When days become years

Хичоль целовал мягко и медленно. Он не торопился углублять поцелуй, не кусал за губы, не смущался, задевая Донхэ носом или сглатывая слюну. Его дыхание было таким же размеренным, как и движения руки, забирающейся партнеру под майку. Донхэ не знал, куда себя деть. Вот тебе раз: целуется с парнем, да еще и братом друга, да еще и у него в гостиной, да еще и непонятно почему. Хэ обвел глазами комнату, проверяя, не зажегся ли свет в спальне Канина, задумчиво посмотрел в окно, в телевизор, а потом вдруг столкнулся взглядом с Хинимом и от неожиданности фыркнул тому в рот. - Хён, - смущенно пробормотал он, когда Хи отстранился. И не придумал, что добавить. – Я… Хичоль шумно вздохнул. Его губы блестели в неярком свете синего экрана, и Донхэ ужасно хотелось снова прикоснуться к ним – не потому, что ему нравилось целоваться, а чтобы не испытывать этого жуткого смущения. - Ты. Ли Донхэ, семнадцать лет, гей, - Донхэ не успел возразить гневному потоку слов. – И я – прекрасный двадцатипятилетний Ким Хичоль, у которого не было секса уже три месяца. Иди сюда, - Хичоль дернул Донхэ к себе за волосы. – Хороший мальчик. – Он, мазнув губами по губам Хэ, аккуратно поцеловал его сначала в щеку, а потом прикусил за мочку уха. Это было так офигительно-приятно, что Донхэ только зажмурился и уткнулся лбом в плечо Хичоля, позволяя делать с собой что, как и кому угодно. В конце концов, не рискуют – не пьют вино… или как там. Его благие намерения прервал звонок телефона в соседней комнате. Донхэ оттолкнул Хинима, откатываясь в угол дивана, а Хи на лету изогнулся и принял непринужденную позу. Они оба замерли и посмотрели в сторону дверного проема: привычный храп сменился раскатистой трелью и ругательствами. Замигав, включилась лампа, а после из полумрака возник босой и сонный Канин и залепил в лицо Донхэ мобильником. - Выключи звук, - пробормотал он хрипло (Хичоль мог поклясться, что услышал слово «пидрила»). – Тебе какой-то Ынхëк звонит. Еще никогда Донхэ не был так рад выдуманному имени Хëкджэ. - Боже, спасибо, - сказал он то ли телефонному богу, то ли Канину. Хичоль фыркнул, а его младший брат сухо поблагодарил. И свалил к себе в комнату. На экране старенького аппарата действительно мигало имя Хëка, вопреки любому здравому смыслу, вопреки обиде и утренней драке. Донхэ задумчиво смотрел на буквы около десяти секунд, прежде чем сбросить и засунуть трубку в задний карман джинсов. Что бы Хёкджэ там ни хотел ему сказать, Донхэ не желал этого слушать. Ни вопросов, ни просьб, ни наездов, ничего. Но телефон завибрировал снова. И снова. И снова. И еще один чертов раз. - Гляжу, ты используешь мобильник вместо вибратора, - с издевкой протянул неудовлетворенный Хичоль. Они сидели в тишине последние пять минут, нахохлившийся и угрюмый Донхэ и расстроенный неудачей Хиним. – Ответь уже своему парню, перестань быть тряпкой. - Это не мой парень, - сказал Донхэ, вжимая попой телефон в диван. - Хорошо, ответь своей игрушке для издевательств, - Хичоль улыбнулся слишком добро для произнесенных слов. А потом прыгнул вперед, опрокидывая Хэ на спину и рукой лапая его за задницу. Ах, нет, он всего лишь доставал телефон. Исцарапанная раскладушка затихла в руках Хинима прежде, чем он успел ответить. Донхэ даже обрадовался, но зря: телефон с писком известил о новом сообщений. Хёкджэ избрал новую стратегию. - О, - прищурился Хиним, отбиваясь от посрамленного Хэ, а потом с выражением зачитал текст смс: - «Донхэ, перестань бесить меня и ответь». В последующей небольшой драке победил Донхэ. Входящий вызов был сброшен. - «Рыбный гей, я не злюсь на тебя!» - Хиним захрюкал от смеха при виде нового смс. – Рыбный гей, пхехе. «Я догадывался, что так будет, ты не виноват. Давай просто забудем о произошедшем». Как мило. Ты унизил его и избил перед половиной школы, но ты не виноват. Настоящая романтика. Донхэ со стоном откинулся на спинку дивана. Происходящий фарс делал утренние события далекими и нереальными. Хиним некоторое время молча смотрел на него, а потом вложил телефон парню в ладонь и встал. - Мало того, что я не потрахался, так над тобой даже издеваться скучно, - сказал он. – У тебя вообще есть собственное мнение? Ты просто подчиняешься тому, что с тобой делают. «Ты добрый и легко поддаешься влиянию», - вспомнил Донхэ слова Хёка. Какого вообще мнения о нем были окружающие люди? Он встречался со всеми, потому что не мог отказать. Он слушался Канина, потому что боялся возразить ему. Он готовился к поступлению в университет, в который не хотел, чтобы пойти на работу, которую ненавидел. Его жизнь была полным дерьмом, испражненным людьми-авторитетами. - Спокойной ночи, - с этими словами Хичоль удалился в свою комнату. Синие тени на стене успели взметнуться около пятидесяти раз, прежде чем Донхэ наконец заснул. Читать под Coldplay – What If В школе царила небывалая суматоха. Все готовились к традиционному рождественскому фестивалю – после него наступали долгожданные каникулы, полные подарков, уюта и сумасшествия. Красные гирлянды, увешанные светлячками фонариков, оплетали стены школы, свечи были хаотично расставлены вдоль стен, а почти все парты составили в центр спортзала, превращая его в бальный. Снег за окнами тихо падал, укрывая пушистым ковром землю. Хёкджэ не говорил с Донхэ уже несколько дней подряд – как он подсчитал, около трех суток. Донхэ то и дело мелькал в разных уголках школы, постоянно улыбаясь и смеясь. Он выглядел необычно возбужденным и громким наперекор обычному спокойствию, но не удостоил Хёкджэ даже простого приветствия. Как оказалось, он выступал на фестивале, а потому был освобожден от украшения классов. Для Хёка работа была настоящей пыткой: кто-то то и дело пихал его, толкал, ставил подножки, и даже вылил на его вещи ведро краски. Хёк терпел. Двадцать четвертого декабря учеников отпустили домой в два, снабдив указанием приходить завтра в парадной одежде, и разноцветная толпа ручьем потекла с холма к городу. Хёк специально подождал, пока большинство уйдут, и медленно побрел вниз. Снег продолжал падать, ледяными точками тая на коже, замерзая на пушистых рукавицах. Эти рукавицы, красные, с неровно вышитыми внутри инициалами L.D., все еще хранили пряный запах духов Донхэ, и Хёкджэ изредка его вдыхал. Корица, нотки ванили, шоколад – шоколадные волосы, карие глаза с вишневыми крапинками, золотистая кожа. Хёкджэ казалось, это был самый приятный запах на свете. Поцелуй, срок которому были всего пара дней, уже успел немного выветриться из памяти, но Хёкджэ хорошо помнил его мягкость. Приложив руки к губам, он вдыхал аромат ткани, бережно, словно боясь, что израсходует остатки. Донхэ. Донхэ говорил, что его дни сложатся в год, но все, что осталось от него уже сейчас – одни воспоминания. Дни остаются в днях. Донхэ еще рано было там оставаться. - Дамы и господа, - вальяжно раскланиваясь, пел в микрофон Хичоль. – Сегодня вас ждет незабываемое шоу. Галереи работ великолепных мастеров, завораживающие танцы, захватывающие единоборства – чего вы желаете? Толпа смеялась и кричала Хичолю валить со сцены. Хёкджэ не знал, кто такой был этот Хичоль, но ему нравилось, как краснел от злости Итук, как смеялся Донхэ, уводя самозваного ведущего в зал. Донхэ сегодня постоянно смеялся – он был одет в красивый костюм, немного накрашен, он был настоящим королем. Все его движения словно кричали – это мой день! Такого Донхэ Хёкджэ еще не видел. Утро прошло совершенно пусто – Хёк в одиночестве побродил по классам, разглядывая выставленные на продажу безделушки, купил порцию удона и съел ее на лестнице. Сверкавшая черным зубом, золотыми серьгами и цветастым платком темноволосая гадалка, в которой Хёк с удивлением узнал Джессику, предсказала ему счастье в любви и двоих детей. Хёкджэ подарил ей выигранный в лотерее леденец. Снег продолжал падать, и иногда Хёкджэ замирал у окон, глядя на белый горизонт и еле виднеющееся вдалеке темное и грозное море. Оно наполовину замерзло, и его бесконечное пространство разрезала проделанная ледоколом рана. К четырем стемнело, и, даже прислонившись лбом к стеклу, можно было разглядеть только свое отражение. В пять звонок известил о начале конкурса талантов. Хек медленно брел в спортзал, жалея, что пришел. Что помешало ему утром соврать маме о болезни? Мимо промчался Хичоль, что-то возбужденно говоря в телефон, и Хёкджэ вдруг показалось, что они могли бы подружиться. Это впечатление рассеялось очень быстро, когда в зале Хичоль сел к Канину и обнял его за плечи. Хёк устроился в последнем ряду, привалившись спиной к неровной стене. Когда на сцене зажегся свет и объявили конкурс танцев, вышел Донхэ - Хёк уже видел, как он танцует, и не находил его способности особенными. В прошлой школе любой участник из команды Хёкджэ спокойно бы сделал Донхэ, но здесь, сегодня, Донхэ победил. Он действительно был королем, настоящим королем, как уже думал про него утром Хек, сверкающий идеальной красотой, идеальной грацией, идеальной улыбкой. Когда вручали награды, он поклонился и его шоколадные волосы упали ему на глаза. С Хёкджэ взглядом он не встретился ни разу. Это Хёк, Хёк должен был победить сегодня. Это ему должен был кричать восторженно зал, это на него накинулись бы с поздравлениями друзья. Это была его жизнь, которую он потерял в Сеуле, потерял в тот момент, когда придумал, что сыграет в новой школе новую роль. Он ошибался. Хёкджэ решил не оставаться на единоборства и праздничный ужин, и, надев куртку, вышел во двор. Черное небо простиралось в пустоту – направо, налево, к горизонту, тысячи звезд горели так ярко, словно кто-то нарисовал их кисточкой. Снега намело по колено, и Хёк, оступаясь, спустился с крыльца и остановился у ворот. Сзади доносилась музыка и голоса, впереди сгущалась тишина. Оставался один шаг до границы между этими мирами – засыпающим городом и красочным праздником - и ему помешал громкий оклик сзади. - Хёкджэ, почему ты уходишь? Донхэ, растрепанный и покрасневший, одетый в одну легкую рубашку, ковылял к Хёкджэ по снегу, такой красивый и свежий, и юный, и безмерно теплый, теплый, теплый. Хёкджэ украдкой стер с глаз слезы. - Мне скучно, - ответил он равнодушно. Донхэ дошел до Хёка и остановился перед ним. Они оба не знали, что им следует сказать, поэтому неловко молчали. Хёкджэ вспомнил про поцелуй, драку, односторонние смс и покраснел. - Ты можешь поцеловать меня? – зачем-то сказал он, ни на что не надеясь. Но раз уж Донхэ сам к нему пришел, то пусть получает сполна. Донхэ набрал воздуха в грудь, собираясь ответить, но из школы донесся нестройный взрыв криков – очевидно, кто-то победил или проиграл в соревновании. - Наверное, Сонмин проиграл, - обернувшись, пробормотал Донхэ. – У него сегодня очень сильный соперник. На его темных волосах горели блики огней, и, когда он снова посмотрел на Хёкджэ, цвет карих глаз сменился на оглушительно вишневый. Хёк достал из карманов перчатки – те самые, с заветным запахом – и сунул их в руки Донхэ. «Замерзнешь», - хотел сказать он, но перчатки с тихим шорохом упали в снег, не достигнув владельца. Холодные руки легли на плечи Хека, посеяв несколько секунд тишины и сомнений, а следом Донхэ наклонился и поцеловал его. За их спинами в небо взлетели фейерверки, алые, золотые, пурпурные, громкие, разрывающие темноту на дробные сгустки, а тени от их ног, кажется, пролегли до самого моря. Когда поцелуй закончился и Донхэ отпустил Хекджэ, фейерверков уже не было, а, впрочем, их могло и вообще не быть: мало ли что там может привидеться двум влюбленным подросткам. «Это все очень странно», - думал Хекджэ, крепко сжимая руку Донхэ. «Я определенно идиот», - в то же время повторял себе Донхэ, снова и снова целуя Хекджэ в сухие от холода губы. Вечер близился к грандиозному завершению.