magic suicide

Чонгук всю ночь не может уснуть. Крутится из стороны в сторону, несколько раз выходит в коридор, крадясь, чтобы не разбудить Тэхена, который впервые за долгое время спит крепко и спокойно. У окна Чон выкуривает несколько сигарет подряд, потом возвращается, ложится на кровать, и все повторяется. Было бы здорово прочистить мозги, избавить голову от мыслей, чтобы стало полегче, но запах Чимина так глубоко вогнан в поры, что даже скальпелем достать не получится. Уснуть удается только под утро, и то не глубоким сном, а лишь полудремом, который развеивается сразу, как наступает утро, и его соседи по комнате начинают шлепать босыми ногами по паркету. Раздирать глаза не хочется, тем более, что общее самочувствие оставляет желать лучшего: щеки горят, кости ломит, адская боль в каждой клетке тела, будто грипп обуял. Но Чонгук знает, что это реакция на Чимина, что от незамысловатого поцелуя его ломает, будто от нехватки наркоты или, наоборот, от передоза. Учащенное сердцебиение тоже доставляет дискомфорт. Некоторое время Чон лежит, уставившись в потолок, пытаясь спокойно дышать, чтобы нормализовать работу организма, но не получается. Чем больше он старается сконцентрироваться на ощущениях, тем больнее дышать. Чонгук тянется к бутылке с водой, что стоит на тумбочке, делает несколько больших глотков, а потом предпринимает попытку подняться, которая срабатывает только с третьего раза. Он садится на постели, обхватывая голову руками, несколько минут сидит в таком положении, пытаясь привыкнуть к неприятным или приятным ощущениям внутри своего тела, а потом встает, чтобы заглянуть в аптечку, что лежит в общем шкафу. Обезболивающее, которое в ней находится, оказывается годным, Чонгук проглатывает сразу три таблетки и решает, что ни на какие лекции он сегодня точно не пойдет. Заболел, умер, исчез. Просто его нет. Ведь имеет он право хотя бы один день отдохнуть от хаоса, что ядом сжигает его внутренности. Юнги, вошедший в комнату, косится на Чона, который вновь лежит в кровати, тяжело и хрипло дыша. Вешает на спинку кровати влажное полотенце, складывает душевые принадлежности в шкафчик и начинает переодеваться. — Тебе нехорошо? — бросает он, выпутываясь из теплой спальной кофты. — Нормально, — врет Чонгук и переворачивается набок, наблюдая за действиями друга. — Уже выпил таблетку, голова раскалывается. Я пропущу лекцию, предупреди…— он запинается, прикусывает губу, чувствуя покалывания на кончиках пальцев от воспоминаний об этом человеке, — господина Пака. Маленькие ручки на его спине. Чонгук никак не может забыть, как это было. Безумные образы снова и снова всплывают, восстают перед глазами, будто минуту назад закончилось это сумасшествие, хотя прошло несколько часов. Чон чувствует себя заболевшим. Чон чувствует, что его сердце ему не принадлежит и именно вчера произошло то самое роковое разделение на до и после. Жизнь раскололась, мир треснул. Чимин остался на одном его берегу, а Чонгук на другом. Между двумя людьми, что так хотели бы отдаться друг другу полностью, пропасть размером в мир, размером в жизнь, которую слишком страшно вложить в чужие руки, велики последствия. Чонгук ломает себя, пытаясь справиться с этими чувствами, но невозможно. Они разрослись в нем подобно бактериальной заразе. Чон их именно так и воспринимает, поэтому пытается избавиться. Думает, что от него, как от заразного, начнут шарахаться. Он закапывает себя вместе со своими чувствами на дно самой глубокой ямы. И если из нее и есть выход, то Чонгук понятия не имеет, в какую сторону двигаться. — Может, тебе купить чего? Чипсов, сладкого? Включи фильм на ноуте, а я вкусностей подтяну, хорошо? — Не обязательно, — хрипит омега, чувствуя на языке омерзительный привкус горечи и понимая, что абсолютно ничего не хочется. — Чон Чонгук отказывается от еды? Это что-то новенькое. Дело точно в головной боли? Как у вас с Хосоком дела? — Юнги поправляет свитер, потом крутится перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон, чтобы удостовериться, что вещь сидит хорошо, и подсаживается на край чонгуковой кровати. — Рассказывай. — Все хорошо, — очередная ложь, но в правде себе признаться сложно, а другим — тем более. Это всегда казалось непосильной ношей, а после поцелуя все усугубилось. Тело Чонгука уже не сможет существовать отдельно от Чимина. — Это все голова. У тебя как? — он пытается скорее перевести тему, чтобы распирающие слова случайно не вырвались наружу. — Как там Канджун? Что-нибудь слышно? Ты скучаешь? Юнги задумывается, тянется к мобильному, который находится в заднем кармане и зависает в нем. — Нет, — бормочет он, глядя в экран. — Не скучаю. Тебе может показаться это диким, но я ничего не чувствую к нему. Если бы он был в сознании…думаю, у нас было бы время, чтобы я мог что-то почувствовать, прикипеть. Но сейчас — однозначно нет. Чонгук хлюпает носом, натягивает на лицо одеяло, оставляя на виду лишь глаза, и невольно думает о том, что его самого распирает от тоски по своему истинному, хоть и видел он его прошлым вечером. — Что решили с его дальнейшей судьбой? — Его дядя написал мне, что эта неделя последняя. И я не знаю, что чувствую. Мне больно за него, но такое ощущение, что вместе с ним я тоже умираю. А я не хочу этого, я хочу выжить в этой войне, — он замолкает, проводит пальцем по экрану, потом еще пару раз, заставляя Чона обратить внимание и приподняться. — Ты нашел его страничку в соцсетях? Это он? Как принц из сказки. Я не знал, что альфы могут быть такими…магическая внешность. — А какой он человек, как думаешь? — Юнги часто-часто моргает, кусает губы, чтобы стало немного легче, ведь чувство вины как сидело внутри, так и сидит, оно никуда не делось, не стало меньше. — Обычно такие красавчики бывают наглыми и самовлюбленными, но в каждом правиле есть исключения, может, твой красавчик попадает под эту категорию? — Мне хочется удавиться от мысли, что мы никогда не будем вместе. Я жил спокойно без истинного и прожил бы великолепно всю жизнь с кем-то другим, не зная его. Но сейчас, когда я уже знаю этого человека в лицо и понимаю, что никто в мире как он не подойдет мне, мне реально хочется удавиться, — Юнги замолкает, трет глаза, потому что болят, а сам он уже несколько дней, с тех самых пор, как узнал от дяди, что эта неделя последняя, с давлением и на таблетках. — Я хочу попробовать отношения с Намджуном, — неожиданно продолжает он, заставляя брови Чонгука поползти вверх. — Да, не удивляйся. Намджун хвостом ходит за мной, кричит об огромной симпатии, и я подумываю принять его чувства, потому что у меня к нему тоже что-то есть, всегда было. И я хочу поговорить с ним до смерти Канджуна. Я хочу, чтобы это был мой осознанный выбор, не хочу, чтобы казалось, будто я бросился к другому, потому что один умер. Чонгук молчит, не зная, что сказать, потому что ему кажется, что все это — миновы заморочки и предрассудки, которые по большому счету никому не нужны. Но для самого Мина, кажется, это очень важно — не выглядеть бессовестным в собственных глазах. — Тебе искренне нравится Намджун? Ты уверен в своей симпатии? — Уверен, — кивает Юнги, прикладывая ладонь в район сердца, пытаясь успокоить его. Чувства к Намджуну, невероятным образом, сильнее тоски по истинному. И, кажется, именно они не дали Юнги сломаться. – Я скажу ему все в ближайшее время, чтобы залатать брешь в наших отношениях и попробовать стать счастливым с ним. Мы молоды, и у нас еще есть время на ошибки, поэтому я хочу попробовать с Намджуном. — Мы молоды, и у нас еще есть время на ошибки…— повторяет Чонгук, на вкус пробуя это выражение, чувствуя, как мурашки ползут от затылка по позвоночнику, ведь всего в нескольких словах заложен невероятно огромный смысл. У него, у Чонгука, тоже еще есть возможность совершать глупости, окунаться с головой в эмоции, ощущать, чувствовать, дарить себя, получать и брать. И почему ему одному так сложно на что-то решиться? Юнги, пусть с чувством тяжелого груза на сердце, но готов разорвать нити, связывающие его с истинным альфой. Тэхен, разбитый на миллион осколков, несчастный и абсолютно одинокий, поставил точку в болезненных отношениях, не оставляя за собой и минутного промедления, потому что самому себе и своим принципам никогда изменить не сможет. Его друзья смогли переступить через боль, слезы и собственные страхи, наступить себе на горло, тогда почему он так слаб? Почему он не может просто отдать себя Чимину, ведь именно этого требует его душа, требует его тело. — В любом случае, поступай так, как сам того хочешь, — советует Чонгук, усмехаясь над самим собой, ведь совет дать — слишком легко, нежели разобраться с самим собой и своими чувствами. Много позже, когда Юнги все-таки приносит Чонгуку вкусняшек, а Тэхен оставляет другу свой ноутбук, чтобы веселее было проводить время, он все не может прийти в себя. Слова Юнги оказали на него огромное воздействие, он никогда раньше не задумывался о том, что просто имеет право допустить ошибку. Даже если с Чимином в конечном итоге ничего не получится, а так скорее всего и будет, думает он, ведь двое омег вместе — противоестественно, можно же хотя бы попробовать. На время, на неопределенный срок, пока эта зависимость не отпустит. И Чонгук запихивает куда подальше мысль о том, что отпускать она вовсе не собирается, потому что держит крепко, забравшись клешнями под его кожу. Фильм, что выбирает к просмотру Чонгук, называется «Наваждение», и это безумно похоже на то, что представляет собой Чимин в его жизни. Настоящее наваждение, которое является всякий раз, чтобы раскрошить его душу в песок. Фильм про любовь, про сумасшедшую страсть, от которой у главных героев такая плотная пелена перед глазами, что невозможно отличить белое от черного. Чонгуку плохо, когда эти двое целуются, когда лежат в постели, лаская друг друга, гладя по волосам. Ему завидно. Ему тоже так хочется: провести по чиминовым волосам, понять, какие они наощупь, запомнить это прикосновение навсегда, на всю жизнь или даже больше. Он никогда не жил иллюзиями, именно поэтому понятия не имел, что к человеку можно так прикипеть, что можно стать зависимым, одержимым. Что физически может быть плохо от того, что этого человека нет рядом. Чонгуку страшно подумать, что будет, если их отношения зайдут дальше поцелуя. Дальше поцелуя без языка. Что с ним случится, когда он в полной мере почувствует жар чиминова рта, его пылающую кожу и увидит безграничное желание на дне темно-карих глаз. Он абсолютно уверен, что такое просто невозможно пережить. Чимин везде. Его запах в носу, его голос в ушах, его руки оставили пылающие отпечатки на плечах. А мягкость его губ Чонгук до сих пор ощущает на своих. Несравненный. И сейчас слишком тяжело понять: это истинность заставляет так терять голову или Чимин, в самом деле, столь волшебный? Он ведь на многих именно так и действует. Когда только перевелся в их университет преподавателем, влюбил в себя добрую половину сильного пола. А теперь и Чонгука. Собственного истинного порабощает. Человека, который был уверен вначале, что точно на подобное не купится, что его не трогают огромные глаза, губки бантиком и невероятно притягательный запах. А оказалось вот оно как. Невозможно загадывать заранее, ничто не может быть предугадано, никогда нельзя быть уверенным. Чонгук был и ошибся в себе. И сейчас эта ошибка слишком давит на больные места, заставляет метаться и тщетно пытаться разобраться в себе. Ближе к вечеру, когда Чонгук, укутавшись в одеяло, как в кокон, пытается уснуть, стук в дверь заставляет его открыть глаза. Он молча лежит несколько секунд, глубоко в душе догадываясь, кто его незваный гость, а потом слабым голосом разрешает войти. Он взглядом с Чимином старается не встречаться, выпутывается из одеяла, садится на кровати, уставившись на свои руки, которые мелко подрагивают от того, что Чон уже даже не пытается достать это чувство из глубин собственного нутра. Когда дело касается Пак Чимина, все тщетно, сама жизнь не имеет никакого смысла. Без него. — Как ты? — хрипло произносит омега, мнется, растирая ладошки друг о друга: — Юнги сказал, что ты заболел. Вот, — он достает из кармана пачку аспирина и кладет на край чужой кровати. — Выпей, должно стать легче. — Я уже принял лекарство, — отвечает Чонгук, чувствуя, что щеки начинают гореть сильнее. Для чего Чимин это делает? — А…— тянет Пак, чешет голову, взъерошивая волосы и не зная, что говорить дальше. Чонгук сказал, что они все обсудят, но, кажется, на разговор он не настроен и даже глаза не поднимает. — Но все равно спасибо, — добавляет Чон, потому что не хочет, чтобы их сложные отношения стали еще тяжелее. — Если мне станет хуже, я выпью Ваше лекарство. — Надеюсь, не станет, — пытается выдавить улыбку Чимин, но не выходит. Он хочет обнять Чонгука, стать к нему ближе физически, ментально. И сейчас так четко понятно, что нужно уметь держать себя в руках, ведь после вчерашнего все стало в разы тяжелее. Этот водоворот чувств, в центр которого он попал, где затягивает в самую гущу, невозможно преодолеть. Жить там не получается, и умереть тоже не выйдет. — Я пойду, пожалуй, — Чимин уходить не хочет, но атмосфера давит, и это неземное напряжение слишком тяжело вынести. Чонгуку, когда Чимин здесь, физически становится легче. Боль отпускает, Чимин по действию своему похож на сильное обезболивающие, ни одна таблетка не сработает так четко. У этого омеги нереальная энергетика, Чонгук, даже если бы очень постарался, не подобрал бы слов, чтобы описать то чувство, что загорается внутри, когда Чимин так близко. — Господин Пак, — зовет он, заставляя омегу обернуться. Он ничего не спрашивает, молча смотрит на Чона, который с трудом выпутывается из одеяла и поднимается. Подходит к Чимину, хрустит пальцами и останавливается в полуметре. Он уже не задается вопросом, почему с ними это произошло, потому что значения не имеет. Ему лишь интересно, чувствовал бы он что-то отдаленно напоминающее то, что чувствует сейчас, если бы они не были истинными. Это для него важно, ему не нужны и неинтересны голые инстинкты. Но ведь Чимин замечательный. Его же есть за что полюбить. Чонгук подходит еще ближе и прижимает к себе хрупкое тело омеги, утыкаясь носом в его шею, укладываясь лбом на плечо, просто расслабляясь. Его запах, мягкость его кожи, горячее дыхание, в миг участившееся биение сердца. Ничего необычного, признаки любого человека, но Чонгука мурашками кроет от мысли, что Чимин настоящий, ведь он, подобно сказочной фее, абсолютно нереальный. Чон точно не может понять свои чувства, потому что это смесь спокойствия и цунами, которое рушит все внутри него, и это почти физически больно. Слишком сильная связь, чтобы, даже после обыкновенного поцелуя, чувствовать себя цельным вдали от него. На Чимине теплый свитер, на Чонгуке тонкая футболка. Это совсем другая история, нежели теплые куртки и пуховики, это почти кожа к коже, тактильное восприятие, которого так не хватало обоим. Слишком тепло от обычного легкого объятия, именно поэтому Чимин не может сдержаться и сцепляет руки за широкой чонгуковой спиной, прижимаясь настолько близко, насколько это возможно. Ему хочется свой дурацкий свитер и футболку Чонгука снять, чтобы чувствовать еще ярче, ему надоело, что все наполовину, ему хочется полностью. Совершенно очевидно, что эти отношения требуют намного больше работы мозговых процессов, прикипания друг к другу, осознания и решимости, чем любые другие, но если Чонгук позволит, Чимин сделает все, чтобы быть с ним. Он просто хочет этого и просто признается себе, что только этот человек за все почти тридцать лет его жизни вызывает такие эмоции. — Вы сказали, что у Вас есть чувства, — хрипло произносит Чонгук, неосознанно вытягивая губы и оставляя неощутимый поцелуй на чиминовом свитере. — И я не знаю, что с этим делать…— он говорит только начало фразы, проглатывая концовку, в которой признается, что у него чувства тоже есть. Самое яркое в его жизни событие — вчерашний поцелуй. А сегодня — это объятие. По ощущениям два совершенно разных полюса, но оба на тысячу баллов из десяти. Что вчерашняя страсть, что сегодняшняя нежность. И сколько еще спектров Пак Чимина ему суждено узнать? Выживет ли он после этого? Чонгук медленно, нехотя отстраняется, заглядывает в красивые глаза напротив и прикладывает руку к шее, оттягивая цепочку с кулоном, пытаясь вынырнуть из этого глубочайшего омута, куда его тянут чиминовы зрачки. Марианская впадина внутри них, и там же бушует цунами, из которого Чонгуку не выбраться. И у него даже глаза от накатывающих слез начинают блестеть, а слезы — от страха. Он не выберется уже, потому что это первое, самое сильное и самое настоящее чувство в его жизни. И слово «любовь» впервые загорается в его голове, потому что, скорее всего, это она. Хотя, если копнуть глубже, «любовь» — слишком жалкое определение для того, что так больно сжимает его сердце. Чонгук кладет ладонь на затылок Чимина и медленно приближается к его губам, давая Паку время отпрянуть, если он того захочет. Но он не хочет, сам тянется, чтобы скорее сократить кажущееся бесконечным расстояние. Неповторимый вкус чиминовых губ заставляет Чонгука загореться в секунду, прижаться крепче, отбросив все страхи и сомнения. Он не уверен, что останется в порядке после второго поцелуя, но идет напролом, потому что иначе уже невозможно. Слишком большой соблазн, слишком сильное желание. Этот поцелуй странный, не похожий на обычный, невесомый. Чонгук захватывает нижнюю губу, посасывает, оттягивает, а Чимин с приоткрытыми глазами не может насмотреться на чонгуково лицо так близко, на его родинки и прелестный шрам на щеке. Почему он не может просто так жить? Почему это не может стать привычной реальностью? Почему он должен выхватывать и запоминать каждую мелочь вместо того, чтобы просто наслаждаться? Просто быть вместе. Смеяться. Просыпаться друг с другом. Оставаться наедине чаще, чем «как придется». Обнимать, когда захочется, не переживая о том, что скажут другие. Не боясь быть отвергнутым самым близким, самым дорогим человеком, который уже так глубоко в сердце. И быть просто счастливыми. Почему же нельзя так жить? Чимин думает, что если вдруг это их последний поцелуй, то он хочет получить от него все, чтобы было что вспоминать. Пусть потом будет невыносимо настолько, что он будет слышать треск собственных костей – неважно. Не так часто ему удается быть рядом, не каждый день Чонгук целует его, растворяется в ощущениях, полностью отдавая себя. Чимин уверен, что это даже в больнице не вылечить. Неужели у всех истинных так? Неужели все вот так тонут в этом цунами? Он не может утверждать, но, учитывая, как его кроет, смеет предположить, что его чувства к Чонгуку однозначно особенные. Чимин отрывается на мгновение, чтобы прижаться снова, чтобы перетянуть инициативу на себя. Он берет лицо Чона в свои маленькие ладошки, поднимается на носочки, позволяя младшему, у которого от этой близости уже душа трескается, втянуть свой язык в рот. И тормоза у Чонгука больше не работают. Он целует его жадно, глубоко, будто за этим поцелуем – смерть, конец света, мира, и только целуясь можно выжить. Чонгук проводит ладонями по чужой спине, нащупывая под объемным свитером лопатки, неосознанно обводит их, пытаясь нарисовать в голове картину, как они выглядят в реальности, когда Чимин без одежды. Без одежды. Чонгук углубляет поцелуй, пытается Чимина до дна испить. Он не насыщается, его швыряет из одних эмоций в другие. И чиминов запах сейчас такой густой и концентрированный, будто он в течке, и Чонгук готов прожить в этом моменте всю жизнь, ни капли не пожалев. Пусть лицо Чимина, его сладкие губы и мягкая кожа будет тем единственным, что станет для него всем, он не против. У Чона внутри три слова сидят, которые рвутся наружу, что он хочет произнести их, хочет, чтобы эта ноша стала легче. Он сам не понимает, что делает, когда его рука опускается на чиминовы ягодицы и проводит ровно по линии вертикального шва на джинсах. Чимин не может сдержать стона, который тонет в их сумасшедшем поцелуе, и именно он приводит Чонгука, который тут же поднимает руки к талии, в себя. Он не разрывает поцелуй, но голова начинает соображать, что сделал он нечто непозволительное. И что хочет сделать так еще сотню раз, желательно без джинсов. Чонгук разрывает поцелуй, но не отстраняется, не отдаляется. По-прежнему крепко держит Чимина за талию, прижимается своим лбом к его, держит глаза прикрытыми и тщетно пытается восстановить дыхание. Если бы он знал, что делать с собой, когда этот омега рядом, то обязательно сделал бы. Его крутит, он болен. Он влюблен. Чимин кажется ему нереальным, плюшевым, потому что не бывает таких прекрасных, нежных, мягких людей. Чонгук вновь тянется за поцелуем, оттягивает нижнюю губу, а потом чмокает ее же. И тут же резко открывает глаза и отскакивает от Пака, потому что слышит щелчок двери, а потом замечает стоящего на пороге Тэхена. — Тэхен, — говорит Чонгук и закусывает губу. Тэхен удивленно, даже ошарашено смотрит на друга, пытаясь открыть рот, чтобы что-то сказать, но слов подобрать не может. Чимин тоже оборачивается, немного придя в себя, проводя по нижней губе большим пальцем, но это не спасает, потому что Тэхен уже уловил, какие его губы распухшие и покрасневшие. Такие же у Чонгука, и это все не может уложиться в тэхеновой голове. — Занятия уже закончились? — спрашивает Пак первое, что приходит в голову. Тэхен взъерошивает волосы, некоторое время переваривая вопрос, а потом несмело кивает. — А я вот пришел Чонгука проведать. — Я вижу, — говорит Тэхен и поворачивается к двери. — Я, наверное, пойду. Вы, кажется, заняты были. Извините, что помешал. Чонгук прикрывает глаза и прячет лицо в руках, не зная, куда деться от этого чувства неловкости и удивленно-осуждающего взгляда друга. Ему страшно, неприятно, он не знает, как дальше смотреть Тэхену в глаза, что говорить. Чем это можно оправдать? Чем это можно оправдать? — Нет, оставайся, это ведь твоя комната? Я пойду, — Чимин бросает неловкий взгляд в сторону Чонгука, который не прощается, лишь смотрит в пол, теребит завязку на спортивных штанах и чувствует невероятную тяжесть, которая оседает на его плечах, стоит двери за Чимином захлопнуться. Тэхен кашляет, прочищая горло и проходит к своей кровати. Снимает парку, вешает на стул, который стоит рядом, подтягивает джинсы и заправляет плед, который не успел привести в порядок, потому что опаздывал с утра. — Так тебе лучше? — спрашивает он, чтобы развеять неловкую тишину, все еще не понимая его зрение подвело, или он действительно видел то, что видел. — Лучше, — кивает Чонгук, громко сглатывает вязкую слюну и касается пальцами губ, которые не перестают гореть после поцелуя. — Это хорошо, — констатирует омега, усаживается на кровать, оказываясь лицом к другу, который вновь стыдливо уводит взгляд и семенит к своей кровати. — Не спросишь? — интересуется Чон, когда накидывает на плечи одеяло. Он прекрасно понимает, что у Тэхена вагон и маленькая тележка вопросов, которые он с трудом давит внутри себя. — У меня дежавю, — усмехается Ким, вспоминая, как они недавно лежали на кровати в чонгуковой комнате, и второго также разрывало от любопытства. — Я задам конкретный вопрос и хочу получить конкретный ответ. — Валяй, — хмыкает Чонгук и чувствует, как после ухода Чимина боль возвращается. — Что это было? — он внимательно смотрит на Чонгука, который искренне задумывается над ответом. Тэхен попросил ответить конкретно. — Страсть? — и это больше похоже на утверждение, чем на вопрос. — Мы истинные, — добавляет он, считая, что просто обязан это сказать, чтобы Тэхен не подумал ничего дурного. Хотя куда еще хуже. — В смысле? — не верит ушам омега и сводит брови, пытаясь осмыслить то, что услышал. А потом усмехается неверяще. — В смысле вы истинные? — Откуда я знаю? — взрывается Чонгук и подскакивает, чувствуя, что вот-вот сгорит под взглядом Тэхена, потому что его замешательство воспринимает, как осуждение. — Откуда мне знать? Природа пошутила, идиотами нас выставила, и мы оба страдаем. Мы страдаем от этого! — в сердцах говорит Чонгук, хотя в глубине души понимает, что причина страданий вовсе не в истинности, а в предрассудках. — И вы…вместе? — спрашивает Тэхен, хотя вообще ничего не понимает. Он пытается собрать картинку в кучу, но не выходит. Почему он раньше этого не замечал? Чонгук никогда ничем себя не выдал, никогда не показал, что его что-то гложет или он переживает. Он веселился с Хосоком, позволял тому вольности. Пил, курил и выглядел абсолютно нормально. Совершенно. Та же история с Чимином. Он всегда улыбался, не позволял лишнего и казался для всех, в том числе и для Чонгука, просто преподавателем. — Нет! — восклицает Чонгук и снова опускается на кровать, трет лоб, будто это может его успокоить. — Нет, мы не вместе. Я вообще не понимаю, что происходит. Тебе противно, да? — поднимает глаза на друга Чонгук и сам того не зная, смотрит на него с мольбой, мол скажи, что все нормально. — Успокойся, — бросает Тэхен и подсаживается к Чонгуку, обнимая его за плечи, — Мы все решим. Расскажи мне все, я попробую помочь тебе разобраться с этим. И Чонгук рассказывает. Все с самого первого дня, не забывая упомянуть, что сейчас его чувства, кажется, выходят из-под контроля.