Dirty

Когда Хосок приходит в сознание и открывает глаза, вокруг кромешная тьма. Он жмурится и молится, чтобы все произошедшее, что он запомнил последним, было сном. Но невыносимая боль во всем теле говорит об обратном. Чуткий слух улавливает тихое дыхание, и паника начинает нарастать у него в груди. Неясные хрипы — единственное, что ему удается выдавить из себя в попытке окликнуть того, кто в темноте. То? В ответ раздается шуршание, а после в отдалении слабым светом загорается свеча. Знакомые черты лица освещаются ею. Чонгук. Чонгук осматривает его холодным взглядом, останавливается на оголенных плечах, выглядывающих из-под тонкого одеяла. Хосока пробивает дрожь. Он не знает, от леденящих душу глаз ли это, или от того, что он полностью нагой, укрытый лишь тончайшим шелковым покрывалом. Пламя свечи трепещет, пару раз даже почти гаснет, похоже, задуваемое ветром из открытого окна. Но ни один луч света не проникает в комнату. Чонгук медленно обходит комнату по кругу, зажигая масляные лампы, свет от витражного стекла окрашивается в красный. Он отставляет свечу на ночной столик, приближается к Хосоку, нагибаясь и хватая того за подбородок. Похоть плещется у Чонгука на дне зрачков, когда они сталкиваются взглядами, Хосок узнает ее с легкостью. На него давно так не смотрели, но он никогда не забудет этого липкого чувства на коже от темного тяжелого взгляда. Похоть смешивается с ненавистью, хранит ее внутри себя, словно взболтанная с маслом вода, и Хосок чувствует, что совсем скоро масло — ненависть — соберется на поверхности. Он не шевелится, его сердце бьется, словно у загнанной в угол добычи. Чонгук наклоняется ближе, не дает отстраниться, наводя на Хосока больший ужас. Он кладет ладонь ему на талию, сминает бок через покрывало, впиваясь пальцами в кожу, заставляя сжаться от боли, ухмыляется слегка, облизывая губы. Искорки веселья загораются у него в глазах золотом чистого наслаждения, пьянящего, ненасытного. И Чонгук сам вязнет в собственных чувствах, почти срывается, но в последний момент сдерживает себя. Господин сказал пока не трогать Хосока, привести к нему, как только он очнется. Он исполняет приказ, отрываясь от кровати и дергая Хосока за собой. Тому больно, он пытается выдернуть запястье из крепкой хватки, но сил нет совсем, Чонгук даже не приостанавливается, таща его к выходу. Хосок почти бежит за Чонгуком, голый и запинающийся от отсутствия сил. Пару раз даже чуть не падает, но Чонгук встряхивает его за руку, тянет вверх, выворачивая сустав, заставляет встать прямо. Хосок хочет упасть и умереть. Давно он об этом не думал. Чонгук останавливается у массивных дверей из красного дерева и золота. Они раза в полтора больше любой двухметровой двери, ведущей в обычную комнату. Выглядят устрашающе, и страх в Хосоке крепнет с каждой минутой, проведенной перед закрытыми дверьми. Они ждут одному Чонгуку известно чего; из-за дверей не доносится ни звука, но, возможно, ничего не слышно из-за их толщины. Мимо них бесшумно проходит мертвенно-бледная девушка, Хосок узнает ее как ту, что отдала ему письмо. Она низко кланяется Чонгуку, тот лишь легко кивает головой в ответ. У Хосока ноги затекли стоять, но боязнь сделать неверное движение пересиливает, и он даже не переминается с ноги на ногу, напрягая болезненно ноющие мышцы до предела. Воздух совсем ледяной; Хосок не чувствует пальцев, весь дрожит, из носа начинает течь, но он боится даже ладонью утереться. Чонгук совсем не смотрит на него, только гипнотизирует взглядом двери, ожидая. Двери, наконец, открываются. Из зала, скрывающегося за ними, выходит молодой мужчина. Он выглядит неожиданно и до нелепого ярко в сравнении с темными стенами вокруг, в желтом шелковом костюме с широкими брюками, под которыми практически не заметны босые ступни, и глубоким вырезом, открывающим вид на смуглую кожу крепкой груди. Мужчина останавливается в дверях, смотрит на Чонгука с толикой брезгливости. Тот низко кланяется, но мужчина не реагирует, переводя взгляд на Хосока. Хосок видит в его глазах нечто хищное, почти нечитаемое, полное животных инстинктов и насилия. Взгляд скользит по его телу, и Хосок чувствует кратно усилившееся смущение своей наготы; мужчина смотрит сквозь, совершенно не обращая внимания на голое тело, прожигает глазами до самых костей, словно в голове яростно сдирает мясо с Хосока. Он не испытывает совершенно никакого интереса в Хосоке, кроме желания жестоко убить его. Голос Чимина приглушенно доносится из зала. Чонгук сразу вскидывает голову и сжимает запястье Хосока, делает шаг, надвигаясь на мужчину. Они переглядываются, Чонгук хмурит брови, и мужчина отступает в сторону, дает пройти, тихо выскальзывая в коридор. Хосок поворачивается за ним, но Чонгук дергает его за руку, заставляя идти. Зал действительно огромный. Высокие потолки, поддерживаемые колоннами у стен, плотно зашторенные большие двустворчатые окна. Но в основном он пуст. Только несколько кожаных кресел вокруг широкого круглого стола и ковер под ногами. Чимин сидит в одном из кресел, закинув ногу на ногу, играется с бахромой на краях рукавов свободной рубашки винного цвета, заправленной в черные кожаные штаны. — Неужели это моя прекрасная ведьма! — он взмахивает рукой, приветствуя вошедших. Чонгук проходит в середину зала, встает прямо, толкает Хосока вперед к Чимину. Повисает тишина, в которую Чимин осматривает Хосока. — Не так плохо, как я думал, — выносит он вердикт. Хосоку хочется фыркнуть, потому что чувствует он себя откровенно дерьмово, но кто знает, что ему будет за такое поведение. Играть с судьбой не хочется, а вот жить — очень даже. — Только эти уродливые синяки. Чимин даже пальцем не шевелит, лишь смотрит на Хосока, и каждый синяк, на который он кидает взгляд, становится из сине-красного зелено-коричневым, а после исчезает. Сильная боль медленно тоже уходит, остается только ноющая ломота в теле, от которой хочется прилечь. Хосок стоит, стиснув челюсти, потому что продрог до костей. Обычно в книгах такие залы обязательно с огромным камином, огороженным целой кованой оградой, и приходится использовать большие мехи, чтобы растопить его. Но здесь лишь каменные стены, пропускающие холодный ветер и влагу, от которой воздух становится совсем ледяным. Чимин замечает его синие губы и бледную кожу, встает, подходит совсем близко; у Хосока дыхание от страха спирает, а когда Чимин вскидывает резко руку, он дергается, жмурясь и пытаясь увернуться от фантомного удара. Чимин громко смеется, немного присаживаясь. — Что за трусишка. Подумал, что я ударю тебя? — он хлопает Хосока по щеке, хватает за плечо и поворачивается к Чонгуку, не отпуская. У Хосока кожа на местах прикосновений горит омерзением. — Чонгукки, принеси халат! Чонгук кивает на приказ и уходит из зала. Чимин усаживает Хосока в кресло, сам садится напротив. Искусственная кожа неприятно липнет к настоящей, Хосок сидит, положив руки на колени, смотрит на свои синие ногти, внутри у него все сжимается от одного взгляда Чимина, которым тот прожигает его до тех пор, пока Чонгук не возвращается. Чонгук встает с раскрытым халатом в руках, Чимин указывает Хосоку рукой надеть его, он повинуется. Чонгук помогает завязать пояс, излишне открыто трогая Хосока за талию и бедра; Чимин на это шутливо качает головой, прося «не пугать нашу милую ведьму» и подождать. Хосоку становится на мгновение плохо, ведь Чимин не запретил прикасаться к нему, откровенно намекая, что потом одними прикосновениями никто не ограничится. — Отведи его обратно в комнату, — бросает Чимин, снова закидывая ногу на ногу. Он даже не смотрит, когда Хосока уводят, сразу погрузившийся в какие-то свои мысли. Хосок замечает краем взгляда, что вся напускная дерзость и веселость исчезают с лица Чимина, тот становится серьезным, застывает, словно статуя, и от этого у Хосока мурашки бегут по спине и кишки сворачиваются. Его закрывают в той же комнате, освещенной пугающим красным. Хосок спит, пока Чонгук не приносит ему еду: неплохой ужин, сытный, с мясом и овощами, вкус которых Хосок успел забыть за время работы на Господина. Чонгук следит за каждым съеденным куском, давая понять, что Хосок должен съесть все. Тот так и поступает, хоть еда и застревает в горле. К счастью, его не рвет после, только желудок неприятно тянет и тяжесть такая, что снова спать хочется. Когда Хосок открывает глаза, Чонгука нет, а свеча на ночном столике давно догорела. Он обследует комнату, находит дверь в ванную с туалетом; все окна оказываются накрепко закрытыми с решетками снаружи, в углу стоит шкаф с книгами. Читать при таком свете практически невозможно, но это единственное, чем хоть как-то получается отвлечься от паники и отчаяния. Пока Хосоку не приходит мысль, что нет никого, кто мог бы спасти его, и тогда слезы сами начинают течь. Его точно убьют, когда он станет не нужен Чимину. ~ Тэхен двигает бедрами, выгибается в спине, откидываясь назад и опираясь одной рукой о стол, другой держась за плечо Сокджина. Он уже весь вспотел, потому что делает всю работу, пока Сокджин сидит в рабочем кресле и придерживает его за талию, насаживая на свой член глубже. Но Тэхену нравится брать инициативу на себя, и не только потому, что это приносит ему удовольствие, но и так он может получить то, что хочет. Отчеты под рукой скользят, Тэхен валится на столешницу, утягивая Сокджина за собой. Сокджин прижимает его к твердой поверхности, сам встает и берет все в свои руки, вбиваясь в Тэхена до натертых лопаток второго. Тэхен не жалуется. Наоборот, ему нравится, он даже кончает неожиданно от смены позы, пачкая рубашку Сокджина, тот лишь громко матерится на это. И сразу же за этим спускает в презерватив, потому что Тэхен невозможен в своем умении доводить до оргазма. — Мин Юнги, — хрипит Тэхен, сидя на столе, пока Сокджин меняет рубашку. — У него ведь еще нет напарника? — Нет. Я не нашел никого подходящего, — Сокджин ловко застегивает пуговицы, заправляет рубашку в штаны и подходит к зеркалу с внутренней стороны дверцы шкафа, чтобы завязать галстук. — Боюсь, придется переводить, потому что дело серьезное. — Или можешь назначить меня, — опершись за спину на руки и болтая ногами в воздухе, тянет Тэхен. Сокджин оборачивается, его вопросительный взгляд встречается с полуулыбкой Тэхена. — Я знаю, что ты пролистнул мое дело, только увидев имя. Очень профессионально. Тэхен говорит саркастически, давит интонационно на последнюю фразу, зная, как зацепить Сокджина. Еще и щурится, словно высмеивая. Сокджин сжимает челюсти и отводит взгляд, затягивая узел галстука туже, откашливается, поправляя манжеты. — Что, ты заботишься обо мне? Боишься потерять? — Тэхен низко смеется, подходя вплотную к Сокджину. Сокджин жалеет, что они одного роста, потому что так он находится в проигрышной позиции. Совсем не может отказать Тэхену, когда тот смотрит прямо своими страшными глазами так близко; между их лицами и десяти сантиметров нет. Что-то внутри холодно сжимается, совсем маленькое и почти незаметное, но от этого у Сокджина дыхание сбивается и ладони начинают потеть. Тэхен точно смеется над ним и его чувствами, Сокджин знает это. Он не может дать слабину. — Так хочешь подбить хвост к Мину? Пожалуйста, — он проходит к спикеру, жмет кнопку и вызывает Юнги к себе в кабинет. Тот появляется спустя минуту, окидывает подозрительным взглядом Тэхена и встает смирно напротив Сокджина, готовый слушать. — Твой временный напарник, Ким Тэхен, — Сокджин раздраженно машет рукой в сторону Тэхена, тот протягивает руку для рукопожатия, но Юнги не принимает ее, только кивая. — Юнги, расскажешь ему все о деле. Оба свободны. Юнги выходит из кабинета, Тэхен плетется за ним, хоть и стоял ближе к двери. Они молчат, пока Юнги спускается обратно к своему столу и забирает дело, впихивая его Тэхену для рассмотрения. — Не очень информативно, — ворчит Тэхен, отдавая тонкую папку обратно Юнги. Тот лишь жмет плечами. — Поэтому мы сейчас едем на место преступления. ~ Все выглядит так же, как и тогда. Только теперь машину ведет Юнги, а справа от него сидит не Намджун, постоянно рывшийся во всяких бумажках, а Тэхен, которого Юнги совсем не знает. Первое впечатление он оставляет приятней, чем Юнги, но взгляд у него тяжелый. Ужасающий, даже так. Юнги старается с ним взглядами не сталкиваться, и, похоже, это вторая пугающая вещь в его жизни. Не такая, как чернь Намджуна, но тоже заставляющая кровь охладеть. — Я обращаюсь в псовых, — предупреждает Тэхен заранее. — Предпочитаю лису, но могу в кого угодно, от волка до майконга. Сенсор. — Дышу огнем. Холдер, — Юнги предпочитает промолчать о своем полном незнании, кто такой майконг. Звучит слишком экзотично. Вместо этого он решает завести хоть самый глупый разговор. — Оборотней редко встретишь сейчас. — Тебе повезло, — фыркает Тэхен, складывая руки на груди. Он смотрит в окно и, кажется, не намерен продолжать говорить. Но как только Юнги останавливается на светофоре, включив поворотник и мерно постукивая пальцами по рулю в такт тиканьям, Тэхен снова подает голос. — Драконы тоже не часто попадаются. — Да, — отвечает Юнги, нажимая на газ, как только загорается зеленый. Он поворачивает, и на другой стороне дороги оказывается место, где несколько дней назад он пускал Намджуну кровь. Воспоминания вспыхивают сразу, смазывая зрение, но Юнги практически не отвлекается на них, сосредотачиваясь на нынешней цели. Он проезжает мимо, только слегка крепче сжав руль, и встает на очередном светофоре. Это перекресток, и ждать приходится долго, пока наступит его очередь ехать. Юнги гипнотизирует взглядом обратный отсчет на поворот. Он чувствует тяжелый взгляд на себе, но не Тэхена, хоть и с той же стороны. Он поворачивает голову, видит, что Тэхен уставился вправо в толпу, и тоже переводит взгляд на людей у перехода. Его словно током прошибает, когда он замечает знакомое лицо. Мир начинает кружиться, его тошнит, потому что этого не может быть. Чонгук не может стоять там. Юнги держал его в своих руках, когда он умирал. Он лично обнимал бледное тело и не убирал ладонь с груди с застывшим сердцем. Он помог убрать тело в мешок. Только никто не сказал Юнги, что тело Чонгука исчезло в ту же ночь. Загорается зеленый для пешеходов, люди начинают переходить дорогу, и наваждение как рукой снимает. Юнги смахивает все на стресс, еще не пережитое, вызвавшее впоследствии воспоминания о давно случившемся. Тэхен провожает взглядом толпу людей и ругается себе под нос, но Юнги не замечает этого. ~ Они осторожно пролезают под желтыми лентами ограничения в кондитерскую. Света из окон вполне хватает для освещения, но Тэхен все равно включает лампы. Он сразу начинает раздеваться, что должно было бы ввести Юнги в ступор, но он быстро догадался, что превращаться проще без одежды. — Прости, но в одежде обращаться невозможно, — извиняется Тэхен, снимая рубашку. Юнги только понимающе кивает и отворачивается. Он слышит, как тяжелая пряжка ремня бьется о деревянный пол, и ожидает мучительные и рвотные звуки обращения, ломающиеся кости и нечеловеческие рыки, но ничего такого не происходит. Вообще ничего. Просто в один момент до него доносится топот лап по полу и цоканье когтей. Тэхен стоит перед ним в виде обычной рыжей лисы, а после скрывается за прилавком. Юнги начинает обыск с выставочных стендов. Он не находит ничего подозрительного, кроме единственного снятого стула, стоящего у прилавка. Вокруг стула тоже ничего нет. Как и перед прилавком, и на нем, и за ним. Несколько банок на самой нижней полке валяются, но не похоже, что их свалили в борьбе. Юнги уходит к Тэхену. Тот роется где-то в труднодоступном углу непонятно зачем, но Юнги не прерывает его. У каждого свои способы. Тэхен носится по всей кухне, вынюхивает что-то, лезет в печь, Юнги пару раз хватает его за хвост, чтобы тот не свалился куда не надо. Тэхен почти кусает его за руку, но только почти. Он превращается в человека тоже быстро и тихо, не смущаясь одевается перед Юнги, а после поворачивается к нему, опершись о столик. — Никаких улик пребывания здесь других людей, — говорит он. — А темная магия исходит от черного гриба, вовсю разросшегося в подвале. Точно не человеческая. Юнги хмурится. Почему же тогда Хосок пропал? Конечно, он мог просто уйти, но, по рассказам, ему нравилось здесь. Да и бросить достаточно хороший бизнес, сходящийся с магией? Что-то не так. Не то чтобы Юнги точно может сказать, но его драконье чутье подсказывает ему, что чего-то не хватает во всей этой истории. Тэхен осматривается вокруг и вперивает взгляд на улицу. Юнги прослеживает за ним и замечает фигуру вдалеке. Снова тошнота и головокружение. Чонгук стоит там, через дорогу чуть за поворотом, смотрит прямо на него. Юнги чувствует это. Его кожа вся мурашками покрывается, а ноги сами движутся в сторону Чонгука. И ведь не галлюцинация, Тэхен точно тоже его видит. Чонгук поворачивается и исчезает за углом, когда Юнги делает шаг на улицу. — Стой! Чонгук! — выкрикивает Юнги, сразу срываясь на бег. Тэхен остается в кондитерской.