***
Чимин каждое утро видит стоящего у озера Чонгука. Тот безбожно много курит, смотрит на воду и выглядит крайне задумчивым. Чимину бы хотелось узнать, что в его голове, и однажды он решается подойти. Сначала лишь приближается, останавливается в нескольких метрах, смотрит на широкую спину и нетерпеливо водит ногтем по замку пуховика. Чимин не хочет казаться навязчивым, но после ситуации с курткой решил, что возможность наладить общение есть. Хотя он сам не может понять, для чего ему это. Можно вполне спокойно жить без заморочек, без переживаний, просто своей жизнью. Но он ведется на чувства, поэтому подходит еще ближе, становится на один уровень с Чоном и улыбается, когда тот замечает его. — Ты как местный сторожила, — говорит омега и поправляет пуховик, который вновь расстегнут. Чонгук замечает, но никак не реагирует, решив, что прошлого раза хватило. Это слишком близко, и эта близость явно не для них. — А вы следите за мной? — А за тобой и следить не надо, — резво отвечает Чимин, но все равно чувствует, как вспыхивают щеки. — Я серьезно, из каждого окна твой силуэт, любого спроси, все знают, кто раньше всех встает и курит тут как паровоз. — А вот это неправда, — хмыкает Чонгук, — я сначала круги наяриваю, а уже потом тут останавливаюсь, чтобы покурить. Вы даже замечание не сделаете? Чимин задумчиво трет подбородок и отрицательно мотает головой. — Я думаю, ты уже взрослый, чтобы самостоятельно решать, что тебе делать со своим здоровьем. — Тогда, может, за компанию? — говорит Чон, протягивает пачку сигарет и смеется, ловя удивленно-возмущенный взгляд преподавателя. — Ты серьезно сейчас? — Вы не курите? — С детьми — нет. — Да бросьте, если Вы курите, то берите, я никому не скажу. Чимин некоторое время задумчиво смотрит на протянутую пачку, хватается пальцами за сигарету и вытягивает. Чон отдает омеге зажигалку и делает очередную затяжку. — Я думал, Вы не курите. — А я и не курю, — улыбается Пак и протягивает назад зажигалку. — И она мне не нужна, а вот сигарету сохраню, чтобы в твоей пачке стало на одну меньше. Чонгук удивленно смотрит на омегу, пытаясь понять, шутит тот или нет, но Чимин, в подтверждение своих слов, зажимает сигарету в ладошке и сует руки в карманы. — Да ладно?! — Я серьезно! — будто прочитав чонгуковы мысли, отвечает старший и улыбается так широко и ярко, что в мире Чона все застывает, замирает, меркнет на фоне этих красиво растянутых губ. Чимин – самая настоящая роза, которая цветет не всегда, но в те моменты, когда Чонгуку удается стать свидетелем процесса, он считает, что ничего прекраснее не видел в жизни, да и не мог видеть. Запах этого омеги, попадая в организм, словно яд или же лекарство, начинает течь по венам. Это и нежность, и пожар одновременно. Это гремучая смесь, от которой у Чона ноги подкашиваются. Ему приятно, ему страшно. Чертовы предрассудки, и Чонгук бы и рад с ними справиться, да не уверен, что сможет. Не уверен, что однажды, придя домой, сможет смотреть матери в глаза и говорить о своей любви. Не уверен, что сможет Тэхену признаться, Юнги. Не уверен, что, смотря на Хосока, попросит прекратить их странные отношения, чтобы быть с Чимином. Но, помимо всего этого, есть еще один важный вопрос: хочет ли Чимин с ним быть?! И Чонгук так часто прокручивает его в голове, так за это переживает, что забывает о собственных страхах. — Я должен быть благодарен за то, что Вы так печетесь обо мне? Чимин пожимает плечами, переминается с ноги на ногу и спотыкается об большой камень, что валяется прямо у его кроссовка. Колени непроизвольно подгибаются, и Пак валится на пятую точку. Чонгук переводит удивленный взгляд на омегу, что в секунду оказался на заднице у его ног, и вопрошающе поднимает брови. — Вы чего? Ушиблись? — спрашивает он, а сам смешка сдержать не может, — на ровном месте, — и начинает смеяться. Чимин трет лодыжку, смотрит снизу вверх на Чона и тоже вытягивает губы в улыбку, хотя да, ушибся, и нога уже начинает болеть. — Я не знаю, что происходит, но, стоит тебе оказаться рядом, со мной что-то случается. — А ведь правда, — говорит Чонгук, присаживается на корточки и касается чужой горячей кожи холодными руками. От этого контраста омега невольно вздрагивает. — Не пугайтесь, доламывать не стану, я лишь взгляну. Тут болит? — он давит большим пальцем в область, где уже покраснело, и Чимин вскрикивает. — Вы должны быть осторожны, знаете. Однажды мой дядя пошел на прогулку, наступил на камушек, ногу подвернул и все, гипс на месяц. Всякое случается. — И правда, — вымученно улыбается Чимин и закусывает губу, ведь, несмотря на боль, Чонгук сейчас рядом, и это вызывает гораздо больше эмоций. — Но Вам гипс не грозит, максимум это, — младший достает из кармана куртки эластичный бинт и улыбается довольный собой. — Зачем ты носишь его с собой? — удивляется Чимин. — Снимайте кроссовок. Снимайте-снимайте, зафиксируем, и к вечеру ничего не почувствуете. — Ты на вопрос не ответил, — напоминает омега, но кроссовок послушно снимает, вместе с ним короткий носочек, — Давай мне, — и тянется за бинтом. — Вы не сможете, я сам, — уверенно говорит Чонгук и сильно кусает губу, потому что у Чимина кожа мягкая, а ножка совершенно миленькая на вид. — Я профессионал, поэтому Ваша нога в надежных руках. — Почему ты игнорируешь то, что я спрашиваю? — Зачем я его ношу? — поднимает голову Чон, раскручивая бинт и растягивая на пробу. — Я ведь бегаю, у меня сустав на колене моросит, поэтому и ношу с собой, — он хватает Чимина поперек ступни, накладывая бинт, заставляя второго всего напрячься, подобраться и занервничать. Чонгук и сам нервничает, сглатывает постоянно, чувствует, как возбуждается от такого простого контакта. Чимин, хоть и взрослый, но подобные эмоции испытывает впервые, у него сердце колотится, как сумасшедшее, и несмотря на то, что на улице довольно холодно, его бросает в жар, он даже ладонь к щеке прикладывает. — Эти кроссовки очень теплые, — зачем-то говорит он, чувствуя неловкость оттого, что Чон трогает его ногу. — Я даже подумать не мог, что в них будет так жарко, кажется, у меня ноги вспотели. — Серьезно? — на автомате бросает Чонгук, тщательно затягивая бинт. — Не пахнут, все нормально. Чимин откидывает волосы назад, вместе с ними голову и зажмуривается, потому что он вовсе не это имел в виду, ляпнул на случай, если кожа влажная, но Чон не так понял, и у Пака щеки вспыхивают, огнем горят, конкурируя по температуре с жаром внутри. — Замечательно тогда, — бубнит омега, возвращая взгляд к парню. У Чонгука широкие плечи, мощная шея, волосы на затылке коротко стриженные, ему невероятно идет, и затылок у него красивый, Чимин бы сказал, самый красивый из всех, что ему доводилось видеть. — У тебя здорово получается, — говорит старший, потому что нужно что-то сказать, ведь терпеть эту бурю в абсолютной тишине еще хуже. — Где ты научился? — Я ведь говорил Вам, что я спортсмен, правда ведь? — Да, много раз говорил. — Вот на тренировках и научился. Знаете, когда ты профессионально занимаешься спортом, эта штука, — он оттягивает бинт с чужой ноги, — неотъемлемая часть жизни. — Я не знал, что ты занимался профессионально. А почему бросил? — Почему бросил? — переспрашивает Чонгук, закончив и отползая назад, усаживаясь на мелкие камни. — Знаете ведь железные лестницы? — Железные лестницы? — вопросительно вскидывает брови Чимин, натягивая носок. — Да, лестницы, как на стадионах. Они железные, еще звучат странно, когда спускаешься по ним. И когда наступаешь, ощущение, что сейчас провалишься. Понимаете, какие? Чимин задумчиво кивает, уже влезая в кроссовок. — Если Вы знаете, чаще всего такие лестницы бывают очень крутыми. Один проем примерно в тридцать семь ступеней. Это размер двухэтажного дома. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Вы же спросили, — отвечает Чонгук, достает из пачки еще одну сигарету и закуривает. — Я упал с такой лестницы и чудом остался жив. Представляете? Я летел вниз тридцать семь ступеней. Приятного крайне мало, — он усмехается, но очевидно, что это не смешно, и Чимин тоже не знает, что сказать. — Ты сильно тогда поранился? — Очень. Кажется, я был на грани жизни и смерти. Хотите посмотреть? — Чонгук придвигается поворачивается спиной и расправляет волосы на голове. — Видите там шрам? Чимин вглядывается, уже своими руками убирает волосы, чтобы было лучше видно и замечает небольшой выпуклый шрам, проводит по нему пальцами, заставляя Чонгука замереть, заставляя впервые задуматься, почему рассказывает все это, почему так ему открывается. Что за магией Пак Чимин владеет? — Ты так сильно пострадал? — с сожалением бормочет старший, неожиданно чувствуя фантомную боль в том же самом месте только на своей голове. — Да, мне знатно пробило голову, — Чонгук снова отсаживается и садится лицом к Чимину. — Оттуда же различные переломы по всему телу. Коленная чашечка вылетела, перелом бедра. Мне пришлось оставить спорт. Пак замолкает, не зная, что сказать, потому что внешне Чонгук совсем не похож на человека, который пережил нечто столь страшное. И это в очередной раз убеждает, что каждый человек – огромная вселенная, мир, который постигать, возможно, целой жизни не хватит. И Чимин в этот момент вдруг четко осознает, что хочет постигнуть этот мир. Что готов положить на это все, каждый свой день, каждую минуту. Почему? Чимин не может дать четкого ответа, но Чонгук замечательный. Он слишком юный, но при этом умеет дружить. Он слишком громкий, но внимательный. Слишком сильный, слишком красивый. Он искренний, настоящий, умеющий сопереживать, умеющий помогать. Чимин мало общался с ним лично, но слишком много наблюдал со стороны. Ситуация с Тэхеном, дружба с Юнги, пуховик, звонки по ночам. Из всех этих мелочей собирается Чон Чонгук. Чон Чонгук, от которого у Чимина мурашки по телу. Сердце замирает. От которого трясет, которого хочется касаться, защищать. Пак не уверен, что может спрашивать еще, поэтому решает оставить вопросы до следующего раза. Но этот мальчишка кажется таким расстроенным сейчас, хоть виду и не подает, что Чимин не может сдержать мгновенный порыв, рука сама тянется, накрывает ладонь с длинными аккуратными пальцами. И снова внутри водородная бомба взрывается, разрывая чиминовы внутренности. Он раньше представить не мог, что есть на свете такие эмоции, что так горячо и холодно одновременно может быть от одного прикосновения. Чонгук непонимающе смотрит на маленькие пальцы, сжимающие его руку, в сотый раз убеждается, что Чимин мягкий везде, и с трудом сглатывает огромный ком, застрявший в горле. Он понятия не имеет, что делать с этим омегой, который срывает башню на раз, а еще понимает, что Чимин, несмотря на свою мультяшность, обладатель очень тяжелого характера, успел уловить в нем эти нотки. Плюс, в глаза бросаются те самые часы с толстым ремешком на вытянутой руке, и Чонгук понимает, что ему нравится все, даже это. Каждое чиминово слово, будь оно колким, язвительным или, напротив, ласковым, приятным — абсолютно все трогает его за душу. — Эта боль уже прошла? — спрашивает Чимин и имеет в виду не физическую, и почему-то Чонгук понимает это с первого раза. «А Ваша?» — думает, но не озвучивает Чонгук, внимательно разглядывая красивые диоровские часы на тонком запястье. И этот момент словно становится на паузу, потому что он абсолютно точно особенный. Момент, когда Чимин на сто процентов Чонгука прочувствовал, понял все, заглянул в его душу и за несколько секунд узнал все его тайны, не зная совсем ничего. — Я не знаю, — признается Чон и отводит взгляд, потому что будет неловко, если он разрыдается прямо сейчас. — Такие раны так просто не заживают, я был весь переломан, — и он говорит не только о теле. — Если ты захочешь поговорить, ты можешь… — Я уже говорю, разве нет? — он видит в глазах Чимина целую вселенную, красивую и прекрасную, он хочет быть ее частью, потому что, видя в ней свое отражение, уверен, что отлично в ней смотрится. — Спасибо Вам за то, что выслушали. Чимин отводит взгляд, убирает руку и выдавливает улыбку. Ему слишком неловко от всего происходящего, слишком тяжело, слишком приятно. — Ты, вы… Вы ведь будете участвовать в соревнованиях? — спешит сменить тему Чимин и поднимается на ноги, потому что на камнях в ноябре сидеть слишком холодно. — Альфы от скуки уже не знают, что делать, — говорит Чонгук и снова закуривает. Пак невольно ловит себя на мысли, что раньше Чон вообще не мог курить, ведь занимался спортом. И что начал, скорее всего, после того происшествия. — Поучаствуйте тоже, повеселитесь. Вы приехали сюда учиться, но раз уж не учитесь, делайте хотя бы что-нибудь. — Посмотрим, — улыбается Чонгук, ловит ответную улыбку и наблюдает за тем, как Чимин спешно идет в сторону преподавательского домика. «Прекрасный, сукин сын», — думает Чон, делает еще одну затяжку, выбрасывает сигарету и возвращается, чтобы принять душ.***
Во второй половине дня начинаются соревнования, о которых говорил Чимин. Альфы разбились на две команды, уговорив Чонгука быть судьей, хотя он хотел постоять в сторонке, чипсов погрызть, водички попить. — Вы реально от скуки уже пухнете, — заключает Юнги, ловит взгляд Намджуна и отходит в сторону, а альфа за ним. — Ты ведь будешь болеть за меня? — Ага, — усмехается парень и садится на бревно рядом с Тэхеном, который кутается в ворот дутой куртки. — Догоню и еще раз поболею. — Весело тебе? Юнги жмет плечами. — А что такое? — Намджун, ты участвуешь? — зовет Чонгук, потому что первый заход начинается. Альфа возвращается к команде, но в голове у него мысли снова об одном Юнги, к которому он уже не знает, с какой стороны подступиться. Слишком закрытый, холодный, настоящая глыба льда. — Вы встречаетесь? — между прочим спрашивает Тэхен, вспоминая видео из общего чата. — Закрой рот. Думаешь, если мы живем в одной комнате, то стали закадычными друзьями? Тэхен усмехается, достает из кармана пачку сигарет и закуривает. — Ничего я не думаю, слишком много чести, чтобы я думал о тебе. — И к Чонгуку не лезь. — Вот тебя забыл спросить, — Тэхен глубоко затягивается, ловит недовольный взгляд однокурсника и возвращает внимание к соревнованиям, где первым делом альфы должны на скорость пробежать с шариком между ног до отметки, вернуться и передать эстафету. — Ну что за детский сад? — бормочет омега, замечая подошедшего Сокджина. Тот Тэхена тоже замечает, но даже кивком головы не показывает этого. Позже к нему подходит Чимин, и вдвоем они внимательно наблюдают за соревнованиями. У Тэхена внутри неприятное чувство, он себя гложет, он съедает себя. Он хочет быть уверенным, что все правильно сделал. Но не знает, где достать эту уверенность, чтобы стало легче каждый день видеть его. Ближе к середине Тэхену становится совсем скучно, и он зависает в телефоне. Состязания детские, он понятия не имеет, кто мог во взрослом возрасте придумать нечто такое, и приходит к выводу, что, скорее всего, это были Хосок и близнецы. — Я не буду участвовать в последнем беге, — говорит Хосок и устало валится рядом с Тэхеном, пока Чонгуком объявляется перерыв перед последним соревнованием. — Здравствуй, куколка, — широко улыбается альфа, оборачиваясь к Киму. Тот бросает на него недовольный взгляд и отворачивается. — Как я смотрелся со стороны? Круто, да? — Как мешок с картошкой, — просто говорит омега и начинает нервно трясти ногой в надежде, что этот придурок уберется. — Эй, поднимайся, — говорит подошедший Чонгук и бьет альфу по плечу. — Сейчас последний забег, поднимай жопу. — Не могу, — хнычет альфа и трет икру. — Ты же видел, как меня судорога схватила. Я точно не смогу встать. — Поднимайся, ты команду хочешь подвести? — Скажи ему, — обращается Хосок к Тэхену, на что тот лишь усмехается, мол, что ты несешь придурок, и отворачивается. — И че нам делать? — подходит недовольный Чонин и складывает руки на груди. – Совсем не поднимешься? Альфа отрицательно мотает головой, пытается пошевелить ногой, но та болит нещадно, потому что и схватило нехило. — Пусть Чонгук бежит. Он же судья, — в шутку предлагает Намджун, заставив Тэхена и Чонгука переглянуться. — Да ты гонишь, — ржет альфа из другой команды. — Хочешь, чтобы омега наравне с альфами бежал. — Думаешь, не смогу? — усмехается Чонгук, точно зная, что любого из этих гордецов за пояс заткнет. Тэхен это настроение улавливает и удобнее садится, снова переглядываясь с другом. — Побежишь? — Побегу, — однозначно говорит Чон, замечая недовольные взгляды парней. — Это нечестно. — Прости, красавчик, но мы просрем все свои очки с тобой, — притворно разочаровано говорит Намджун, закидывая тяжелую лапу на плечо Чонгука. — А что, если я побегу против Чонгука от другой команды? — серьезно спрашивает Тэхен, поймав на себе несколько пар удивленных глаз. — Ты в деле? — загорается Чонгук и протягивает руку Киму, тот хватается за нее, поднимается, скидывает пальто, кроссовки туже затягивает. — Будет горячо, — констатирует Чонин. — И медленно, — дополняет Намджун, перехватывая смешок парня, и бросает Чонгуку по пути: — Смотри не подведи. Беги быстрее быстрого. — Не учи ученого. Тэхен усмехается, переводя в голове слова Чонгука на простой человеческий язык: «Не учи заслуженного мастера спорта по легкой атлетике в категории "бег"». — Мы сто лет этого не делали, — говорит Чонгук, стоя в конце шеренги. Они с Тэхеном бегут последними. Друг против друга. Они обычно так и делали, но не выступали друг против друга, а тренировались с помощью друг друга. Пытались найти свои слабые места, подсказывали друг другу, день и ночь проводили в зале или на стадионе. Беспрерывные тренировки с передышкой лишь на еду. Лучше всех соревнований Тэхен запомнил свои последние — чемпионат Азии 2014, где он поставил мировой рекорд на дистанции сто метров. Он был тогда самым быстрым, быстрее самого себя. Чонгук всегда считал его талантливым. Ему самому приходилось очень много трудиться, потому что талант и стремление — все же, разные вещи. Тэхен был и талантлив, и целеустремлён, а у Чонгука не хватало от первого, поэтому он отставал. Но никогда не злился на друга, да, расстраивался, да и для себя хотел первого места, но тогда было очевидно, что Тэхену равных нет. Нигде во всем мире. Тэхен хочет посмотреть на Чонгука перед тем, как до них доходит очередь, но не решается. Он уже так много сделал и сказал, их отношения почти наладились, они общаются, даже доверяют друг другу тайны. Но кто сказал, что Чонгук простил его? И можно ли простить то, что он сделал? Сама обстановка погружает обоих в прошлое, где было все: дружба, цель, любимое дело. И в один миг все вдребезги разлетелось. Тэхен чувствовал себя разбитой чашкой, из которой вылилось все содержимое, внутри была абсолютная пустота, темнота. Он был слеп душой, жил наощупь, лишь пытался. Чонгук складывал себя по кусочкам. Это касается и морального состояния, и физического. Коленную чашечку собирали несколько часов, но тогда Чону казалось, что его душа нуждается в большей реабилитации. Чонгуку стыдиться нечего, он ничего плохого не сделал, поэтому смотрит в упор на лицо Тэхена. Слишком непривычно. Раньше он также смотрел, но видел абсолютно другого человека. «Насколько тебе было тяжело все это время?» — думает Чон, понимая, что это, на самом деле, самый главный вопрос, а он так до сих пор и не озвучил его. Когда очередь доходит до омег, Чонгук, погруженный в свои мысли, даже не сразу реагирует, но заметив Тэхена сорвавшегося с места, следует за ним. Он не уверен, что ноги не подведут его, потому что обычные пробежки – легко, а противостоять Тэхену, лучшему из лучших, совсем непросто. Тэхен же, в свою очередь, понимает, что от постоянного курения у него дыхалка уже совсем не та, и воздух перекрывает почти в самом начале. Чонгуку с этим не проще, но Тэхен все четыре года с сигарет не слезал, плюс пачками психотропные глотал. Он уверен, что у него найдут миллион и одну болячку, пройди он осмотр. На обратном пути омеги бегут почти в ногу, на той скорости, к которой привыкли. Как раньше – все или ничего. Через боль, через раскаленный воздух, обжигающий внутренности, через слезы, что уже застилают чонгуковы глаза, потому что Тэхен может вернуться. Перерыв в четыре года – это огромный срок, который будет непросто наверстать, придется пахать день и ночь, но шанс есть. А у Чонгука все дороги закрыты, как бы не хотел. И почему-то именно в этот момент вспоминаются слова Тэхена: «Если все это дерьмо случилось со мной, чтобы ты вернулся ко мне, я принимаю это. Покорно». Чонгук приходит вторым, как обычно, как это было всегда, когда они оба участвовали в соревнованиях. И сразу сворачивает в сторону дома, слыша вслед удивленные возгласы альф и громкое хосоково: — Это че за скорость, малыши?! Он останавливается в коридоре, тяжело дышит и по стене спускается на пол, сильно зажимая рукой колено, которое тут же дает о себе знать. И трет глаза, чтобы не выпускать слез, из-за которых, собственно, убежал. И тут же замечает подошедшего Пак Чимина, который мнется некоторое время, а потом садится рядом. Чонгук не знает, что говорить, не хочет, чтобы этот омега видел его таким разбитым. Но Чимин говорит вместо него, легонько касаясь пальцами колена, что младший зажимает, и начиная поглаживать. — У котенка боли, у кролика боли, а у Чонгука не боли, — и улыбается, глядя Чонгуку в глаза. В них Чон видит собственную боль и чувствует непреодолимое желание обнять это чудо с огромными глазами. А потом рука Чимина перемещается ему на голову, аккуратно поглаживая, успокаивая. И Чонгук успокаивается, расслабляется, позволяет себе вздохнуть, глубоко уже привычный запах и укладывает голову на чиминово плечо, позволяя омеге полечить себя.