beautiful.

Сеул проносится мимо окон автомобиля, как выдержанная фотопленка, оседает солоноватым привкусом дождя со смогом (никотином) на кончике языка. Двигатель урчит, словно чертов тигр, а Минхёну кажется, что точно такой же сидит рядом с ним. Уезжать из больницы, подписывая самовольный отказ от госпитализации под пристальным взглядом Джонхёна, это что-то за гранью добра и зла. Продирает мурашками вдоль позвоночника. Салон автомобиля пахнет дорогой кожей и неприятностями, Минхён отворачивается от чужого взгляда и действительности в сторону окна, выхватывая взглядом тонированные вспышки билбордов и прожекторов вдоль магистрали. Все это напоминает дешевые клипы айдолов - не менее дешевые дорамы про азиатскую мафию, которые так любят американцы и прочие приезжие. Наверное, это было бы смешно, если бы не было так страшно. Страх душит метафизическое веревкой вдоль гортани, оставляя синяки на астральном теле. И будь в этом мире реальный астральный БДСМ, он бы мог с чистой совестью податься в артисты этого инфернального жанра. Ладонь Джонхёна на колене заставляет вздрогнуть и закусить нижнюю губу, фокусируясь на чужом размытом отражении в темное стекле бокового окна. Минхёновы молитвы идут вверх к небесам, лишь бы выжить. Даже те жалкие пятнадцать-двадцать лет, которые ему гарантируют после того, как Даниэль просрал все деньги на его лечение. С дурацкой аргументацией, что через двадцать лет медицина сделает еще парочку рывков. "Ты только подожди, хён-а". Пальцы стягивает судорогой словно вязким воском от расплавленной свечи. Минхён прикрывает глаза на короткое мгновение - и хочет открыть их другим человеком. Не тем, который вынужден сейчас ехать в неизвестность с потенциально самым опасным человеком в его жизни. - Тебя волнуют только деньги? - Меня волнуют невыполненные обязательства, - Джонхён говорит спокойно и ровно, не обращая внимания на чужую реакцию на свои прикосновения. Да и прикосновения ли это? Обжигающая кожу сквозь джинсовую ткань ладонь - всего лишь точка над "и", говорящая, кто в этом не-религиозном доме хозяин. - Просто оставь нас в покое. - Я дал ему выбор. Пусть вернет то, что принадлежит мне. И я отдам ему то, что принадлежит ему, - он бросает красноречивый взгляд на Минхёна и сжимает пальцы на колене сильнее, впиваясь короткими и аккуратными ногтями в одежду, и если бы ее не было, то на коже остались бы ровные полумесяцы кровоподтеков, - хотя тут возможны варианты. - Даже понимать не хочу твои намеки. Джонхён усмехается уголками губ и не отвечает.

***

Загородный особняк посреди ничего похож на все ошибки этого мира разом. Минхён хмыкает сквозь сомкнутые губы и заходит внутрь, логично решая, что хуже уже точно быть не может. И почти молится всем богам, чтобы Даниэль не натворил глупостей. Хватит с него. Он стольким пожертвовал ради него. Пожертвовал собой, чтобы купить ему пару десятилетий на этой дурацкой планетке. Джонхён закрывает дверь и снимает ботинки, включая свет в коридоре. Тусклая подсветка похожа на всю минхёнову жизнь разом. Словно он все это время шел по едва освященному коридору вдоль пропасти по обе стороны от каждого его шага. - Не пытайся сбежать. - Будешь стрелять на поражение? - Всего лишь дружеский совет, - губы Джонхёна трогает призрачная улыбка, - до ближайшего населенного пункта километров двадцать. И лес. Минхён пожимает плечами и вешает легкую ветровку на крючок, проходя вглубь особняка, разглядывая темный интерьер с претензией на антиквариат. Хотя... зная, как деньги вертятся в незаконном бизнесе, это скорей всего настоящий антиквариат. - Завтра сюда привезут твои лекарства и врача, - Джонхён открывает дверь одной из комнат, не трудясь включать свет. На камеру или карцер она не похожа. Двуспальная кровать, заправленная постельным бельем темно-зеленого цвета, шкаф с высокими антресолями, дверь в личную ванную. - Доказываешь свою немудачность? Джонхён усмехается так же, как делал это в машине, и теснит его в сторону кровати, заставляя сесть на нее и нависая сверху, упираясь ладонью в деревянную спинку. Страх заставляет чувствовать себя мотыльком, застывшим в янтаре чужого взгляда. Темном, почти каштановым. - Если тебе будет больно, плохо и страшно, то тебе будет нечего терять, - Джонхён снова сжимает в пальцах его подбородок и выдыхает Минхёну на ухо, заставляя невольно вцепиться пальцами в лацканы его рубашки, - как это было в палате. Тебе нечего терять. Тебе не страшно топить в стакане с водой мой телефон. Не страшно жертвовать собой ради благополучия провинившегося Даниэля. Минхён жмурит глаза и прекрасно понимает, куда он клонит. И не сказать, что от этого понимания, ему становится легче. Скорее наоборот. Под веками взрываются звезды, оставляя после себя только черную пустоту. - А я хочу видеть твои слезы. Пока ты будешь умолять меня не отбирать у тебя то, чем ты дорожишь. Джонхён отпускает его резко, выпрямляясь и поправляя растрепавшиеся волосы. Минхён открывает глаза и смотрит на него в полумраке комнаты, сминая в пальцах ткань расшитого узорами покрывала. Жесткий материал колет кончики пальцев, вспарывает нервные окончания. - Мне есть, что терять. Джонхён вскидывает бровь и ждет продолжения, застывая, словно на финальных титрах арт-хаусного кино. - И что же это? - Оставь в покое Даниэля. И я останусь здесь. Он наклоняет голову набок, изучающе глядя на Минхёна, а потом снова подходит ближе, зарываясь пальцами в чужие волосы, почти грубо дергая их, заставляя запрокинуть голову. - Заманчиво, конечно. Но с чего ты взял, что мне это надо?