beautiful.

Окна микроскопический двушки в Доксане занавешены тяжелыми и темными шторами, что свет даже не пытается пробиваться с улицы внутрь. Даниэль упирается лбом в столешницу на кухне и накрывает голову руками, пытаясь не орать в голос от бессилия и отчаяния. Все это настолько неправильно и нечестно, что хочется рушить все, что попадется под руку. Хочется перевернуть стол и выть раненным медведем, лишь бы выплеснуть из себя все то, что сейчас сжирает его заживо, обгладывает до костей. Телефон он топит в стакане с водой, перед этим спешно переписывая с него телефоны, которые могут понадобится. Строчки в клетку паршивого и дешевого блокнота на пружинке смазываются и мутнеют от злых слез. Сто миллионов вон. И, господи, истерический смех хочет прорваться сквозь грудную клетку. Потому что это действительно очень смешно. Такие копейки для Джонхёна и тех людей, которые владеют ночным бизнесом. Это похоже на подачку с барского плеча. Похоже на издевку, мол, из жалости я поставлю ту сумму, которую ты, чисто теоретически, может и принесешь. Но вряд ли. Мизерная и призрачная надежда делает проигрыш гораздо более болезненным и мучительным. Даниэль бьет кулаком по столу, что у того (кажется) подламывается ножка. И сам себе напоминает запертого в клетке зверя. Зоопарк для поехавших богачей, когда можно поиграть жизнями людей. - Хэй, - чужой голо заставляет замереть и развернуться всем корпусом. Наверное, на его лице нарисована какая-то жесть из эмоций, коктейль Молотова из чувств. Еще немного и рванет. Сону вскидывает ладони вверх и застывает на пороге кухни, не решаясь сделать шаг внутрь. Если он перешагнет порог, то даниэлеву жизнь можно выкидывать в мусорку. Сону не знает об этом, поэтому заходит и садится на стоящий рядом стул, осторожно отставляя в сторону стакан с телефоном внутри, изучает его несколько секунд, прежде чем снова посмотреть на Даниэля. Тишина из чужих уст вязкая, чужеродная, словно выдернутая из другой реальности, в которой нет такого дерьма, как в этой. Даниэль думает, как именно Сону оказался одним из тех, кого притащили продавать свое тело за деньги. Даниэль не хочет этого знать. Сону накрывает своей ладонью его руку и смотрит в глаза, заглядывая вниз снизу вверх, почти исподлобья, заставляя обратить на себя внимание. И Даниэль обращает. Теряет себя в темноте чужих глаз. И чужого взгляда. Где-то там Минхён наедине с чудовищем в человеческом облике, а здесь он ломается от взгляда глаза в глаза. И этот факт разлетается на тысячи осколков, становится неважным на какие-то доли секунды. Ведь есть же в мире любовь с первого взгляда. Есть же какие-то родственные души. Люди из прошлой жизни, которых ты любил до самой смерти. И ты чувствуешь их, вылавливаешь их взглядом из толпы. И нет никакой разницы, есть ли у тебя кто-то в этот конкретный момент времени. Ты не можешь этому сопротивляться. Даниэль не может. Сону (кажется) тоже. Невозможно разобраться, кто сделал это движение первым. Очередность теряет актуальность, потому что Даниэль целует чужие губы, собирая ощущение целостности, словно дорвавшийся до воды путник в пустыне. Пострадавший стол шатается под весом Сону, когда он сажает его туда, забираясь ладонями под собственную футболку на чужом теле. И не может оторваться от губ. Нехватка воздуха уходит на второй, третий, десятый план. Куда-то далеко, за границы понимания и реальности. Все, что чувствует Даниэль, так это то, как тлеет кожа Сону, а их сердцебиение синхронизируется, как дорамах для двенадцатилетних девочек, которые они смотрели с Минхёном в приюте, подглядывая за нуной-воспитательницей. Ночь перетекает в серый и тихий рассвет. Даниэль переплетает свои пальцы с чужими и кладет голову на столешницу, разглядывая Сону сквозь решетку собственных ресниц. - Как ты оказался... там? Сону гладит большим пальцем его ладонь и дергает плечом, что слишком оверсайз футболка сползает ниже, обнажая ключицы. - Отец отдал. В счет долга.