***
Он уже который час лежит поперек огромной кровати без возможности заснуть, лениво поглаживая за ухом мурчащего ворчуна Саске, и сам не замечает, как рука тянется к валяющемуся рядом смартфону. В следующую секунду из динамика уже слышатся долгие гудки, и раздается усталое: — Слушаю, директор Чон. Чонгук невольно закусывает губу, слушая низкий, хриплый со сна голос. — Доброй ночи, секретарь Ким. — Саске снова нужен корм? — Чонгук слышит, как Тэхен пытается подавить зевок. — Вашей матушке необходимо перевесить шторы? Вашему соседу нужно починить кран? Зачем вы звоните на этот раз, Чонгук-ши? Чонгук вздрагивает от неожиданности: Тэхен называл его по имени лишь однажды, в ту ночь, когда они стояли в полумраке чонгукова коридора. «Чонгук-ши», сказанное мягким, ласкающим тоном, после еще долго преследовало Чонгука во снах, и вот теперь — снова. Он не может объяснить себе, почему его имя из тэхеновых уст звучит так интимно, и не хочет об этом думать. — Чонгук-ши? — Приезжай ко мне, — выпаливает Чонгук прежде, чем успевает сообразить, что он только что ляпнул. — Не сейчас. Утром. Хочу, чтобы ты приехал утром и… — он судорожно пытается придумать, что же сказать, — и разбудил меня, и к семи утра приготовил мне завтрак. В трубке слышится тяжелый вздох; Чонгуку на миг становится стыдно. — Вы звоните мне в два часа ночи сказать, чтобы я приехал к вам утром и к семи утра приготовил вам завтрак? — вкрадчиво уточняет Тэхен. — Я хочу омлет и рис, ничего такого, с чем бы вы не справились, — произносит Чонгук, чувствуя, как под убаюкивающий тембр глаза начинают слипаться. — И свежесваренный кофе, — добавляет он. На другом конце снова вздыхают: — Что-нибудь еще? Какие-нибудь редкие приправы или, может, кофейные зерна должны быть родом с определенной плантации? — Омлет, рис и кофе, — сладко зевнув, мямлит Чонгук. — Все остальное на ваше усмотрение. — Вас понял. Я приеду. Спокойной ночи, директор Чон. — Спокойной ночи, — выдыхает он в ответ и, отбросив подальше ставший ненужным телефон, подгребает к себе поближе вяло сопротивляющегося Саске и, наконец, засыпает.***
К своему собственному удивлению, просыпается Чонгук раньше будильника на целых полчаса. Он настороженно замирает, заслышав негромкий шум со стороны кухни, но тут же решает, что это всего-навсего беспокойный Саске — машет рукой и сонной каракатицей плетется в душ. Уже стоя под упругими теплыми струями и активно намыливая голову, Чонгук вспоминает, как ночью вызвонил Тэхена и приказал тому приготовить завтрак, и застывает, пока мыльная пена с волос не стекает ему на лоб, а после и в глаз. Ругаясь и матерясь, он ополаскивается и, наскоро обтеревшись и натянув чистую пару белья, осторожно идет на кухню, чтобы проверить свою догадку. Тэхен действительно здесь. Стоит к нему боком, взбивая в миске яйца, молоко и тертый сыр, и что-то напевает себе под нос. Его волосы в некотором беспорядке, он без привычного пиджака и галстука, рубашка расстегнута на две верхние пуговицы, а рукава закатаны до локтей, открывая вид на предплечья с вздувшимися от напряжения ниточками вен. Чонгук гулко сглатывает и, словив себя на том, что начинает безбожно залипать, неловко откашливается: — Кхм. Привет. — Привет, — на автомате отвечает Тэхен, прежде чем спохватиться: — О, прошу прощения, директор Чон, — он отставляет миску и венчик на столешницу гарнитура и сгибается на девяносто градусов. — Я успеваю к семи часам! — выпаливает он; Чонгук слышит в чужом голосе жуткую усталость и настороженность, словно бы Тэхен ожидает очередную подставу, и внезапно ощущает себя худшим мудаком на планете. Вполне оправданно, к слову. — Ничего страшного, можешь не торопиться, — говорит он вслух. — Мне еще минут десять, не больше, директор Чон, — Тэхен возвращается к прерванному занятию. — Присаживайтесь пока. — «Чонгук-ши». — Что? — он выливает смесь на нагретую уже сковороду и вопросительно оборачивается. — Вчера ты назвал меня «Чонгук-ши», — Тэхен уже открывает рот, чтобы оправдаться, но Чонгук его опережает: — Ты можешь называть меня так, когда мы одни и вне офиса. В конце концов, ты старше. — Оу, я… кхм, хорошо, — Тэхен, наконец, поднимает на него взгляд, медленно скользит им по телу — Чонгук уверен в себе и знает, что выглядит горячо, но все равно чувствует, как кожа покрывается мурашками — и, смущенно кашлянув, отводит его в сторону. — В таком случае, дир… Чонгук-ши, вы не хотите одеться? Чонгук встает ближе и облокачивается о столешницу. Провокационно? Если только самую малость. — Тебя что-то смущает? — Вопрос в том, смущает ли это вас, — Тэхен убавляет огонь под сковородой, накрывает ее крышкой и смотрит на Чонгука снова, но на этот раз во взгляде нет и доли былого смущения. Он подается вперед, выставляя ладони по обе стороны от чонгуковых бедер — в опасной близости, но все же не касаясь. — Знаете, Чонгук-ши, — вкрадчиво произносит он, — я думал, вы вызвонили меня сюда, чтобы снова поиздеваться, но теперь я уже не так в этом уверен. — Слишком много себе позволяешь, Тэхен-ши, — оказывается, произносить его имя ничуть не менее волнительно, чем слышать свое. Чонгук облизывает пересохшие губы и тут же ловит на них чужой взгляд. В кухне становится жарче. Они стоят совсем близко — настолько, что Чонгук может ощущать тепло тэхенова тела и аромат его кожи, смешанный с одеколоном и почти выветрившимся запахом геля для душа, и это необъяснимо заставляет сердце биться чаще. — Не больше, чем вы сами позволяете мне, — выдыхает Тэхен и наклоняется еще ближе, буквально вжимая Чонгука в гарнитур. Между их губами — считанные сантиметры, Чонгук уже почти опускает ресницы, ожидая мягкого и сладкого столкновения, как откуда-то из коридора слышится громкая трель телефона. Они оба вздрагивают. Взгляд Тэхена проясняется, он тут же отшатывается назад и, скомканно извинившись, поспешно выходит. Чонгук смотрит на пустой дверной проем, пытаясь успокоить бешено бьющееся о ребра сердце, и не знает, рад он сейчас или огорчен.***
О произошедшем тем утром на чонгуковой кухне они не говорят. Общение вновь перетекает в прежнее русло, но Чонгук не раз ловит себя на том, что его взгляд все чаще задерживается на ладной фигуре Тэхена, когда тот этого не видит. Возможно, Юнги-хен был прав, думает он, у него действительно банальный недотрах. Найти бы кого-нибудь и сбросить напряжение, но отчего-то Чонгук не может представить себе мужчину, который оказался бы более привлекательным, чем его собственный секретарь. А потом у них происходит накладка с выпуском обновленной модели нейроинтерфейса, который запланирован на середину следующего месяца, и Чонгук с головой погружается в работу, отбросив все лишние мысли и будоражащие разум желания. На протяжении двух следующих недель он остается в офисе до полуночи, а то и дольше, и Тэхен всегда рядом с ним: готовит кофе, документацию, назначает и переназначает встречи и в любую минуту оказывает всю поддержку, на которую способен. Чонгук сам не понимает, как и почему, но обсуждает с ним детали проблемы и интересуется его мнением. Перед лицом важной задачи глупая вражда остается за бортом — они становятся командой, и Чонгук впервые чувствует, что может по-настоящему положиться на своего секретаря. На Ким Тэхена. Он с готовностью принимает чужую помощь: они с Тэхеном каждый день устраивают маленькие мозговые штурмы, заливая в себя литры кофе и энергетиков, а однажды даже остаются в офисе ночевать. В итоге случается то, что, наверное, просто должно было произойти: в один из вечеров Тэхен пошатывается прямо во время разговора и тяжело оседает Чонгуку в руки, благо, что тот успевает вовремя его подхватить. Чонгук ориентируется быстро и не теряет головы — вызывает «скорую», и уже через полчаса Тэхен лежит в вип-палате престижной городской клиники. Это впервые, когда упертый и сильный секретарь дает слабину, и глядя на него, похудевшего и бледного настолько, что кожа почти сливается с белым постельным бельем, Чонгук чувствует злость, страх и разъедающую изнутри вину. Ему хочется ударить Тэхена за беспечность; за то, что ни разу не попросил выходной; за то, что продолжал исполнять тупые чонгуковы прихоти; за то, что так сильно заботился о нем и совсем позабыл про себя. Но, стискивая зубы и кулаки, Чонгук понимает, что единственный, кто заслуживает быть избитым — это он сам. Именно их проблема, которая по вине Чонгука раздулась до космических масштабов, привела к тому, что Тэхен теперь на больничной койке, а он сам стоит рядом и чувствует себя полнейшим ничтожеством. — Ч-Чонгук-ши? Что… — раздается слабый голос. Тэхен медленно, будто заторможенно, моргает, оглядывается и пытается привстать, но Чонгук тут же давит ему на плечи, заставляя лежать на месте. — Т-ш-ш, лежи. Ты упал в обморок, Тэхен-ши, врач сказал, что у тебя сильное истощение. Тот невесело хмыкает: — Да уж, пожалуй, — он переводит взгляд на Чонгука и спрашивает уже тверже: — Что вы здесь делаете? — Я… — тот сглатывает застрявший в горле комок, — не мог оставить тебя. Это было бы бесчеловечно. — Беспокоились обо мне, Чонгук-ши? — Тэхен смотрит пронзительно, словно в душу заглядывает, и Чонгук не может ему сейчас соврать. — Да, — он разрывает контакт, принимаясь рассматривать свои ладони. — Почему ты продолжаешь упорствовать, Тэхен-ши? — спрашивает он спустя долгие минуты тишины. — Ты не был бы сейчас так истощен, не гоняй я тебя раньше. Я вел себя отвратительно по отношению к тебе, любой нормальный человек давно бы уволился. Но ты остался и даже продолжал помогать мне разгребать это дерьмо с новой линейкой… почему? — Видимо, я не совсем нормальный? — Тэхен хмыкает, но тут же серьезнеет вновь: — Ответ прост, Чонгук-ши: я профессионал. Я давно мечтал работать в «Jeon Group» и через многое прошел, чтобы получить это место, а когда получил и познакомился с вами, то понял, что действительно хочу быть вашим секретарем. Сперва вы показались мне напыщенным снобом, но я наблюдал за вами, и ваши упорство и работоспособность, то, как вы отдаетесь своему делу, восхитили меня. Мне захотелось доказать вам, что не зря занимаю свое место. То, что вы до сих пор считаете меня пустоголовым идиотом, который только и хочет залезть к вам в штаны, сильно ранит меня, но это не причина уходить. Ведь тогда я потеряю намного больше. — Ты… восхищался мной, Тэхен-ши? — недоверчиво уточняет Чонгук. Он сделал этому человеку столько дерьма, вел себя, как полнейший мудозвон, и довел до больницы, а тот заявляет такие вещи? Он вообще человек? — До сих пор восхищаюсь. Чисто с профессиональной точки зрения, конечно, — Тэхен пытается улыбнуться, но выходит у него слабо. — Вы всегда много работаете, Чонгук-ши, и, наверное, это тоже одна из причин, по которой я не мог сдаться. Ведь я ваш секретарь. В груди что-то сдавливает, и становится труднее дышать. — Врач сказал: тебя выпишут послезавтра, но тебе необходим недельный отпуск. Отдыхай, восстанавливайся. Как выйдешь на работу, возвращаешься в обычный режим безо всяких дополнительных поручений, но при одном условии. Тэхен хлопает ресницами: — Каком? — Ты прекращаешь эти свои шуточки и дурацкие намеки. Он негромко смеется: — Прочувствовали на себе, как это может быть неприятно, да? — и с готовностью кивает. — По рукам, если вы перестанете говорить, что я наклоняюсь за карандашом, чтобы вас соблазнить. — По рукам, — Чонгук сжимает чужую ладонь в своей и чувствует ответное слабое пожатие. — Отдыхай, Тэхен-ши, я заеду проведать тебя завтра. И… — он сильнее сжимает тэхенову руку, а после резко отпускает и отступает на шаг, — прости, что думал о тебе неподобающим образом. Я никогда не говорил этого, но ты хороший секретарь. Лучший, что у меня когда-либо был. Тэхен будто бы ободряется, услышав от Чонгука похвалу. — Спасибо, Чонгук-ши, буду ждать вас завтра. Тот кивает и стремительно выходит, старательно сдерживая ползущую на лицо улыбку.