magic suicide

Чонгук едва доходит до преподавательского домика, потому что Чимин, которому плохо от течки, алкоголя и их недавнего безумства, практически не может переставлять ноги. У него вообще все конечности онемели, и Чонгуку, который тоже чувствует себя на грани суицида, пришлось взять ситуацию под контроль. В комнате Чимина, на которую тот указал, когда они прошли в коридор, слишком жарко. Чонгук помогает старшему усесться на кровать, а сам открывает окна, чтобы впустить холодный воздух. — Ложись, — говорит Чонгук, когда возвращается. Он снимает с Чимина туфли, ставит их у стенки и давит омеге на плечи, чтобы уложить его на матрац. От него по-прежнему нереально пахнет, и Чонгуку приходится прилагать усилия, чтобы не слететь с катушек. Чимин тяжело дышит, держит Чона за предплечье, смотрит на его лицо сонно и устало. Он, кажется, совершенно не соображает, что происходит, что произошло. Младший даже сквозь ткань куртки чувствует, насколько горяча его кожа. — Поспи, — говорит Чонгук, проводя ладонью по взмокшему лбу, убирая с него выступившие капли и мешающие волосы. — Тебе станет легче, поспи. Где твои таблетки? — он поднимается, закрывает окно, чтобы Чимин не простудился, и лезет в прикроватную тумбочку. Там находится пакет с лекарствами, а среди них флакончик с подавителями. Чонгук обращает внимание на фирму. Эти подавители самые сильные из всех возможных, а значит, что альфы у Чимина нет, и, судя по тому, что внутри осталось не так много таблеток, не было уже очень давно. Чон достает бутылку из маленького холодильника, помогает омеге привстать, кладет таблетку в его рот, невольно касаясь пальцами губы, вновь ощущая, как от его близости волосы на затылке становятся дыбом, и помогает запить ее водой. — Сейчас ты точно уснешь, — он снова укладывает Чимина и берет его маленькую руку в свои ладони, пытаясь успокоить, потому что щеки у омеги красные, он тяжело дышит и сильно потеет. Очевидно, что ему очень плохо. Чонгук, уверенный, что на утро этих деталей Чимин не вспомнит, касается губами его пальчиков, а потом гладит по голове, словно маленького котенка, приговаривая, что еще немного и ему точно полегчает. Таблетки начинают действовать минут через десять. Дыхание Чимина выравнивается, новых капель пота не появляется, и он перестает издавать болезненные стоны. Единственное — не закрывает глаз, не засыпает, продолжая лениво моргать и смотреть Чону прямо в лицо. — Спи, — шепотом просит младший и снова прижимается губами к его ручке. — Спи, пожалуйста. Мне нужно идти, мне тоже тяжело. Чимин готов вот-вот опустить веки, но будто нарочно борется с этим, чтобы урвать еще немного времени рядом с Чонгуком. — Не бросай меня, — вдруг просит он и другой рукой трет глаз. — Не бросай меня. Меня все бросают и никто не любит. Чонгук глубоко вздыхает, откладывает руку Чимина и подтягивается, чтобы коснуться губами его теплого лба. — Отдыхай, ты устал, выпил, тебе нужно поспать. Чимин больше ничего не говорит, потому что его конкретно вырубает. Через несколько минут он засыпает, склонив голову набок. Чонгук накрывает омегу одеялом и выходит из его комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Оказавшись в своем корпусе, он первым делом идет на кухню. Там он видел напитки от похмелья, которые сейчас будут очень кстати, учитывая, что у него голова по швам трескается. Позже, когда становится немного легче, Чонгук идет в душ, включает прохладную воду и с силой трет себя мочалкой, пытаясь вывести из пор запах Чимина. Он старается не думать, но в голову упорно лезут воспоминания сегодняшнего вечера. То, чем они занимались, как страстно Чимин отвечал на его поцелуи, как обнимал, как терся об его тело, желая быть еще ближе. Его стоны звучат в голове, заставляют снова чувствовать болезненное возбуждение, которое, как ему казалось, удалось подавить. — Черт, — бормочет Чонгук и головой упирается в холодный кафель, умоляя звуки умолкнуть, а картинки исчезнуть. Он даже не мог предположить, сколько в Чимине страсти, каким желанным он может быть, каким горячим и будоражащим. — Ладно, хорошо, — говорит сам себе Чонгук, понимая, что возбуждение никуда не собирается уходить и заводит руку за спину, проходясь всеми пальцами между половинок, надавливая и поглаживая, представляя, что это не его рука, а мягкая чиминова ладошка. Он уже абсолютно уверен, что поехал крышей, потому что в голове всплывают разные картинки, где он представляет обнаженную кожу Чимина на фоне темных простыней, или пытается угадать, где еще под одеждой скрыты татуировки и какие они. Он бы обвел каждую пальцами, а еще лучше — языком. Чонгук проталкивает в себя сразу три пальца и быстро, грубо двигает ими, желая скорее достичь разрядки, потому что это становится невыносимым. Он уверен, что Чимин ласкал бы его по-другому, и ему до одури хочется узнать, как именно. Какими по ощущениям были бы его пальцы внутри? Какая наощупь его обнаженная кожа? Ему бы тоже захотелось попробовать Чонгука на вкус, или это он один такой обдолбанный? Чуть позже, когда Чону становится немного легче, он выбирается из душа, обтирается полотенцем, одевается и возвращается в комнату, где на кровати лежит Тэхен в наушниках. Заметив друга, тот вытаскивает один и поворачивается набок, смотря на то, как Чонгук раскладывает вещи. — Ты еще не собрался? Успеешь завтра с утра? — Успею, — безразлично говорит Чонгук и садится на кровати, обхватывая голову руками. Физически ему-то стало лучше, но вот морально все слишком тяжело, чтобы отделаться простой мастурбацией. – Тэхен, я могу рассказать тебе кое-что? – спрашивает он, потому что взорвется, если не поделится. — Конечно, — Ким откладывает телефон с наушниками и садится удобнее, показывая, что готов внимательно его слушать. — Это очень личное, я не уверен, что тебе будет приятно это слушать, просто…я правда, меня такими эмоциями бомбит, что я сейчас на осколки распадусь. — Говори. Все, что нужно говори, мне несложно тебя выслушать. Ты же знаешь, что я нормально отношусь к вашим отношениям с Паком. Чонгук глубоко задумывается, чешет кончик носа и нервно водит зрачками по комнате, не зная, как об этом рассказать. Но и молчать тоже невыносимо. — Между нами был интим, — говорит он и смотрит на реакцию Тэхена, лицо которого удивленно вытягивается, но он тут же берет себя в руки. — Когда вы успели? — Сегодня. Сегодня на вечеринке. — Вы занимались сексом? — уточняет Тэ, потому что, зная Чонгука, он под «интимом» может подразумевать что угодно. — Нет-нет…— встревоженно бормочет он, пытаясь привести хаос внутри себя в относительный порядок. — Нет, обычный петтинг. — Обоюдный? — Нет. У него началась течка и…Блять, Тэхен, я правда не могу. Мне нравится это, понимаешь? Мне не противно было его трогать, мне нравилось это, — он замолкает и сводит брови, делая крайне несчастное выражение лица. — Я вообще не понимаю, почему ты упоминаешь это. Почему тебе должно было быть это противно? Пак реально очень красивый. И мне кажется, он очень искренен по отношению к тебе. Никто ведь не заставляет тебя ходить и кричать на каждом углу, что ты встречаешься с ним. Если ты боишься осуждения людей, то вот, что я тебе скажу: я влюбился в человека, встречался с ним почти два месяца, носил его ребенка, и о том, кто этот человек, как его зовут и как он выглядит, не знает никто, кроме меня. А я ведь не прятал, мы ужинали вместе, гуляли, встречались, — он замолкает и подсаживается к Чонгуку, обнимая друга за плечи. — Я знаю, что для самого себя, для своего мира и своей жизни ты — центральная фигура. Но для других людей это не так. Если ты не будешь так сильно париться на этот счет, то никто ничего не узнает. Никто не будет тыкать в вас пальцами. Ты ведь боишься именно этого? — Не только, — мотает головой Чонгук, в глубине души понимая, что Тэхен прав. — Этот барьер в голове, я не знаю, как с ним бороться. Я не знаю, как бороться с чувствами к Чимину. Я под замками с двух сторон. Тэхен задумывается, пытаясь найти слова, которые могли бы подтолкнуть Чонгука на нужные мысли, помочь ему расслабиться, успокоиться, потому что сейчас это важно. Сейчас этот придурок рвет себя на части совершенно бессмысленно и беспочвенно. Он даже еще ничего не попробовал, а уже уверен, что не получится. — Знаешь, есть такие вещи, которые над человеческим осуждением. Это религия, интересы и любовь. Эти вещи нельзя осуждать. Тогда какой толк в жизни, если все будут похожи друг на друга? Это ведь даже неинтересно. Чонгук косится на друга, выдавливает улыбку и отпускает ему подзатыльник со словами: — С каких пор ты стал крутым философом? — Я всегда им был! — гордо вздергивая подбородок, говорит Тэхен и перебирается на свою кровать, собираясь спать, потому что завтра с самого утра за ними приедет автобус. Лагерь окончен, студенты возвращаются в Сеул.

***

Чонгук не спит всю ночь, поэтому на утро встает раньше всех и принимается собирать чемодан. У него в голове крутится бредовая идея — навестить Чимина, но он давит ее, пытаясь запихнуть поглубже. Его тяга к Чимину уже похожа на помешательство. Позже он уходит в душ, стоит некоторое время под холодными каплями воды в надежде взбодриться, но легче вновь не становится. Непреодолимое чувство тревоги разрастается внутри, и единственное, что может его успокоить – осознание того, что все у них с Чимином хорошо, что они могут быть вместе, могут уснуть в объятиях друг друга, не борясь с собственными страхами. Чонгук иногда искренне Чимину завидует. Тот в разы проще смотрит на их ситуацию и ждет только его, а он не может решиться. Всего лишь нужно взять себя в руки, наступить себе на горло, а потом все пойдет проще, и Чонгук это понимает. Он возвращается в комнату, суша полотенцем волосы, и замирает на пороге, замечая лежащий на кровати белый пуховик. Он смотрит на Тэхена, который тяжело вздыхает и пожимает плечами. Юнги, заправляющий кровать, поднимает глаза на друга и говорит: — Пак занес твой пуховик. Ты одалживал ему? Я думал, что у вас одинаковые. — Нет, я…— он подходит ближе, берет вещь в руку, осматривает и понимает, что от ткани совсем не пахнет Чимином. — Он постирал его? — и оборачивается к друзьям, выглядя при этом разочарованным и даже возмущенным. — Должно быть, — отвечает Тэхен, понимая, что именно так расстроило друга. Потом он подходит ближе, отбирает у Чонгука пуховик и складывает в несколько раз, чтобы получилось запихнуть в рюкзак. — Не принимай близко к сердцу, — тише просит он, чтобы не услышал Юнги, и помогает Чонгуку закончить сборы. Уже на улице Чон интересуется, не говорил ли Чимин чего, когда заходил, на что Тэхен с тяжелым вздохом просит его взять себя в руки, собраться. Он уже сказал Чонгуку все, что могло ему помочь и натолкнуть на верные мысли и действия, и сейчас все зависело лишь от него самого. Насколько он сильный или же слабый. Сможет ли он взять ответственность за свою жизнь, чтобы быть счастливым, или пойдет более простым путем и откажется от всего. Чимин подтягивается много позже. Он непривычно для себя серьезен, и, когда студенты здороваются с ним, лишь кивает, что совершенно на него не похоже. Он всегда улыбчив и приветлив, и у Чонгука что-то ухает в груди, когда он случайно ловит чиминов взгляд. Он открывает рот, но слова застревают в горле, вчерашний вечер грузом наваливается на плечи, и он даже с места сдвинуться не может. Он так был занят своими переживаниями относительно того, что ему делать дальше, что не подготовился к предстоящей встрече. И сейчас, когда они вновь так близко друг к другу, у Чонгука снова нет адекватного плана действий. Он чувствует себя последним придурком, который настолько влюблен, что сам себя боится. — Можете рассаживаться по местам, — серьезно говорит Чимин, когда водитель автобуса открывает автоматические двери. Чонгук чувствует, как учащается его сердцебиение, даже дышать становится тяжелее от волнения. Он украдкой поглядывает на бледное лицо Чимина, который в противовес всем чонгуковым представлениям первым делает вид, что вчера между ними ничего не было. Чонгук не хочет признаваться в этом самому себе, но это обидно, и теперь он может понять Чимина, которому было так неприятно его поведение все эти дни. А еще, стоя буквально в нескольких метрах, Чонгук совершенно не чувствовал его запаха. И это при том, что они истинные, а у Чимина второй день течки. Чону искренне становится интересно, сколько таблеток он с утра проглотил, и, видя бледное, почти белое лицо с темными кругами под глазами, уверен, что немало. — Эй, — зовет он Тэхена, который набирает сообщение папе. — Что бывает от передозировки подавителей? — Не в курсе, — серьезно отвечает Тэхен и забивает вопрос в интернете, закончив с смс. — Здесь пишут, что может быть головокружение, тошнота. А что? — Да так, — Чонгук подтягивает рюкзак на плече и заходит в автобус, садясь с правой стороны у окна. Юнги садится с Намджуном, поэтому Тэхен со спокойной душой опускается рядом с другом. — У этих все серьезно? — кивает он в сторону парней, на что Чонгук лишь жмет плечами, потому что они давно с Юнги не разговаривали. У него у самого сейчас настолько много проблем, что он просто не может интересоваться кем-то еще. Не из-за эгоизма, а лишь потому, что ничем помочь не сможет. Чонгук смотрит в окно, прислонившись лбом к стеклу, и наблюдает за Чимином, который стоит на улице и ждет, пока студенты займут места в автобусе. Он плохо выглядит, тяжело дышит и иногда даже глаза прикрывает, чтобы немного отпустило. Чонгук уверен, что это из-за подавителей. Он не только видит, что Чимину плохо, он на собственном теле это чувствует. Его то в жар бросает, то в холодный пот, и это состояние очень похоже на отравление. — Идиот, — бормочет Чон и губу закусывает, постукивая ногтями по своей ноге. Должен ли он подойти? Спросить Чимина о самочувствии? Что он должен, черт возьми, предпринять в такой ситуации, когда они уже настолько друг другу близки, но еще никто?! Еще не имеют друг на друга никаких прав. Чимин проходит в автобус последним. Садится на свободное место, спускается в сидении, чтобы было удобнее, и прикрывает глаза. Чонгук не перестает на него смотреть, и ему так непривычно и даже неприятно не чувствовать такой уже привычный и даже родной запах, что он не знает, как себя успокоить. На задворках сознания мелькает мысль, что Чимин выпил так много подавителей, чтобы не реагировать на него, Чонгука, чтобы стало хотя бы в этом легче. И Чон не хочет признавать, что, скорее всего, так оно и есть. Он не знает, что чувствует Чимин, но абсолютно очевидно, что ему стало еще хуже после вчерашнего, как и самому Чонгуку. Вся эта ситуация похожа на огромную ловушку, в которую они оба загнаны без возможности выбраться. Хотя нет, возможность есть, только Чонгук пока не может дать себе хорошего пинка, чтобы реализовать ее. Чонгук нервно дергает цепочку на шее, не сводя глаз с Чимина, лицо которого белеет с каждой минутой сильнее. Автобус трогается через несколько минут, и Чон начинает переживать сильнее, потому что по этим неровным дорогам Чимина может укачать, и ему станет еще хуже. — Чимину плохо, — говорит он Тэхену через полчаса и закусывает костяшку пальца, чувствуя, как сердце бабахает в его груди. Тэхен переводит взгляд на преподавателя и замечает испарину на его лбу. — Чонин, — зовет омега, заставляя альфу удивленно обернуться на себя. Он со многими из группы не разговаривал никогда, и Чонин был как раз из этой категории. — Можешь открыть окно? Здесь нечем дышать. Альфа хмыкает и приоткрывает форточку. Чимина, который сидит сразу за ним, обдает волной холодного воздуха, и он открывает сонные и покрасневшие глаза, подтягиваясь на сидении. — Так ему должно стать лучше, — коротко улыбается Тэхен, и ловит благодарный кивок Чонгука. Тэхен не вдается в подробности, но подозревает, что Чонгук не по внешнему виду определил состояние Чимина. С ним самим такое тоже бывало. Вроде самочувствие плохое, голова болит или желудок крутит, но в то же время, ощущения будто чужие, не свои. Они не внутри, а на поверхности. Ощущение своей пары. Нерушимая связь. Еще через некоторое время Чимин утыкается лбом в спинку сидения и так тяжело дышит, что Чонгук не выдерживает. Он резко поднимается, пролезает через тэхеновы колени и проходит к водителю, интересуясь, нет ли нигде поблизости магазина или аптеки. Места, где можно сделать остановку. — Через несколько минут будет заправка, — говорит мужчина, — скорее всего, там и магазин будет и аптека. Кому-то плохо? — Да, можете остановить там? Это не займет много времени. Чонгук держится рукой за поручень и оборачивается на Чимина, тот выпрямляется и уже дышит через рот, едва держа глаза открытыми. Чон искренне не понимает, как такой взрослый человек может быть таким придурком. Когда водитель тормозит, а ребята начинают удивленно переглядываться и спрашивать, что случилось, Чонгук быстро подходит к Чимину, хватает его за руку, говоря: — Выходи, — и тянет на себя, заставляя омегу подняться. Чимин ничего не понимает, но ему так плохо и так сильно мутит, что он не бросается выяснять, с трудом поднимает собственное тело и выбирается из-за сидения. Чонгук обнимает его за плечи, придерживая, и идет к выходу, буквально таща обессиленного Пака за собой. — Осторожно, — говорит он, когда они подходят к ступеням. — Подожди, стой, — он спускается первым, а потом словно маленького ребенка перехватывает Чимина за талию, поднимает и спускает на землю. — Что ты натворил? Сильно болит? — спрашивает он, замечая, что старший прикладывает руку к животу. — Потерпи, черт. Может, скорую? — В эту глушь? — говорит подбежавший Тэхен. — Сюда точно никто не приедет. Надо доехать до города. Я пойду узнаю, где здесь туалет и аптека. Идите спокойно. Чонгук кивает и останавливается, заглядывая в бледное лицо Чимина, который сильно потеет, и его пот пахнет не природным запахом, а лекарствами. — Держись, хорошо? Я понесу тебя на спине. — Не надо, — единственное на что хватает Чимина, — я дойду. И Чонгук, хоть и не слишком в это верит, но не настаивает. Через пару минут возвращается Тэхен с пакетом лекарств и помогает Чону проводить Чимина до туалета. Там он выпивает специальный раствор, чтобы прочистить желудок, а потом его несколько раз выворачивает. Тэхен стоит снаружи, а Чонгук сидит рядом с Чимином на полу в кабинке. Приглаживает назад волосы, собирая их руками в крошечный хвостик, чтобы не липли к лицу, гладит по голове, шепчет что-то успокаивающее, чтобы омеге стало хоть немного легче. — Выйди, — просит Чимин после второго раза, потому что немного приходит в себя, и его начинает мучить чувство неловкости за то, что Чонгук видел и видит его в таком состоянии. — Молчи уже, — отвечает младший, оставляет поцелуй на чужом плече, скрытом тонкой тканью куртки, и утыкается лбом в него же. Быть рядом с Чимином и не чувствовать его запаха совсем непривычно, но для Чонгука это большого значения не имеет. Ему нужен этот человек в любом виде, он уже свыкся с этой мыслью, потому что бороться с ней бесполезно. С самим собой — нереально. Когда Чимину становится полегче и он даже предпринимает попытку подняться на ноги, Чонгук придерживает его за локоть и помогает выйти из кабинки, дойти до раковины. — Тебе лучше? Голова кружится? — Нет, нормально, лучше, — старший нагибается над раковиной, споласкивает рот, потом целиком лицо, растирая его холодными мокрыми руками и полноценно ощущая, что он в порядке и точно будет жить. Потом Чонгук и Тэхен доводят Чимина до автобуса, Чонгук сажает его на свое место у окна, настежь открывая его, а самого Чимина укутывает в свою теплую куртку. Тэхен присаживается туда, где раньше сидел Пак, позволяя Чону сесть со своим истинным. Когда автобус трогается, ребята начинают спрашивать у Тэхена, что произошло, и тому приходится коротко рассказывать придуманную историю. — Ты же взрослый человек, — нарушает тишину Чонгук через несколько минут молчания. — Ты должен знать, что такое количество подавителей до добра не доведет. — Откуда ты узнал? — вяло произносит Чимин и опирается головой на окно, потому что все тело мгновенно прошибла слабость, и его начало клонить в сон. — У тебя совсем голова не работает? — пытается пошутить Чонгук чиминовой же фразой, но, когда Чимин переводит на него недовольный взгляд, теряет весь запал, хмыкает и отворачивается. — Я хотел сказать, что мы истинные, поэтому мне несложно было понять. Ты совсем не пахнешь. — Говори тише. Если твои друзья услышат, они будут разочарованы. Чонгук замолкает и опускает глаза на свои руки, внимательно рассматривая выступившие вены. Он вообще не подумал о том, что кто-то может услышать, его сейчас не это волнует, а состояние Чимина. И это странно, учитывая, что все его страхи связанны именно с общественным осуждением. Но Чимин в этом противостоянии оказывается важнее. Намного важнее. — Тебе так удобно? — ничего не отвечая на прошлую чиминову реплику, спрашивает Чон и тянет омегу за руку на себя. — Ложись мне на плечо, будет удобнее. — Зачем? — он поворачивается и серьезно смотрит Чонгуку в глаза. — Для чего? Чонгук, пожалуйста, мне плохо, давай потом. — Давай, — под стать Чимину тихо говорит Чон, но настаивает, чтобы Пак лег на его плечо, потому что оно явно мягче оконного стекла. – Тебе так будет удобнее. — Мне неудобно вообще рядом с тобой, — Чимин не перестает быть серьезным, но на плечо младшего укладывается, устало прикрывая глаза. Ему все еще неловко после вчерашнего, но желудок так сильно крутит, что его физическое состояние сейчас занимает девяносто процентов мыслей. Чонгук тоже отбрасывает все переживания, сосредотачиваясь лишь на состоянии Чимина. Он знает, что так все оставлять нельзя, и рано или поздно им придется вновь вернуться к разговору, который причиняет обоим слишком много дискомфорта. Особенно не получится молчать после вчерашнего, оба до сих пор не могут забыть, а Чимин как раз из-за этой сумасшедшей тяги к Чонгуку выпил столько лекарств. Чтобы с катушек не слететь, когда его увидит, или же сознание не потерять. В середине пути Чимин начинает дремать на уютном плече Чонгука, и второго тоже начинает клонить в сон под мерное сопение старшего. Когда Чон думает: «А может, попробовать?», его прошибает страх и одновременно невыносимое желание позволить себе все. Где стирается грань между рассудком и непреодолимой тяге к этому человеку? И что может помочь ему принять окончательное решение? Сейчас, когда Чимину плохо и больно, его не волнует ничего, и хотел бы он, чтобы так все и было до самого конца. До последней минуты его жизни рядом с Чимином. Как было бы замечательно, если бы он мог смотреть только на него и не видеть мир вокруг. Чонгук искренне этого хочет, чтобы больше никогда не причинять Чимину боль.