пол, рядом с ранее упавшим из ослабевших рук мечом. Из глаз, ушей, носа и рта юноши стекала горячая кровь, но тот едва мог почувствовать хоть что-то, кроме жгучей боли и странных звуков, напоминающих всхлипы.       Горячие руки, подтянувшие его ближе к тёплому телу, заставили Неа с трудом приоткрыть слезившиеся глаза, однако разглядеть ничего у него так и не вышло.       Он отчаянно цеплялся за ускользающее сознание, когда знакомый голос Аллена раздался над ним: "Неа, используй меня. Я буду защищать твою память от других. Неважно, как долго придется ждать твоего пробуждения. Неважно, чего это будет стоить".       Неа вздрогнул, приходя в чувство. Как бы там ни было сейчас человек, обещавший ему спасение, стоял напротив и сверлил недовольным взглядом.       Когда рыжий мальчишка заметил, что внимание Неа вновь принадлежит лишь ему, он угрюмо подытожил: "Ты странный". - и не обращая никакого внимания на поползшую вверх бровь оппонента, недоверчиво прищурился: "Ты правда брат Маны?"       "Прости". - вырвалось из уст Неа быстрее, чем тот сам успел осмыслить собственные слова. Он отступил на шаг, хотя руку из маленьких ладошек вырывать не стал: "Я не могу пойти с тобой к Мане. Я уже мертв".       Аллен неверяще распахнул глаза, покрепче вцепляясь в чужую ладонь: "Но ведь.. Мана ищет тебя..."       Он прошептал это на грани отчаяния, отчего Неа с трудом сдержал желание потрепать того по волосам, но не сделал этого, помня, что рыжий не любит, когда кто-то дотрагивается до его головы. Правда прежде именно младший Д. Кэмпбелл был тем, кто постоянно нарушал это негласное правило Аллена.       "Я знаю". - отозвался Неа и, чувствуя как усталость тяжёлым грузом навалилась на плечи, присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с Алленом: "Тогда не говори Мане, что видел меня. Пусть это будет нашим секретом".       То, что мальчишка недоволен прекрасно читалось по его лицу, но отказаться он не успел, потому что связь между их сознаниями очень вовремя разорвалась. Аллен исчез из подсознания в тот же миг, а Неа вновь оказался заключен в темноте. Он так устал, что теперь совершенно не обращал внимание на происходящее. Этот разговор лишил его последних сил.       Постепенно его разум и мысли погружались в дрёму, а ледяная пустота медленно сковывала его, даруя долгожданный покой.

***

      В следующий раз Неа пробудился от невыносимой боли, разливающийся по всему тело. Она зарождалась в том самом месте, где должно было находиться сердце, но он был мертв и не имел плоти и крови, что уж тут говорить о внутренних органах. Очевидно, что-то приключилось с Алленом, его новым сосудом. К счастью, Память Ноя уже достаточно укрепилась в этом теле, чтобы помочь подлатать его и тем самым уберечь от смерти, а после приступить к медленному разрушению чужой личности. Признаться, Неа было искренне жаль, что Аллену придется умереть, однако тот факт, что душа его не будет разрушена, а всего-навсего окажется вне этого тела, внушал надежду, что когда-нибудь они снова встретятся.       Неа не знал, сколько прошло времени с его последней встречи со старым другом во внутреннем мире, а потому он стремиться как можно скорее всплыть на поверхность и выпутаться из липнущей к нему Тьмы, что связывала его невидимыми путами, не желая отпускать.       Совсем скоро его старания оправдались и Неа все же смог ощутить долгожданную свободу. Сквозь мутную пелену, он с трудом сумел различить чье-то лицо, хозяин которого со смесью страха и любопытства взирал на то, что крыла в себе темная вода небольшого озера, в толще которой находился Неа. Четырнадцатый знал, что тот не видит дна, вместо этого разглядывая часть своего внутреннего мира, которая представляла собой разрушенный город. Честно говоря, картина выглядела довольно реалистично, но не сказать, чтобы в том была заслуга Аллена. Здесь не обошлось без Памяти Первого Ноя, частью которой обладал Неа и которая хранила воспоминания о Конце Света.       Ладонь Аллена потянулась к "озеру", словно желая каснуться его глади. Неа с точностью повторил это движение, будто бы был тенью юноши, а затем не теряя времени, резко ухватился за чужую конечность. Отскочить перепуганный Уолкер не успел, а Неа свою добычу отпускать и не думал.       "Кто там?" - ехидно протянул он. На лице Аллена мелькнул испуг и он с силой начал выдергивать руку.       Тьма вокруг Неа взволновалась, поднимаясь с самых глубин. По озеру прошла небольшая рябь, а вслед за ней вода начала замерзать.       "Вода замерзает!" - довольно эмоционально озвучил очевидное Уолкер, пытаясь отойти от края: "Черт, пусти!"       Неа на это радостно оскалился давая понять, что ни за что не сделает подобной глупости. Вскоре небольшое озеро полностью замёрзло, и только рядом с Неа осталась небольшая прорубь, которая позволяла ему по-прежнему держаться за Аллена.       Вперившись взглядом в такое знакомо-незнакомое лицо, Неа опешил. Будь у него возможность дышать, он, вероятно непременно поперхнулся бы воздухом (или водой). Но чего нет, того нет, и это в данной ситуации спасало его от весьма глупого вида.       Юноша перед ним был моложе, чем Неа представлял, рассудив, что довольно долго отсыпался в чужом сознании. Благо, не совсем дитя, как в предыдущий раз, однако если несоответствию возрасту Четырнадцатый ещё мог придумать объяснения, то откуда взялись седые волосы и проклятье на левом глазу для него оставалось загадкой.       Немного успокоившийся Аллен, пробормотал короткое "нифига", а после все также пребывая под впечатлением, спросил: "Кто ты?"       Голос его немного дрожал, выдавая испуг, отчего Неа стало капельку обидно от того, что Аллен не узнал его. Хоть тот, вероятно, и не мог увидеть сейчас его истинного лица потому, что Неа требовалось немного времени, но вообще-то он мог бы и догадаться. Не каждый же день эта вредина предлагает Ноям занять свое тело, чтобы не иметь представления о том, какой конкретно схватил его за руку.       В любом случае, ответить Неа не успел: должно быть, кто-то или что-то заставило Аллена придти в себя и вернуться в реальный мир.       Однако расстались они ненадолго, ведь вскоре седовласый появился в секретной комнате Четырнадцатого. Только тогда, когда Аллен вместе с ним играл Колыбельную, восстанавливая Ковчег, Неа заметил на нем ненавистный, весьма потрёпанный черный плащ экзорциста и невольно задался вопросом: а что, собственно, он пропустил?