Приговор

      С возвращением Вэй Ина Яньли ожидала, что спокойствие вновь покинет стены ее дома, наполнившись весельем и счастьем, которым, словно солнце, неизменно светился ее второй младший брат. И если поначалу ей казалось, что все в порядке, то чуть позже она поняла: в Вэй Ине что-то изменилось. Он был по-прежнему весёлым, ярким, ее любимым шиди, и в то же время она видела в его глазах какую-то болезненную рану.       "Мне могло показаться". - подумала она, впервые напоровшись на нечто подобное во взгляде вечно неунывающего Усяня.       Однако, когда тот на следующий день не появился на обеде, она невольно забеспокоилась. Яньли знала Вэй Ина лучше, чем кто-либо другой и прекрасно помнила, что тот часто пропускал завтрак не имея привычки вставать раньше девяти, так что к подобному она привыкла. Но Усянь практически никогда не пропускал обед, тем более если знал, что сегодня шицзе приготовила его любимый суп. Исключением были лишь те случаи, когда Вэй Ин находился на ночной, но будь это действительно так, она бы знала. Да и вряд ли Усянь имел желание пусть и ненадолго оставлять орден, в который только что вернулся.       Чуть позже Яньли выяснила, что Вэй Ин скорее всего не покидал своей комнаты, от чего не на шутку перепугалась. Девушка абсолютно не представляла, что могло заставить ее неугомонного брата, не терпящего ограничений, сидеть в четырех стенах, а потому незамедлительно направилась к нему, чтобы справиться о его самочувствие. Однако, стоило ей приблизиться к заветной комнате, как рядом с ней, будто из ниоткуда материализовался смутно знакомый юноша.       Довольно грубо перехватив руку девушки, потянувшуюся к двери, он недовольно проворчал: "Что вы здесь все время крутитесь? Сказано же было..."       Тут он замолчал, всматриваясь в лицо Яньли, будто только сейчас заметил, кого держал за руку. Покраснев, он вдруг отскочил от девушки и произнес: "Прошу прощения, молодая госпожа. Я не сразу понял, что это вы".       Яньли кивнула: "Ничего страшного". - с интересом поглядывая на остановившегося в нескольких шагах от нее юношу.       К своему стыду она не могла вспомнить его имени. Кажется, он был кем-то из слуг, правда Яньли затруднялась ответить точно.Этот юноша вместе со своим братом редко позволяли себе попасть в чье-либо поле зрения, так что в том не было ее вины.       "Вы что-то хотели?" - спросил Токуса, чувствуя как от смущения на бледных щеках начинают проступать едва заметные красные пятна.       Господин Тысячелетий уже довольно давно отправил их в орден Юнмэнь Цзян, присматривать за Вэй Ином, но так как и Мадарао и Токуса предпочитали держаться особняком, в новом окружение их так и не приняли. Цзян Яньли была, пожалуй, единственной, кто хорошо относился к ним, не считая Вэй Усяня. Только в глазах последнего постоянно проскальзывало что-то такое, заставляющее думать, что Вэй Ин знает о их самом главном секрете. И это порой сильно волновало бывших третьих экзорцистов, из-за чего те предпочитали избегать общения с ним.       Яньли вскинула голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Когда дело касалось ее братьев она становилась удивительно смелой, пусть обычно и вела себя довольно скромно, несмотря на статус молодой госпожи.       "Я волнуюсь за А-Сяня. Он не появился за обедом". - наконец сказала она.       Токуса почесал в затылке. Врать не хотелось, но и сказать правду он не мог.       "Моему брату понадобилась помощь. Вэй Ина, поэтому они весь день были немного заняты..." - на ходу придумывая оправдание отозвался он, опасаясь смотреть в глаза девушки.       Та нахмурились, и Токуса спешно заверил: "С ними все в порядке. Я передам Вэй Ину, когда он освободится, что вы хотели поговорить с ним..."       Хоть Яньли и не выглядела убежденной, она все же кивнула.       Проследив за удаляющейся спиной девушки, пока та не скрылась за поворотом, Токуса открыл дверь и прошел внутрь комнаты, сразу натыкаясь взглядом за Мадарао. Тот по-прежнему сидел возле кровати Вэй Ина, укладывая ему на лоб только что промытую в холодной воде тряпицу.       Заглянув в маленькую бадью с водой, Токуса недовольно скривился. Жидкость, из-за частого ополаскивании в ней тряпиц, пропитанных обильно стекающей со лба Вэй Ина кровью, быстро окрасилась в красный. Это означало, что ее снова требуется поменять и, кажется, за чистой водой вновь предстояло идти ему.       "Нужно связаться с Господином Тысячелетним". - словно не замечая подавленного настроения товарища, произнес Мадарао, не отрывая взгляда от бледного лица Усяня. Цвет его кожи не менялся на ноевский, хотя метки на лбу то появлялись, то исчезали, а кровь хлестала в семь ручьёв, не спеша останавливаться. Мадарао, конечно, не был экспертом, но был почти уверен, что так быть не должно.       Токуса и сам понимал, что не все в порядке, а потому ограничился лишь молчаливым кивком. Прежде они не знали причину такой заинтересованности Графа в этом мальчишке, пока недавно, едва тот вернулся в орден после обучения в Гусу, им не поступил приказ от Господина Тысячелетнего как можно скорее проверить состояние "подопечного".       Они нашли его в бессознательном состояние с проявляющимися метками на лбу, что красноречиво указывали на принадлежность Вэй Ина к Ноям. А так как Граф безмерно дорожил своей семьей, становилось очевидно, что если с юношей приключиться какая-нибудь неприятность, Мадарао и Токусе придется ответить за это головой, даже если они будут непричастны к случившемуся.       Тихий стон, сорвавшийся с губ Усяня заставил их мысли разбежаться, а самих юношей замереть и напряжённо прислушаться к чужому рваному дыханию.       Мадарао вновь потянул руку, чтобы сменить тряпицу на лбу Вэй Ина, как тот вдруг, внезапно дернувшись, резко перехватил его ладонь возле своего лица. Веки Усяня дрогнули, и тот наконец открыл глаза.       Сознание возвращалось урывками, постепенно выталкивая Усяня в реальность, где его ожидала неприятная ломота во всем теле и жгучая боль в районе лба, словно вокруг него нацепили раскалённый обруч. Он с трудом смог заставить себя открыть глаза, чувствуя как в горле неприятно першит и хочется пить, а затем выцепил взглядом два испуганных лица, нависающих над ним.       Токуса нервно брякнул: "С пробуждением".       Вэй Ин нахмурился и, убирая со лба окровавленную тряпку, медленно сел. На самом деле он не ожидал увидеть здесь кого-либо, так как чётко помнил, что на момент потери сознания, в комнате был только он один. Должно быть заметив его заминку, Мадарао произнес: "Господин Четырнадцатый, Господин Тысячелетий Граф отправил нас присматривать за вами".       Мадарао, вообще-то, не был уверен в том, какой именно Ной перед ним. Но так как практически вся Семья была в сборе, за исключением Гнева, который по прогнозам Одаренности переродиться должен был несколько позже, - а не доверять прогнозам Тринадцатого было довольно опасно, - возможность возвращения Предателя-Четырнадцатого исключать не следовало. В этом случае по крайней мере становилось ясно, почему Граф так волновался о каком-то человеке настолько, что буквально подослал к нему нянек в лице двух полулюдей-полуакум.       Молчание затягивалось. Токуса раздражённо цыкнул, уже не рассчитывая на ответ, когда сидящий юноша вдруг опасно произнес: "Вэй Ин..."       "Что?" - не понял Токуса, ежась под недружелюбным взглядом полыхнувших золотом глаз, а затем нервно сглотнул и отступил на шаг назад, будто желал оказаться как можно дальше от Усяня.       Спокойная, немного насмешливая улыбка, в следующий миг осветившая лицо Вэй Ина, вовсе не помогала унять чувство страха и едва заметную дрожь. Все же все Нои были опасны и любой, у кого присутствовали хотя бы капли здравого смысла и инстинкта самосохранения, старались интуитивно держаться подальше. Если, конечно, сам носитель Темной Сущности не желал обратного.       Мадарао, который был более рассудительней своего товарища, благоразумно молчал. Лишь непонимание притаившееся в его глазах выдавало то, что он выбит из колеи.       "Мое имя - Вэй Ин. Имя в быту Вэй Усянь". - медленно, но чётко проговаривая каждое слово, вымолвил юноша, настойчиво глядя на бывших третьих экзорцистов.       Мадарао кивнул, кидая красноречивый взгляд на Токусу, тем самым советуя прикусить язык и проглотить рвущиеся наружу вопросы. Все же, он предпочитал не злить самую непонятную фигуру в пьесе Господина Тысячелетнего, предполагая, что этот клоун опять затеял какую-то свою игру. Как бы там ни было Четырнадцатый всегда оставался темной лошадкой для всех.       "Как вам угодно, Господин Вэй". - отозвался он за двоих.