magic suicide

Чонгук заходит в аудиторию в первой пятерке. У него слегка подрагивают руки, и он нервно закусывает губу в надежде, что это поможет отвлечься от переживаний, которые впиваются в его мозг острыми иглами. Ему еще никогда не было так страшно сдавать экзамен. Страшно совсем не потому, что плохо готовился, напротив, проштудировал весь учебник и был готов лучше, чем к любому другому предмету. Однако внимательный взгляд темных глаз, что впиваются в его ладонь, когда Чонгук тянется за билетом, не может не напрягать. — Билет № 11, — Чон поднимает глаза на лицо Чимина, что сидит за преподавательским столом и одними губами спрашивает: «знаешь?», на что младший лишь кивает и проходит к парте у окна, чтобы подготовиться. Чонгук не расписывает вопрос полностью, лишь составляет короткий план, по которому собирается ориентироваться в ответе. Он чувствует, как Чимин посматривает на него, наверняка, сам переживает, потому что не один принимает экзамен, а вместе с заведующим кафедрой, не считая уже остальных студентов, которых в кабинете уже пять человек, и он ничем не сможет помочь, если Чонгук ударит в грязь лицом. А Чонгуку лишь остается силиться, чтобы паника в нем не разрасталась, чтобы он смог собраться, потому что на остальных, по большому счету, плевать, он не хочет подводить Чимина. Он решает вызваться на ответ вторым, нервно постукивает подушечками пальцев, в сотый раз пробегаясь по пунктам плана и убеждаясь, что каждый он помнит хорошо. Через двадцать минут он уже наблюдает за тем, как один из его одногруппников отвечает свои вопросы. Студенты еще никогда не сдавали Чимину экзамен, поэтому никто даже предположить не может, как он принимает. А принимает Чимин, в самом деле, по-особенному. Он не налетает с вопросами, внимательно выслушивает все, что рассказывает студент, даже если несет он полную чушь, как в случае с Ноа, который всегда выходит отвечать первым, ссылаясь на то, что за смелость бывают поблажки. С некоторыми это срабатывает, но только не с Чимином. Когда альфа заканчивает говорить, преподаватель начинает задавать вопросы. Он не уходит в сторону, спрашивает все по теме билета, но та энергия, живость и серьезность, с которой Чимин ждет ответы на свои вопросы, кажется, смущает даже заведующего, что пытается разбавить гнетущую атмосферу своими нервными смешками. — Прекратите, господин Пак, — вдруг вступается мужчина за студента. — Хватит его мучить, очевидно, что он не знает ответы на Ваши вопросы. Пусть ответит следующий. — Следующий? — бровь Чимина недовольно изгибается, и Чонгук напрягается, тяжело сглатывая и подтягиваясь на стуле. Ему абсолютно точно не кажется, что Пак шутит, его тон серьезен, как не был уже давно, и Чонгук вдруг вспоминает, что его омега, помимо того, чтобы быть милым и краснеть от поцелуев, может быть и таким: грубым и требовательным. — А я ведь рассказывал эту тему целых две пары. Вы отсутствовали тогда, Ноа? — Я… нет, не помню, возможно, — мнется парень, на что Чонгук поджимает губы и усмехается. Да, это определенно провал. И Чонгуку вдруг становится еще страшнее. Отношения отношениями, но ведь не должны они влиять на учебу, верно? Он хоть и хорошо знает вопрос, что ему попался, но после подобного отвечать не хочется совсем. Чимин же не станет топить его? А вдруг он от нервов забудет все на свете? Такое ведь может случиться? И это будет грандиозный позор не только перед ребятами, но и перед Чимином, которого он заверил, что подготовился блестяще. Нет, это невозможно будет стерпеть. Ноа отправляется вместе с зачеткой за дверь и на пересдачу, а Чонгуку уже не кажется хорошей идеей отвечать вторым. Он нервно поглядывает на ребят, давая понять, что собирается нарушить очередь и пока отсидеться. Прежде чем выходит следующий смельчак, проходит около пяти минут, а Чимин несколько раз недовольно зовет студентов на ответ. Он поглядывает на время и пару раз бросает недовольные взгляды на Чонгука, который их многозначный смысл даже не пытается понять, тут же отворачиваясь. Юнги отвечает вторым. Чон нервно сжимает кулаки, поглядывая на исхудавшее, бледное лицо друга, но то, с какой уверенностью Мин отвечает свой билет, кажется, изумляет даже самого Пака. Его брови непроизвольно ползут вверх, и он многозначно переглядывается со студентами. И вопросы после тоже омегу не смущают, он уверенно отвечает на все и отправляется за дверь с зачеткой и оценкой «отлично». — А вы, детки, оказывается, умеете удивлять, — усмехается Чимин как-то по-особенному взросло, и у Чонгука непроизвольно начинает биться сердце, потому что именно такой Чимин будоражит больше всего. Когда они наедине, он старается не выпячивать то, что старше, но ведь это так очевидно, что он, по сравнению с его сверстниками, уже взрослый мужчина. Здорово, определенно здорово. Чонгуку классно от мысли, что такой самостоятельный, статный и великолепный омега среди тысячи брутальных красавчиков выбрал именно его. Чонгук отсиживается снова, то смотрит в окно, вертя ручку между пальцами и слушая корявую речь одногруппника, то пробегается в мыслях по пунктам плана, то зависает на слегка оголившейся чиминовой ключице и однозначно закусывает губу, всматриваясь в красивую надпись на светлой коже. Они были вместе уже около двух месяцев, но большую часть чиминовых татушек он до сих пор не видел, и это бесило. А еще его бесило то, что уже, как минимум, три раза они в своих поцелуях заходили слишком далеко, оглаживая друг друга так страстно и яростно, что оставалось лишь раздеться и заняться делом, а вместо этого они, причем оба, пасовали, разрывали объятия и восстанавливали дыхания. И хоть Чонгук пересмотрел почти сотню роликов с омежьим порно, он до сих пор боялся заниматься чем-то подобным с Чимином, потому что было очевидно, что он далек от всех этих пошлых штучек, и будет непросто, особенно в первый раз. А еще его тело – совершенно другая инстанция, нежели мускулистые тела альф, что побывали в чонгуковой постели. Когда он был под алкоголем, когда его мозг был в отключке и полностью затуманен горячим омегой рядом, было все равно, но в здравом уме… каким образом он должен трогать его там в здравом уме? Насколько горячим будет его тело? Расплавятся ли пальцы? А если попробовать языком, как в тех роликах, понравится ли ему? Или будет противно? Или… черт. Чонгук до крови закусывает губу, поднимает глаза и встречается с вопросительным взглядом темных глаз, от которого по позвоночнику проходится заряд тока. Немой вопрос Чимина, все ли в порядке, получает положительный кивок, и Чонгук с недовольством ощущает, как непроизвольно влажнеет в трусах от этих грязных мыслей. Чимин не заслуживает, чтобы о нем думали подобное, но Чонгуку слишком тяжело выкинуть провокационные картинки из головы. Особенно сейчас, когда ядовитая ключица так соблазнительно подмигивает. Секс и Чимин. Чимин и секс. Чонгук готов ждать сколько угодно, потому что толком понять не может природу своих желаний, но то, что желания сильные и безграничные, нельзя отбросить. Он буквально чувствует, как этот омега заполняет его голову, сердце и просто затапливает своей сумасшедшей сексуальностью даже в мелочах. Когда четверо из первой пятерки уже ответили, и Чонгук остается из них единственным, он недовольно сводит брови и почти умоляюще смотрит на Чимина, у которого неприятно покалывает в груди от переживаний. Он уверяет самого себя, что, если этот придурок не готов и обманул его, он месяц не заговорит с ним, будет игнорировать звонки и сообщения. Но, конечно же, сорвется в первые полчаса, однако обязательно продолжит злиться и заставит зубрить предмет по ночам вместо совместных просмотров фильмов. — Готовы, Чон? — Чимин чувствует нервозность пары, но воспринимает ее по-своему, поэтому смотрит зло и недовольно, и Чонгук от этого еще больше теряется, пытается выдавить глупую улыбку, переводит взгляд на заведующего, но, натыкаясь на серьезный взгляд мужчины, возвращается к темным глазам Чимина и неуверенно кивает. — Отвечайте тогда, внимательно слушаем. Чонгук так тяжело и вымученно вздыхает, зарывается взглядом в бумажку, на которой расписан план, и понимает, что абсолютно ничего не может вспомнить. И руки у него тоже начинают подрагивать от этого. Он пытается сосредоточиться на том, как там начинался первый абзац, но в голову идут совершенно другие слова. Он молчит, даже прикрывает глаза на несколько секунд, отодвигает лист в сторону, складывает руки на парте в замок и, ковыряя ногти, внимательно рассматривая их, принимается рассказывать, что идет в голову, добротно пропустив в начале. Но на содержательность ответа и на относительную уверенность, приобретенную в процессе, это не влияет, и Чонгук проговаривает оба вопроса хорошо, а потом еще правильно отвечает на дополнительные. Чимин долго думает над оценкой, постукивая колпачком ручки по столу, Чонгук же, счастливый, что это все, наконец, закончилось, и он сделал все, что мог, и теперь от него точно ничего не зависит, просто ждет вердикта преподавателя, который неожиданно ставит «отлично», заставив брови Чонгука поползти вверх, а самого парня удивленно уставиться на старшего. — Серьезно? Я заслужил? — уточняет Чон, чтобы убедиться, что это не благотворительность со стороны истинного. — Как думаете, оценка справедливая? — обращается Чимин к заведующему, на что тот одобрительно кивает с коротким: «вполне себе».

***

— Ты поставил только три пятерки. И знаешь, что странно? — Чонгук обращается к Чимину, рассматривает пачку льняных чипсов, которые хочет попробовать уже несколько месяцев, да руки все не доходят. — Пятерки у меня и двух моих близких друзей, — а потом поднимает глаза и ловит недовольный взгляд Пака, который практически прожигает им. — Ты сейчас серьезно? Хочешь обвинить меня в предвзятости? — в корзину с продуктами отправляются lays и сладкий попкорн в упаковке, который очень любит Чонгук. — Нет, — пожимает плечами младший и кладет льняные чипсы обратно на полку, подходя к Чимину и вырывая из его рук почти до краев забитую корзину. — Строишь из себя брутального альфу-самца? — усмехается Пак, но не сопротивляется, потому что было, в самом деле, тяжело. — Никого я не строю, — хмурится Чон и идет в отдел свежей рыбы. Он обещал Чимину еще на прошлой неделе приготовить домашние рыбные котлеты, но откладывал в долгий ящик из-за подготовки к экзаменам. А сейчас, когда все сдано и можно вздохнуть полной грудью и жить ради предстоящих каникул, времени валом, и Чонгук решил каждый день знатно баловать свою малышку. — Забочусь о тебе, нельзя? — поворачивается он и с вызовом приподнимает брови, натыкаясь на мягкий взгляд Чимина, проходясь глазами по его нежной светлой коже, мягким губкам, и забывается на мгновенье, в секунду приближаясь к уже родному лицу и легко целуя сладкие губы. Чимин тут же отскакивает и напряженно смотрит по сторонам. — Сдурел? А если увидят? Чонгук как раз не подумал об этом «а если», просто в голову что-то ударило, срывая к чертям предохранители. И, что странно, Чон чувствует себя прекрасно, будто ничего и не произошло, а если и произошло, то этого точно не следует стыдиться или скрывать. — Ничего страшного, — неожиданно серьезно говорит Чонгук, удивляясь тому, насколько проще он стал относиться к их истинности за время, проведенное с Чимином. Разве не это ли самая главная его заслуга в этих отношениях? – Если увидят, я смогу объяснить им причину увиденного, не думаю, что это большая проблема. Чимин не решается что-либо ответить, но сердце от этого поцелуя у него бьется, как бешеное, а земля буквально уплывает из-под ног от слов Чонгука. Он это серьезно сказал? Правда серьезно? Прямо сейчас вот так легко взял и сказал, что ему все равно на мнение других? У Чимина непроизвольно начинают подрагивать руки, он срывается с места, когда замечает, что Чонгук уже прошел дальше вдоль стеллажей, подбегает и хватает парня под руку, улыбаясь, ловя удивленный и тоже довольный взгляд. — Телячьи нежности? — Это твоя прерогатива, — смеется Чимин и прижимается крепче к сильной руке, ощущая приятный запах малины, который, с того раза, как Чонгука выворачивало после парка аттракционов, стал перебивать горький виски, усиливаться, становиться ярче и открываться. Чимин решил, что это былая некая перестройка чонгукова организма, который начинал привыкать к истинному рядом, именно поэтому дал такую реакцию. Однако Чонгуку он своих предположений не высказал, решив, что тот лишь посмеется. И он даже не предполагает, что Чон и сам так считает. Вечер парни проводят вместе, как и многие вечера ровно до этого дня. Чонгук часто остается ночевать у Чимина, кажется, даже слишком, и он понятия не имеет, устраивает ли Чимина это или, возможно, ему что-то не нравится. Но пока старший молчит и улыбается каждый раз, когда Чонгук обнимает его со спины или укладывает голову на плечо, притворно хрюкая и чмокая в острый подбородок, Чон продолжает оставаться. — Что сегодня посмотрим? — закинув ногу на ногу, Чон ищет в ноутбуке что-то подходящее и безразлично водит мышкой в надежде, что подвернется что-то интересное. Когда Чимин ложится рядом и укладывает голову младшему на грудь, заинтересованно смотря в потемневший от низкого заряда ноутбук, у Чонгука начинает чаще биться сердце, а еще внутри растекается невероятно приятное чувство спокойствия. Ему не надо больше сдавать экзамены, и он лежит в обнимку с любимым человеком. Это ведь замечательно, чего еще можно желать. Чонгук откладывает ноутбук, поворачивается, внимательно разглядывая лицо напротив, а потом невесомо проводит ладонью по мягким спутанным волосам. Чимин смотрит сонно и лениво, и Чону хочется приласкать этого невероятно милого человека, который дарит ему нечеловечески много любви. Чонгук тоже пытается стараться, но не сильно уверен, что у него получается. Правда в том, что он никогда не был сентиментальным, внимательным и никогда не был влюблен. С Чимином, которого он хочет любить, как минимум, за троих, все совершенно по-другому. Ему очень хотелось бы открыть свою душу и подарить себя всего, но его незрелость и неумение любить выглядят нелепо, по крайней мере, он иногда об этом переживает. — Тебе спокойно со мной? – вдруг решает спросить именно это Чонгук и придвигается ближе, чтобы оставить теплый поцелуй на мягкой щеке. — С чего вдруг такие вопросы? — Чимин говорит шепотом, он слишком часто так делает, когда они наедине, и Чонгук уверен, что это самое интимное, что только возможно в их отношениях. Это вызывает больше мурашек, чем мысли о сексе. — Не знаю, — признается Чонгук и перетягивает Чимина на себя, буквально заставляя завалиться сверху, чтобы удобнее было обнимать и целиком прижимать к себе. — Иногда мне кажется, что я заставляю тебя нервничать. Ты ведь нервничал сегодня из-за меня, да? — Я нервничал, потому что боялся, что ты завалишь экзамен, — смеется Чимин и, опираясь на грудь Чонгука, приподнимается на локтях. — Мне очень спокойно с тобой, несмотря на то, что ты омега. Я знаю, что ты можешь защитить меня, так же, как и я тебя. Для этого необязательно быть трехметровым качком. Чонгук хмыкает и начинает смеяться. — Трехметровым? Где ты видел трехметровых людей, даже если они качки? Чимин бубнит что-то нечленораздельное и снова утыкается в грудь Чона, прося не придираться к словам. А потом расслабляется, растекаясь по телу Чонгука и наслаждаясь мерным биением его сердца и близостью. В такие моменты Чонгук понимает, что особенного в истинности. Он никогда не чувствовал и не почувствует чего-то подобного с кем-то другим, еще и по той причине, что Чимин не просто человек, который создан для него, а еще и потому, что он влюблен. Безумно влюблен, и это никогда не изменится, потому что слишком поздно, Чимина в Чонгуке уже слишком много, он завершил свое полное погружение в воспаленное любовью сердце. Мягкая ладонь укладывается поверх сильной и широкой, и Чимин начинает нежно поглаживать огрубевшую от холода кожу. Они слишком привыкли постоянно быть вместе и находить счастье даже в мелочах, и тот недолгий период, что уже сделал их счастливыми, слишком страшно потерять. Для Чонгука сама мысль, что он может лишиться Чимина, является недопустимой. — Чимин, — зовет Чон, целует теплый лоб и спускается ладонью вдоль спины, оставляя руку на аппетитной ягодице, едва сжимая пальцы. Тело на нем напрягается, Чимин сгребает в кулак темные простыни, кажется, внутренне понимает, что сейчас скажет Чонгук и почти до крови закусывает губу. — Займемся сексом? — он говорит это так тихо и неуверенно, что в первую же секунду мечтает затолкать тупую просьбу обратно в глотку. Чимин молчит, внимательно обдумывая то, что сказал Чонгук, и слегка приподнимается, заглядывая в красивые темные глаза. — Есть идеи? — Конечно! — неожиданно резко отвечает Чонгук и перекатывается с Чимином, опрокидывая его на спину и нависая. Тот испуганно моргает и тяжело дышит. Между ними много всего было, но почему-то именно этот момент Паку даже в мыслях давался слишком тяжело. А Чонгук, который, между тем, тоже сильно смущается, решил для себя, что нельзя медлить дальше и давать заднюю, потому что в будущем из-за отсутствия интима в их отношениях могут возникнуть проблемы. Чон тянется за поцелуем первым. Его движения грубые и резкие, потому что он нервничает, переживает и крайне боится облажаться. Да, наверное, стоило выпить для храбрости, но все умные мысли приходят слишком поздно. Чонгук настойчиво сминает пухлые губы, пытаясь побороть неуверенное сопротивление, которое тоже, скорее всего, связано с нервами, нежели с нежеланием. Он покусывает чувствительную кожу и тут же зализывает, одновременно прося открыть рот, впустить, почувствовать полностью и, извиняясь за чрезмерную грубость. Сердце у Чимина в секунду разгоняется и стучит так быстро, что кровь приливает к голове, и она начинает нещадно болеть. Старший сдается под настойчивым напором, расслабляется, позволяя делать со своим телом все, что Чонгуку взбредет в голову, ведь так тяжело продолжать зажиматься и переживать, когда сильные руки до боли сжимают бока, а язык, уже привычный и не впервые возбуждающий, хозяйничает во рту, утягивая за собой в этот сумасшедший огненный омут. Тело Чимина требовательно выгибается навстречу горячим прикосновениям, желая подчиняться. Пак прекрасно знает, как Чонгук сходит с ума, когда он изображает смирение, это заводит младшего до цветных пятен перед глазами. И сейчас его тактика срабатывает, Чонгук отрывается от сводящих с ума губ и буквально задыхается, источая запредельно концентрированный густой аромат, который почти полностью затмевает запах Чимина. — Ты пахнешь как убийца, — выдыхает Пак и тянется снова, зарываясь пальцами в густые растрепанные волосы, и сильно выгибается, когда Чонгук прижимается горячим поцелуем к бьющемуся на шее пульсу. — Я… — бормочет Чонгук и задирает широкую серую футболку, сильно давя на ребра, пересчитывая их. — Черт, я нихрена не знаю и действую по ситуации, надеюсь, ты простишь меня за это, — он встречается губами с горячим животом Чимина, на котором в хаотичном порядке разбросаны странные рисунки и надписи. Он проходится по каждой пальцами, пытается очертить неповторимый узор, даже понятия не имея, что все это означает, но выглядит слишком красиво, чтобы быть реальностью, и у Чонгука непроизвольно рот слюной наполняется, когда он шальными глазами любуется черным пигментом на белоснежной фарфоровой коже. — Ты не имеешь права ходить при мне одетым, — серьезно говорит Чонгук и тянет футболку выше, заставляя Чимина привстать, чтобы выпутаться из нее. На груди старшего тоже татуировки, но нет чего-то цельного. Все они хаотичные, будто вырванные из контекста фразы, и Чонгук со своим скудным знанием английского пытается понять смысл, но получается с трудом. Тут же встречаются надписи на иврите, следом на древнегреческом, и Чонгук не понимает, почему до этого момента стеснялся попросить Чимина показать. Он хочет знать, что означает каждая, ему это необходимо, потому что они так прекрасно и гармонично смотрятся на теле его возлюбленного, что складывается впечатление, будто он родился с ними. Чонгук возвращается с отвязным, мокрым поцелуем и специально садится Чимину на бедра, заставляя того дернуться всем телом, тяжело выдохнуть и едва не выпасть из реальности, когда язык Чона сплетается с его, а потом оставляет мокрые дорожки на губах и щеках, заставляя кожу холодеть от внезапной влаги. Осознанно ли делает все это Чонгук? Ему вдруг пришла в голову эта мысль, и он понимает, что прямо сейчас собирается заняться сексом с омегой, к которому уже буквально лезет в трусы, спуская домашние штаны, отбрасывая их в сторону и нарываясь на очередные татуировки, самой прекрасной из которых оказывается донельзя сексуальный чулок в виде вьющихся линий. — Ты, блять, серьезно? — у Чонгука пропадает дар речи, и он резко опускается вниз, прижимаясь губами к замысловатому рисунку, заставляя Чимина громко застонать и выгнуться навстречу горячему прикосновению. Он готов расплавиться в любую секунду, и лишь крепкие руки Чонгука удерживают его в этом мире. Чимин прекрасен весь с головы до пят, Чон понимает это, когда освобождает его от нижнего белья и широко разводит ноги в стороны, игнорируя сопротивления старшего и его желание прикрыться. У него в голове за несколько секунд проскальзывает столько безумных мыслей, что он понимает, как поехал, как слетел с катушек от осознания, что он будет владеть Чимином, будет единственным и полноправным хозяином его тела. Чонгук получает упоительное удовольствие наблюдать за тем, как постоянно сводятся напряженные брови, как Чимин жмурится, пытается отвлечься, но продолжает гореть в котле, который приготовил для него Чон. Бесконечные ласки, горячий язык, поцелуи, что оставляют настойчивые губы, кажутся бесконечными, и Чимин теряется, когда Чонгук толкает в него сразу два пальца, чувствуя его неожиданную дрожь и смятение. Не больно, совсем не больно, ни капли, но внутри Чимина начинает нарастать паника, он пытается расслабиться, не получается, сжимает в кулаках простыню, дышит тяжело, рвано, сжимает пальцы Чонгука так сильно, что он начинает успокаивающе гладить бархатную кожу, а когда понимает, что это не помогает, прибегает к другому методу. Влажный язык широкой дорожкой проходится от основания до покрасневшей головки, заставляя Чимина задохнуться выдохом и грубо выматериться, что совсем ему не свойственно. — Твою душу, Чон, — продолжает он, откидывая голову и прикрывая глаза, прекрасно понимая, что с этим ничего не сделать, Чон не остановится, да он не хочет, лишь чувствует себя ужасно смущенным, будучи распятым на своей собственной кровати. Чимина выгибает сильнее, когда настойчивые пальцы находят и упираются в простату, а шаловливый язык вырисовывает только ему известные узоры на чувствительной коже. Сам Чонгук, несмотря на то, что ласк не получает, чувствует себя донельзя возбужденным и удовлетворенным. Ощущение обжигающей влаги на пальцах, горячего члена во рту и нежных пальцев, с силой сжимающих его волосы у основания, направляя, заставляя брать глубже, просто превосходно. Чон двигает рукой медленно, тягуче, искренне издевается, заставляя своего омегу задыхаться от смешанных чувств, потому что в рот берет он глубоко, позволяя командовать над собой, несмотря на то, что уже перекрывает дыхание. И такой Чимин, осмелевший, голодный до диких ласк и сумасшедшего минета, заставляет сознание Чонгука уплывать далеко, слишком далеко. Возбуждение уже чересчур болезненно для Чимина, Чон видит это, выпускает влажный член изо рта, приподнимается и начинает покрывать поцелуями впалый живот, доводя омегу резкими рваными движениями пальцев. В последние несколько секунд перед оргазмом Чонгук берет Чимина грубо, дико, безжалостно, вбиваясь в покрасневший вход, который источает слишком много естественной смазки и безумного запаха. Чимин прекрасен на своем пике. Он почти не стонет, лишь издает какие-то странные звуки, сильно краснеет, откидывая голову, и привычно закатывает глаза, как и в тот раз, в Рождество. Он дышит безумно, его грудь вздымается слишком высоко, Чонгуку кажется, что так можно сломать кости и вывернуть внутренние органы. Он и собственное сердцебиение не может успокоить, но наивно утыкается в грудь старшего, стараясь привести в порядок его долбящее в ребра сердце. — Ты сумасшедший, — констатирует Чимин через несколько минут и, борясь со смущением, пробирается руками под футболку Чонгука, желая снять ее, но тот нежно перехватывает теплую ладонь, оставляет на ней мягкий поцелуй и укладывает на кровать, приподнимаясь. — Все в порядке, мне нужно в ванну, — бросает он, пытаясь улыбнуться и ловит еще расфокусированный, но недовольный взгляд омеги. — Что значит «все в порядке»? — его брови сходятся в переносице, потому что такое не может устраивать. Чимину тоже хочется обласкать Чонгука, сделать ему приятно, овладеть им. — В следующий раз, хорошо? — он нагибается, оставляет короткий поцелуй на нежных губах и убегает в ванну. На самом деле, ему просто стыдно признаться в том, что пары прикосновений через джинсы хватило, чтобы он спустил от одного лишь вида такого сексуального и возбужденного Чимина.