magic suicide

— В последнее время Вы постоянно рядом, когда мне хреново, — Чонгук замечает подошедшего Чимина, который мнется за его спиной, и делает очередную затяжку. - Но мне от этого как-то… Чимин сует руки в карманы куртки, закусывает губу, чувствуя себя виноватым в том, что не может сдержаться, видя, как Чонгуку тяжело. Этот инстинкт защитить его, помочь, подсказать, ведь он старше и мудрее, невозможно заглушить, хоть он и старается. Именно поэтому ноги сами несут к нему, хоть головой Чимин и понимает, что выглядит глупо, навязывается. — Мне не подходить? Мне показалось, вчера ты немного успокоился после разговора со мной, — и Чимин может лишь надеяться, что так и было. — Я заметил, как ты отреагировал на слова Тэхена, ваши странные отношения… Он в чем-то виноват перед тобой. Чонгук молчит, зажимая сигарету губами, чувствует жар, приливающий к щекам от нервного накала, что накатывает бесконечными потоками, и думает о том, что жить совсем непросто. Нужно выстраивать отношения с людьми, чтобы никого не обидеть, нужно всю жизнь чему-то учиться. Прощать, быть сильным, крепко стоять на ногах. Чонгуку двадцать один, и он не уверен, что готов продолжать в таком темпе. В его теле так много моральной усталости, что проспать несколько дней подряд – проще простого. Омега выбрасывает сигарету. Растирает ее по гальке носком ботинка, потом оборачивается к Чимину и выдавливает улыбку, жестом руки предлагая сесть на большие валуны. Чимин кивает, садится и неосознанно дергается, когда куртка Чонгука соприкасается с пуховиком в районе плеча. Камни слишком близко друг к другу, поэтому и омеги сидят почти вплотную. Чимин утыкается взглядом в свои пальцы, нервно переплетает их, и Чонгук замечает, как он нервничает, поэтому сразу начинает говорить, чтобы убрать неловкость. — Не только Тэхен виноват передо мной. Я перед ним тоже, — Чимин поднимает на Чонгука заинтересованный взгляд, а тот четко решает поделиться этой тяжелой историей, потому что еще никому, даже самому Тэхену, он не рассказывал, как все было на самом деле. — Я всегда был вторым. С самого первого дня, как мама отвела меня на легкую атлетику, я был вторым. А Тэхен был первым. Я старался выбиться вперед, но Тэ был будто машина, недосягаем. И видя перед глазами такой пример, я пытался равняться на него, — Чонгук замолкает, тяжело выдыхая и взлохмачивая волосы. — Когда я был ребенком, я не очень-то об этом переживал. Мне было весело бегать с другом и получать за это красивые блестящие медали. Со временем отец начал на меня давить. Когда я был в подростковом возрасте, я слышал лишь: «ты должен». — Он у тебя строгий? — Я уже и не помню. В последний раз я видел его полгода назад. Родители развелись, и мы мало общаемся. Точнее будет сказать, он мало мной интересуется. Я чувствовал, что мной не гордятся, хотя я хорошо выступил на чемпионате мира среди юниоров. Я был вторым после Тэхена. — Но ведь это огромные успехи, — искренне не понимает Чимин. — Как можно было не гордиться таким сыном? Чонгук ковыряет заусенец и протяжно мычит, пытаясь подобрать слова, чтобы продолжить рассказ. Ему не хочется выглядеть в глазах Чимина плохо, но, скорее всего, иначе не выйдет, потому что и он поступил не очень. — Мы с Тэхеном тренировались у разных людей. И когда мой тренер попросил передать Тэ витамины, я просто сделал это. Хоть в глубине души я и понимал, что это за витамины. — И что это за были витамины? — Запрещенный препарат, — говорит Чонгук и смотрит на реакцию Пака, который нервно трет ладони об ткань джинсов. — Ты имеешь в виду допинг? — Именно, — кивает Чон и поджимает губы. Ему хочется снова закурить, он пытается держаться. — Видите, какой я опасный, — он пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой и неестественной. — Конечно же, Тэхен был разочарован, я и сам был разочарован в себе. Но вместо того, чтобы просить прощение, я просто выступил на соревнованиях и взял первое в карьере золото. Первое и последнее. Чимин прокашливается, чтобы прочистить горло, и молчит, тщательно обдумывая, что сказать, потому что любое слово сейчас Чонгука может ранить. И сейчас нужно облегчить тяжесть на его сердце, а не сделать хуже. — Сколько тебе было тогда лет? Чонгук пожимает плечами. — Семнадцать, кажется. — Ты поступил плохо по отношению к другу. Но ты ведь понимаешь, что сделал это не потому, что ты плохой. Просто вокруг тебя были плохие взрослые, которые подтолкнули тебя к ошибке. Чонгук поворачивает голову к Чимину, смотрит ему в глаза и поверить не может, что он его не осуждает, наоборот, пытается оправдать, и это дорогого стоит. Для Чонгука, за спиной которого говорили, что он получил по заслугам, это очень ценно. — Потом, когда я вернулся в Корею после соревнований, мы с Тэхеном крупно поссорились. Я уже не помню, что мы говорили друг другу. Я пытался убедить его, что не виноват. Даже не его, я себя пытался убедить. — Это Тэхен столкнул тебя с лестницы? — Не подумайте, что он сделал это специально. Это была случайность. Во время той ссоры и произошел этот несчастный случай. Из-за того, что я лежал в больнице, я не мог забрать заявление, которое написали мои родители, поэтому Тэхену дали срок. — Условный ведь? За непредумышленное причинение вреда… — Да. Я дал показания, сказал, что все вышло случайно во время незначительной ссоры. Поэтому ему дали полгода условно. Чимин кивает и проводит ладонью по чонгуковой спине, не зная, лучше тому от этого станет или хуже. Он просто не знает, что еще сделать и сказать, ведь абсолютно ясно, что в том, что произошло, виноваты даже не двое, это огромный клубок, который, если сунуться, не распутать никогда. — Но сейчас между вами ведь все хорошо? — Не могу сказать, что идеально, но неплохо. Мы стали общаться. И, кажется, простили друг другу ошибки. — Вот и замечательно, — воодушевленно говорит Чимин и чувствует, что ему самому становится легче. — Ты не должен винить себя в том, что совершил ошибку. Все совершают ошибки, никто не рождается идеальным. Благодаря ошибкам мы можем понять, кто действительно нам дорог, чего мы хотим от жизни. Ошибки, на самом деле, очень важная часть жизни. — И Вы тоже совершали ошибки? Вы кажетесь идеальным. — Конечно! Иногда мне кажется, что ошибки заняли большую часть моей жизни. Чрезмерное количество тоже не особо хорошо, — смеется омега, и Чонгук подхватывает его смех. — Раз уж у нас сегодня вечер откровений, может, расскажете что-то из своих ошибок? — Я ведь уже рассказал, — улыбается Чимин и кутается в куртку, потому что от сидения на одном месте становится совсем холодно. — Ты ведь слышал, что сказал заместитель Ким? — Про восемнадцать татуировок? — Чон все-таки не выдерживает и достает очередную сигарету. — Именно. Думаю, что все восемнадцать — ошибки. Я думал свести все в одно время, но решил оставить, как память о моей дурной молодости. — Вы и сейчас молодой, — серьезно говорит Чонгук и делает первую затяжку. — Сколько Вам? Двадцать четыре? Двадцать пять? — и поворачивает голову в сторону Чимина, чувствуя его пристальный взгляд. — Что? — Двадцать девять, — просто говорит он, заставляя Чона подавиться сигаретным дымом. — Простите, сколько? — Мне двадцать девять. Что? Слишком? Чонгук отворачивается, снова затягивается, выбрасывает сигарету и поднимается, становясь напротив Чимина, внимательно осматривая его. — Вы не выглядите на тридцать. Вы выглядите на тринадцать. Понимаете, о чем я? — Мне двадцать девять, а не тридцать, — смеется омега, будто в этом есть принципиальная разница, и тоже поднимается, оказываясь примерно на уровне чонгукова носа. — Ты вырос таким высоким. И, возможно, будешь расти еще, — он тянется рукой к чужой голове, проводя по пространству над ней, пытаясь измерить, какова их разница в росте. — А я так навсегда останусь… — Крошкой. Чимин не может скрыть улыбки, и его лицо так близко к чонгукову, что тот невольно зависает, рассматривая чужие красивые губы. Он не знает, какие они на ощупь, но уверен, что мягкие и пружинят. А в пухлых щеках можно утонуть. Комок счастья. — Да, крошкой, — кивает Чимин и поднимает на младшего глаза, буквально проваливаясь в бездну напротив. Радужки почти не видно, зрачок полностью затопил ее, и Чимин нервно дергается, пытаясь отойти, но сзади камень, он спотыкается об него и не падает только благодаря Чонгуку, который ловко хватается за его руку и тянет на себя. Омеги оказываются снова слишком близко друг к другу. На этот раз – непозволительно. — Не будь таким, — говорит Чимин, снова смотря в глаза парня, у которого чиминов запах осел в легких и не дает сделать полноценный вдох. — Почему? — Чонгук знает ответ, но хочет услышать. Ему нужно знать, что он не один, кто чувствует эту бурю эмоций, потому что чувства уже есть. И истинность на них давит, заставляя разгораться сильнее. Утопать в них. В Чимине же чувства разгорелись еще при первой встрече. И ему пришлось глушить их в связи с чонгуковым решением, которое он с уважением принял, пусть и через силу. Чем больше времени Пак с ним проводит, тем больше поражается клеток в его организме, он не может всегда быть сильным. Всегда улыбаться, будто все хорошо, потому что не получается не пропускать через кожу Чонгука. Чимин ненавидит эту поездку, она не дает ему быть вдали, все время толкая к Чону. Для него это слишком. — Убери руки, — просит он, но Чонгук слишком занят своими мыслями, чтобы услышать. Он пропускает в сотый раз через себя ситуацию, в которую они попали, пытается послушать свое сердце, пытается попросить у него подсказки, ведь самому разобраться уже не под силу. Что он к Чимину чувствует? У него нет на это четкого ответа, но парадоксально то, что ничего даже смутно напоминающего неприязни нет. Теплота, желание уберечь, слушать его голос, советы, рассказывать тайны. Это далеко от полноценных отношений, но еще дальше от обычного «студент/преподаватель». Чонгук чувствует себя неправильным и неполноценным. Он всегда был уверен, что истинность направлена на деторождение, на секс, в конце концов. Но Чимин своим существованием доказывает обратное. То, как этот омега понимает Чонгука, как помогает, как чувствует, ничего не спрашивая и не прося объяснений, не может оставить его мысли в покое. Слишком глубоко он копает, оставляя на каждом чонгуковом органе свою отметину. Мол, и здесь я был, и это смог понять. И Чонгуку даже представить страшно, что может случиться с ними двумя, стань они ближе. Что Чимин еще сможет о нем узнать? Будет читать мысли? Или он уже это делает? Чонгуку страшно, потому что ему двадцать один. Он хочет отбросить мысли об общественном мнении и правилах, которые были слишком простыми для него до появления Чимина, но не может, они слишком плотно в черепе пропечатаны. А для Чимина все просто. Он с правилами не считается, лишь с чужим мнением, именно поэтому, услышав четкое «нет» на конкретный вопрос, он Чонгука доставать не стал. Но есть и другая сторона – собственные желания, чувства, которые приходится сдерживать через силу. И если бы Чонгук сейчас переиграл и сказал «да», Чимин бы простил его и согласился на все. И на «подождать», и на «потерпеть». Лишь бы это «да» состоялось. — Почему? — повторяет Чонгук, понятия не имея, какое представление его зрачки, уставившиеся на Чимина, устроили. А Пак все это видит и налюбоваться не может, потому что цвет глаз Чонгука абсолютно прекрасный. Самый красивый оттенок коричневого. Чимин устал, он это прекрасно знает, чувствует, что еще немного и его тело навсегда покинут силы. Он работает не покладая рук с восемнадцати лет, чтобы у брата было все, чтобы у самого себя тоже что-то было. И все это время была учеба-подработка-работа. И больше ничего он и не видел, именно поэтому иногда лампочкой в голове загорается мысль, что нужно один раз в жизни сделать что-то для себя, не думая ни о ком. Не переживая о том, что подумают другие, что скажут, даже если это важно. А Чонгук – человек в его жизни важный и далеко не последний. Он каким-то невероятным образом, влился в его повседневность, став чуть ли не ее центром. И именно в этот момент, совсем не к месту, эта мысль снова горит в мозгу. Чимин уверен, что пожалеет, потому что они все с Чонгуком решили. У них другая история, совсем не любви и верности. Но с собственным сердцем иногда бесполезно бороться, и Чимин делает именно то, что хочет сделать, зная, что потом возненавидит себя. Он ведь старше, он должен думать головой, для этого она и нужна. Но она у Чимина часто в нужный момент не срабатывает. Он на вопрос Чонгука решает ответить по-другому, по-своему. И хорошо бы заранее извиниться, а то потом может не быть возможности. Скорее всего, его просто убьют. На месте. И это будет заслуженно. Чимин приподнимается на носочки и сразу закрывает глаза, чтобы даже представления не иметь, насколько злым будет Чонгук. И просто касается своими губами его. Это легкое прикосновение пускает разряд тока через обоих. У Чонгука вспыхивает лицо, мгновенно идет пятнами шея и начинает бешено колотиться сердце. Он в мгновенье убеждается в том, что губы у Чимина мягкие, и они, в самом деле, пружинят. Только думает он совсем не об этом, у него перед глазами белый лист, ведь ничего более будоражащего и волнительного он никогда в жизни еще не испытывал. Ни один секс не может сравниться с этим поцелуем, который и поцелуем-то назвать крайне сложно. Чимин же не чувствует вообще ничего, он будто в открытом космосе, в свободном пространстве, где нет ни звуков, ни притяжения, да и он сам на атомы распадается. Чонгук уверен, что такую адскую смесь может давать только истинность в коктейле с настоящими, искренними чувствами, которых у Чонгука к Чимину – заполненное до краев сердце. Он не знает, что делать. Паника полностью охватывает его разум, когда проходит несколько секунд и способность мыслить возвращается. Он должен обнять? Должен оттолкнуть? Должен ответить на поцелуй? Что, черт возьми, делать в такой ситуации? На уроках техники безопасности такому явно не учат, а это важно. Пак Чимин, целующий Чон Чонгука, это опасно. Это самое опасное, что может быть на свете. У Чонгука ноги тяжелеют, ему кажется, что вот-вот он упадет без сил, но когда Чимин резко отстраняется, словно ничего не было, Чон не думая тянет его назад за голову, впиваясь своими губами в его. Превращая жалкую попытку Чимина в настоящий поцелуй, склоняя его голову набок, углубляя, заставляя омегу от такого напора вцепиться в свои руки, которыми Чонгук держит его голову. У младшего стальная хватка, и целуется он жестко, заставляя все тело Чимина гореть в адовом пламени. Он пытается отстраниться не потому, что хочет, а потому, что есть вероятность потерять сознание. Ему жарко, ему плохо, ему нечем дышать. Ему хочется простоять так всю жизнь и умереть так тоже хочется. А Чонгук вообще не думает. Он дорвался. Он сам себе не признавался, но хотел этого. Постоянно рассматривал Чимина, находил в нем прекрасное, которое было в каждой мелочи, и хотел его. И сейчас проще просто не думать о последствиях, у Чонгука и так голова не работает. Полностью выключен свет. Он чувствует только чиминовы мягкие губы, тепло омеги, запах его возбуждения, потому что Чимин как спичка загорается, чувствует, что готов зайти намного дальше поцелуя, который уже затмил все, что было до этого. Для Чонгука это стопроцентное попадание. Рядом с Чимином у него все тело в секунду превращается в эрогенную зону. Особенно горячо, когда старший в очередной попытке оттолкнуть Чонгука закидывает руки ему на плечи, непроизвольно прижимаясь крепче. Чон хочет пойти еще дальше. Хочет сделать этот поцелуй окончательно взрослым, потому что чиминовых губ ему мало. Ему хочется мокро, с языком, чтобы запомнить навсегда. Но единственное, на что он решается пока – лизнуть его нижнюю губу, заставляя Чимина задрожать и резко, неожиданно даже для самого себя, повернуть голову, разорвав поцелуй. Он тяжело дышит в чонгукову шею, посылая по его телу мурашки и не позволяя прийти в себя после произошедшего. Слишком сильные эмоции долбят в мозги обоим сильнее любого афродизиака. И Чонгуку страшно, ведь это был обычный поцелуй. А с Хосоком они чего только не вытворяли, и еще никогда ничто так не выворачивало его душу и мозги. Он Чимина отпускает, опускает глаза, не зная, что говорить. У него ком в горле стоит, в голове стучит, трусы, а возможно даже штаны намокли, и глаза тоже слезятся. Ему нужно закурить, иначе откинется. Что они натворили? Чимин смотрит на Чона внимательно, глазами краснющими, будто в них капилляры полопались. Дышит с трудом, но все равно отвечает на чонгуков вопрос, через слово глотая воздух, пытаясь отдышаться: — Потому что у меня есть чувства. Младший передергивает шеей, от нервного напряжения там все сосуды сдавило, и поднимает на преподавателя взгляд, заостряя внимание на покрасневших губах, которые смотрятся прекраснее обычного. И это он с ними сделал. Черт возьми, он целовал этого парня. Мужчину, если быть точнее. — Давайте, — хрипит Чонгук и прокашливается, потому что слишком тяжело говорить. — Давайте завтра это обсудим. Я не в состоянии сейчас, — и это правда, он едва на ногах стоит. Чимин кивает, на несколько секунд прикрывает глаза, умоляя себя успокоиться, прийти в чувство, расслабиться немного, а потом уходит первым, не сказав ничего. Он не уверен, что способен испытать в жизни нечто более эмоциональное. Этот поцелуй до краев высосал из него энергию. А Чонгук, уверенный, что этот «поцелуй-убийца», как он прозвал его в своей голове, самое яркое событие за всю его жизнь. И даже золотая медаль не творила с ним подобного. Это было невероятно сильно, он до сих пор чувствует пухлые губы Чимина на своих. — Так не бывает, — бормочет Чон и пытается вдохнуть глубоко, но воздух перекрыт, кругом только запах Чимина. У него уже легкие горят, и эта боль не собирается проходить, она нарастает, чем дальше Пак уходит. И после этого он совсем не уверен, что сможет дальше спать спокойно. Жить спокойно. И как оставаться в порядке, когда в мире существует нечто подобное, но это запретно?! Почему именно он должен проходить через эти испытания? Чонгук достает из кармана пачку сигарет и закуривает, чувствуя дрожь в руках, во всем теле. Тут же он решает выбросить сигарету, потому что вкус никотина непременно перекроет сладкий вкус пухлых губ. Вместо курения омега прикрывает глаза, пытаясь детально восстановить то, что произошло всего несколько секунд назад. Он уговаривает себя забыть, и умоляет помнить, потому что внутри розовый сад распускается, стоит ему вспомнить, как крохотные чиминовы пальцы цеплялись за его плечи. А еще чувство, которое Чонгук осознает лишь по прошествии, сразу он не смог его уловить, кажется ему невероятным. Чувство хрупкого тела в руках, нежности и податливости. Тот набор, который с альфой не испытать никогда, и Чонгук был впервые больше своего партнера. Это было настолько фантастически, что даже страшно. И омега решает, что ему просто необходимо выпить, иначе его разорвет. У Хосока наверняка должно быть бухло. У Хосока. Чонгук идет к себе, потому что уверен, что если пойдет к альфе сейчас, просто не вынесет его прикосновений к своему телу.