magic suicide

Чонгук раздирает глаза нехотя. Он проснулся около десяти минут назад и по звукам на кухне понял, что Чимин уже встал. Замечательно. Воспоминания о вчерашнем вечере нахлынули не сразу, возвращаясь постепенно, и, когда Чонгук окончательно вспомнил обо всем, что творил, краска залила его до корней волос. Когда он вернулся из ванны вчера, Чимин уже спал, и Чонгуку не пришлось испытывать этого отвратительного чувства стыда. Как сейчас. Когда Чимин входит в комнату, Чон плотнее кутается в одеяло и насилу зажимает глаза. Шаги затихают. Он чувствует, что Чимин стоит где-то рядом с ним, но где именно понять не может. Через несколько секунд он чувствует мягкое дыхание на своей щеке, а потом легкое прикосновение теплых губ к ней же. Чонгук хочет потянуться за приятной лаской, но Чимин быстро исчезает, кажется, берет грязные тарелки с прикроватной тумбы, которые они оставили вчера, и уносится обратно на кухню. И Чонгуку где-то глубоко в душе становится спокойно. Ведь это Чимин, его Чимин. Да, все пары проходят через первый раз. У него тоже был первый раз с альфой, но тогда было проще, потому что больших чувств он не испытывал, а сейчас…ситуацию обостряет еще и то, что Чимин – омега. Раздумывая над всем этим, Чонгук вдруг думает, что вчера был не так уж плох. Для первого раза. Он ведь тоже омега, и странным образом знания собственного тела помогли ему не облажаться, а безумная страсть – не поджать хвост и не рвануть куда подальше. Чонгук собирается с духом еще несколько минут. Потом на пробу открывает один глаз, шарит по сторонам и приподнимается, открывая второй. Он оттягивает ворот футболки, выпутывается из одеяла, поднимается и первым делом идет в ванную. C Чимином не пересекается и спокойно выдыхает, когда оказывается в спасительной маленькой комнате. Чистит зубы и умывается Чонгук медленно, желая оттянуть встречу глаза в глаза. Интересно, Чимин испытывает нечто подобное? Или у него одного такие загоны? Это глупо для взрослого человека, но Чон так трепетно к Чимину относится, что неловкость даже не собирается отступать. Он стоит, оперевшись на раковину, закончив с приведением себя в порядок, уговаривает, просит, буквально молит выйти, но сердце так сильно стучит, что Чон слышит этот гул в ушах. Его кулаки сжимаются крепче, когда он решается, а потом выходит за дверь, слыша знакомые шаги. Через секунду Чимин заворачивает за угол и замирает в метре от него. Лицо у него, кажется, еще более растерянное, чем у Чонгука, а щеки заливаются краской у второго на глазах, заставляя губы невольно дернуться в улыбке. Ему также неловко. — Привет, — выдыхает Чимин и опускает глаза. Чонгук молчит несколько секунд, потом подходит ближе, кладет холодную после воды руку на горячую кожу и притягивает омегу к себе, зарываясь носом в его вкусно пахнущие волосы и выдыхая: — Привет. Они стоят обнявшись еще некоторое время, наслаждаются этой легкой, ни к чему не принуждающей близостью, чувствуют тепло, исходящее друг от друга, и пытаются привести свое смущение в относительный порядок. Вот так вдвоем намного проще, чем по одному пытаться совладать с глупостями в голове. — Я завтрак приготовил, — Чимин выпутывается из цепких рук Чонгука, улыбается, когда видит его лицо, и оставляет короткий, теплый поцелуй на сомкнутых губах. Чонгук улыбается, отзеркаливает этот поцелуй, а старший поворачивается и ведет его за руку в кухню, где Чон еще несколько минут удивляется умело приготовленному завтраку со словами: «Вот видишь! Можешь, когда хочешь!» В последнее время Чонгук редко заезжает домой. Он сказал матери, что остается ночевать у своего парня, но кто этот парень, до сих пор не признался ни ей, ни Юнги, которому планировал рассказать почти месяц назад. Ему было комфортно в мире, что они выстраивают с Чимином, и казалось, что, если он расскажет, все изменится. Их мир не будет уже принадлежать только им двоим, к ним будут лезть, пытаться разрушить счастье, которое и так построено с помощью огромного труда, страха, отчаяния и смеси множества других чувств, которые, хоть и с трудом, но были побеждены. Он иногда сидит с Юнги в кафе, даже специально зовет его погулять, чтобы поговорить, но рот будто заклеен. Он не может и слова вымолвить, слишком боится, но не осуждения, а того, что это может коснуться Чимина, расстроить его, заставить переживать. Его мир странным образом сузился до одного человека. В нем есть и друзья, и мать, но Чимина много, даже слишком много. И он боится, что однажды это может прекратиться, вот и медлит. После завтрака Чонгук начинает собираться, чтобы заехать к матери, которая прислала вчера вечером сообщение с просьбой приехать. Он и сам собирался, тем более, что нужно было забрать некоторые вещи. — Ты дома сегодня останешься? — спрашивает Чимин и заваливается на кровать с ноутбуком. Чонгук украдкой поглядывает на него, вспоминая его вчерашние стоны и нереальные татуировки по всему телу. — Думаю, нет. Посижу с мамой, заберу вещи и приеду. А ты чем займешься? — Чонгук заправляет футболку в штаны и поправляет волосы перед зеркалом. — Не понимаю…— задумчиво бормочет он и проводит пальцами по подбородку. — Что там? — вскидывает голову Чимин, пытаясь разглядеть отражение парня в зеркале. — Да следы от прыщей. И тоналка не помогает, надоело, — злится младший, садится на табуретку перед зеркалом и вновь начинает замазывать надоевшие пятна. — Она скатывается, хотя стоила целое состояние. — Подожди секунду, — Чимин откладывает ноутбук, поднимается с кровати и уносится в ванну. Чонгук покорно ждет и недовольно цокает, проводя пальцами по очередному пятну. Кажется, его пубертатный период никогда не закончится. Вроде и не так важно, чтобы переживать, но его раздражает, что люди живут спокойной жизнью, а он должен так мучиться. Вроде и на правильном питании сидел, не помогало. Пришел к выводу, что из-за сигарет, но бросить не может, поэтому остается терпеть. Пак возвращается через несколько секунд со смоченным спонжем и встает напротив Чонгука, который продолжает сидеть на табурете и смотрит на омегу снизу-вверх. — И? — Ты неправильно наносишь косметику, дай сюда, — Чимин выхватывает из его руки тюбик тонального крема, выдавливает крупные капли на лицо младшего и принимается спонжем растушевывать по всему лицу. — Используй обязательно влажный, так лучше будет выглядеть и плотнее ложиться, без пятен и прочей ерунды. Чонгук молчит, задрав голову, и ждет пока Чимин закончит. От него приятного пахнет природным запахом и мятной жвачкой — его любимой, вкусной и сочной. И Чон глупо начинает улыбаться, когда думает, что было бы здорово поцеловать омегу прямо сейчас, и старший, будто прочитав его мысли, наклоняется, закончив с тональным, и легко касается губами губ Чонгука. — Чего ты улыбаешься, маленький? — это Чонгуку безумно нравится. Он обожает, когда Пак так просто, мило и по-семейному называет его «маленьким». Это происходит крайне редко, но иногда срывается с пухлых губ, когда Чимин хочет показать все свое теплое отношение к Чону. И от этого прозвища мурашки бегут по коже. — О тебе думаю, — серьезно говорит Чонгук и тянется еще за одним сладким поцелуем, обнимая Чимина за спину, широко расставляя ноги и пуская истинного ближе. Сейчас даже представить не удается, что могло быть по-другому, не с ним, не так. Что на его месте был бы альфа, не нежный, не чувственный, не смущающийся от прикосновений. Чимин по-настоящему особенный, и именно он подходит Чонгуку, что бы не было раньше в его голове. — И что ты думаешь обо мне? — Пак двигается ближе, зарывается мягкими пальцами в густые волосы, массируя кожу головы и заставляя Чонгука прикрыть глаза и чуть ли не мурлыкать от удовольствия. — Думаю, что меня все устраивает, — признается и прижимается щекой к животу Чимина. — Думаю, я счастлив. Я всю жизнь о чем-то переживал и еще никогда не чувствовал себя настолько свободным, как сейчас. Странно, да? — Очень странно. Обычно отношения… — Не наши. Я знаю, что в любую минуту может произойти что-то, что сделает нам больно. И если раньше я отчаянно этого боялся и хотел тебя оградить, то сейчас я просто уверен, что вдвоем мы сможем все преодолеть. Ты ведь со мной? Ведь будешь со мной? — Буду, — кивает Чимин, оставляет поцелуй на макушке, втягивая запах вкусно пахнущего шампуня и поправляя спутанную челку темных волос. Чуть позже, окончательно собравшись, Чонгук еще минут пять целует Пака у порога, а потом уходит. Он приезжает домой ближе к обеду, сбрасывает в коридоре рюкзак, куртку прямо на пол в своей привычке и проходит в зал, где, по своему обыкновению, сидит Джианна и листает сценарий, повторяя будущую сцену. — Так соскучилась, что смс-ки шлешь? — вопросительно подняв брови, спрашивает Чонгук, облокотившись на косяк. Женщина переводит на него серьезный взгляд и смотрит внимательно из-под густых ресниц. Кажется, она злится, и Чонгук непроизвольно ежится. — Ты чего? Что-то не так? — парень проходит глубже и садится на диван рядом с матерью, кладя голову ей на плечо. — Ну, чего ты? Обижена? Что случилось? Отец опять разозлил? — В какой-то степени, — женщина садится боком и смотрит на сына, от которого очевидно пахнет омегой. Даже спрашивать было не нужно, но она, решив, что нужно выяснить все сейчас, все же решается: — у кого ты ночуешь? — Как у кого? — вскидывается Чонгук и подгибает ногу под себя. — Я же говорил, у человека, который мне нравится, которого я люблю. Мы все решили, он тоже любит меня. Наверное. Он еще не признавался, но, судя по всему, так и есть. А что? — Я не это имела в виду, — Джианна поднимается, складывает руки на груди, и Чонгук напрягается, потому что знает, что мать делает так, когда сильно нервничает. — Ты живешь с альфой? — она пристально уставляется на сына, у которого от страха холодеет все, вплоть до кончиков пальцев и корней волос. Он громко сглатывает, но это не помогает избавиться от кома в горле, который начинает разрастаться и давить на дыхательные пути. — Что ты хочешь этим сказать? — Чонгук не хочет давать заднюю, он все решил, у него с Чимином серьезно, на всю жизнь, если быть точнее. Он лишь пытается отсрочить неизбежное, потому что не готовился морально к этому разговору. Оказывается, это очень непросто. — Ты знаешь. С кем ты живешь? — Джианна не злится, но смотрит с такой тревогой и надеждой, что у Чонгука сводит скулы, и он с трудом размыкает их, чтобы выдохнуть: — С омегой. И все. Больше ничего не нужно говорить, и так все понятно. Он смотрит на мать, у которой на лице вспыхивает неприкрытое разочарование, и против воли опускает глаза, неосознанно чувствуя вину за то, в чем совершенно не виноват. Он внутри это понимает, осознает, но совесть не дает гордо вздернуть подбородок и смотреть в глаза Джианне, будто все происходит так, как должно, потому что он, как никак, выбивается из системы. — Что это за история? Зачем тебе это? — женщина по-прежнему не кричит, но ее голос на надрыве, Чонгуку кажется, если она влепит ему пощечину, он будет с этим согласен, лишь бы она не напирала, не так сильно давила морально. — Зачем. Тебе. Это?! — по словам повторяет она, продолжая сверлить в сыне дыру, который смотрит на свои пальцы и думает, что ответить, потому что все это кажется донельзя нелепым. В чем, собственно, он виноват и почему должен выслушивать этот тон? — Я уже сказал, — хрипло отзывается он и шмыгает носом. — Люблю. — Вот так просто? Омегу? — кажется, Джианну очень задевает этот простой ответ. Она ждала каких-то других, более веских аргументов. Но что могло быть более веским, чем чувство, которое невозможно контролировать?! — Да, вот так просто. Мы истинные. Но я люблю его не поэтому, а потому что люблю. Я люблю его за то, кто он есть. И все, — он на пробу поднимает глаза и тут же опускает, потому что не может выдержать и с глубоким вздохом поднимается, подтягивая джинсы и нервно водя глазами по сторонам. — Я пойду к себе, надо вещи погладить. — Твой отец знает. Он мне сказал. Он звонил вчера, видел, как ты целуешься с этим парнем в супермаркете, — бросает вдогонку мать, заставляя Чонгука остановиться и сжать от злости кулаки. — Думаешь, это то, что заслужил твой отец, который так много работает? Чонгук усмехается, потому что он давно понял, что Джианна будет оправдывать этого человека до конца своих дней, как бы подло и ужасно он не поступал по отношению к ней. — Что он еще влил тебе в уши? Что он сказал? — Чонгук оборачивается и взгляд его делается уставшим и злым. — Что его так заботит? То, с кем я сплю? А что я ем? Как учусь? Сижу ли еще на таблетках? С этим порядок? Это не интересует? — Чонгук! — Передай ему, если он попробует сунуться ко мне, если будет стоять у меня на пути, если он будет мешать мне быть счастливым с тем, кого я люблю, я не оставлю его в покое. Пусть живет мирной жизнью со своими пассиями и не лезет в чужие. — Собираешься воевать с отцом из-за омеги? — Зачем же? — вскидывает брови Чонгук и пытается успокоить вулкан, что острой волной полностью его затапливает. — Я не собираюсь переживать из-за человека, который ничего для меня не значит! — А я? — кричит Джианна, возмущенная поведением сына. — Я тоже ничего не значу? Я тоже против, это же абсурд! Как ты будешь жить с этим человеком? — Как? — переспрашивает Чонгук, чувствуя, как в груди бешено бьется сердце. Нет, он справится с чем угодно, но только не с потерей Чимина. Он не сможет этого пережить, потому что Пак слишком глубоко. Они одно целое. Чтобы их разлучить, придется с кожей, с внутренними органами рвать. – Счастливо. Я буду жить с ним счастливо, — он идет к лестнице и быстро поднимается в свою комнату, запираясь. К такому нужно готовиться заранее, это не может вот так падать, как снег на голову. Он знал, что однажды придется говорить, но разве это не слишком? Отец, который не появлялся, когда ему была нужна помощь и поддержка, и который появился, казалось бы, из-за такой незначительной причины. Какая ему разница, с кем спит его сын? Чонгук ведь не ведет счет его бесконечным похождениям, почему же сам должен за что-то отвечать? Почему это пытаются вывернуть так, будто он в чем-то виноват? Чонгук сидит у двери некоторое время. На отца ему плевать, они не общаются, и он готов продолжать в том же духе, сколько потребуется. Но мать тоже выступила против. Очевидно, что ее накрутил отец, но как убедить ее в обратном? Как сделать так, чтобы она поняла, что в отношениях двух омег нет ничего ужасного и грязного? Это любовь, обыкновенная любовь. Как и кому их любовь может нести угрозу? Чонгук никогда не откажется от Чимина. Из-за этих безумных чувств, а еще из-за чиминова прошлого, где его уже оставляли, и Чон никогда не позволит себе сделать что-то подобное. Он ведь сам только недавно говорил, что пока они вместе, все будет хорошо. Нужно продолжать быть вместе. Однако на звонок Чимина, который раздается ближе к вечеру, Чонгук не отвечает, просто не зная, что говорить. Он должен был поехать к нему, рассказать все, посоветоваться. Но вместо этого сидит в своей комнате, судорожно обдумывает дальнейшие действия и боится разговаривать. Смс, пришедшее вслед за звонком с вопросом, все ли в порядке, заставляет Чонгука почувствовать себя конченным ублюдком, и он незамедлительно отвечает, что все хорошо и пока не может говорить. Чимин шлет еще несколько сообщений подряд, но Чонгук не открывает их, решив, что сейчас неподходящее время для разговора, он должен немного прийти в себя, сбросить тяжелый груз прошедшего разговора, собрать себя по частям. Вновь. Смс от Хосока приходит ближе к девяти вечера. В нем он красноречиво сообщает, что подъехал к дому Чонгука, и у того есть пять минут, чтобы выйти. Да, и этот разговор должен был когда-нибудь состояться, но почему именно сегодня? Почему весь этот бред, вся эта суета навалилась именно сегодня? Все и сразу, по-другому у Чонгука никогда не случается. Он нехотя выходит из комнаты и осторожно спускается вниз, не имея абсолютно никакого желания сталкиваться с матерью. Но та привычно сидит в зале и листает журнал, не произнося ни слова, когда Чонгук проходит в коридор, обувается, накидывает на плечи куртку и выходит. Машина Хосока и правда стоит во дворе, а он, облокотившись на нее задницей, курит, выпуская идеальные колечки дыма. — Что за неожиданность? — произносит Чонгук и становится рядом, хватая лежащую на капоте пачку, доставая из нее сигарету и зажигалку и тоже прикуривая. — Прости? — альфа выдыхает в сторону омеги и тянется за поцелуем, но Чон уворачивается и смотрит в сторону, ожидая, когда Хосок отстранится. — Я могу спросить, куда ты пропадаешь и почему избегаешь меня? На тебе нет запаха другого альфы, а это значит, что другого ты не нашел. Тогда в чем дело? — Правда нет? — притворно жмурится Чонгук и обнюхивает куртку. — А я думал, от меня за версту несет. Хосок ничего не отвечает, лишь хмыкает и выбрасывает окурок под ноги, растирая носком ботинка. Потом он сует руки в карманы и внимательно смотрит на вечернее небо. — И кто этот красавчик, который смог покорить твое ледяное сердце? Я его знаю? — Пересекались, — Чонгук делает глубокую затяжку и передергивает шеей. Суставы снова начинают ныть. — Мы истинные, поэтому… — Оу… — Да. Прости, что не сказал раньше. Просто я думал…я думал, что если расскажу тебе это, то придется рассказывать все с самого начала. А я, кажется, даже сейчас не совсем готов, — Чонгук поджимает губы и смотрит на землю, глубоко вздыхая и в глубине души надеясь, что сможет стойко преодолеть начавшийся непростой этап. — Главное, чтобы он был хорошим человеком. Он хороший человек? — Хосок смотрит на Чонгука немного устало и коротко улыбается. — Если ты хочешь что-то мне рассказать, сейчас — самое время. Посмотри, какая красота. Обстановка сама располагает. — Нет, только не сейчас. У меня сегодня ужасный день, не думаю, что я готов. Просто…я должен собраться с духом. Знаю, чем быстрее сделать, тем лучше, но я пока не могу. Но мой истинный хороший человек. Очень хороший, ты можешь об этом не переживать. Я счастлив с ним, но есть трудности. — Этот человек…— начинает Хосок и замолкает на мгновенье, подбирая слова. — Это тот человек, о котором говорил Чонин? — Чонин? — переспрашивает Чонгук и вдруг замирает, пораженно открывая рот и вспоминая, что именно говорил Чонин в прошлый раз. Он молчит, понятия не имея, откуда Хосок узнал, а еще чувствуя, что не имеет права обмануть и сказать «нет». Чимин этого не заслужил, впрочем, и Хосок тоже. — Кажется, правда всплыла раньше, чем ты решился ее открыть. — Кто-то еще знает? — Я и Чонин. И мы никому не скажем, можешь не волноваться. Только скажи мне…— альфа внимательно смотрит на омегу, будто искренне интересуется тем, что хочет спросить. Нет, это определенно для него очень важно. — Как ты решился? — Решился на что? — осторожно спрашивает Чон и видит, как Хосок мнется, нервно сжимает ладони и снова тянется за сигаретой. Он без колебаний закуривает вторую и делает глубокую затяжку, а Чонгук выжидающе смотрит. Кажется, Хосоку есть что сказать, помимо ответа на чонгуков вопрос. Но он, спустя почти пять минут, бросает: — Быть с ним. Как ты решился на это? Тебе не было страшно? О чем ты думал в тот момент? — Почему тебя это так интересует? Хочешь сказать, что это ужасно? — Ответь, — голос у Хосока серьезный, и Чонгук толком не может понять, с чем связан этот ярый интерес, но решается рассказать. Он общался на эту тему только с Тэхеном, и то не вдавался в подробности, стараясь сильно не грузить друга, у которого никак не может закончиться драма с бывшим, и раз Хосок спрашивает, особенно в такой день, когда так много всего навалилось, он решает, что это лучший момент излить душу, даже если после он лишится друга. — Я боялся. И первое время был уверен, что ничего не будет, что я просто не в состоянии почувствовать что-то к этому человеку. А потом стали просыпаться чувства, дело не в гормонах, хотя и они сыграли свою роль, просто он настолько замечательный, что я не смог, я ничего не смог с собой сделать. Я хотел, но не смог. Я оказался слишком слабым перед этой любовью. — Я так не считаю, — подает голос альфа, выбрасывает сигарету и растирает замерзшие руки. — Я так не считаю. Это не слабость. Слабый человек не решится пойти против всего мира, чтобы быть счастливым. Твои родители знают? — Знают, они против. А ты откуда узнал? — Считай, что это чутье, — хрипло смеется Хосок, и парни замолкают, кутаясь в свои куртки и пытаясь спрятаться от холодного ветра. — А он? — Все хорошо, — сразу понимает вопрос Чонгук и кусает губу, срывая с нее кожицу. — Он был готов быть рядом с самого начала, а мне понадобилось слишком много времени, чтобы решиться. Кажется, я по жизни торможу. — Но ты решился, — замечает Хосок и уводит взгляд, чтобы Чонгук не видел его подавленности и усталости. — Когда вы познакомились? — Когда ты увидел его впервые, тогда и я увидел его. Я знаю его ровно столько же, сколько и ты. — Ты еще быстро управился с самим собой. Некоторым семи лет не хватает, чтобы убедить себя, что это нормально и перестать накручивать себя. Чонгук притихает и внимательно уставляется на слегка напряженный профиль Хосока, переваривая его слова, прокручивая в голове каждое и, наконец, понимая, четко осознавая их смысл. Он вдруг теряется, не знает, что сказать, сцепляет пальцы в замок и судорожно кусает губы, потому что никогда, ничем, даже намеком Хосок не показывал, что есть что-то, что так сильно его тревожит. Он никогда не открывался, был улыбчивым и казался всем безголовым разгильдяем, у которого лишь ветер и омежьи задницы в голове. Но все иначе. Нет у него в голове ни ветра, ни разгильдяйства, а лишь отчаянная борьба с самим собой, которая порой доходила до абсурда. Скольких он иногда менял за неделю? И что было в его голове, когда он спал с тем же самым Чонгуком и многими другими, когда шутил, что любой ценой затащит Тэхена в постель? О чем он думал? — Ты думаешь, что это несправедливо, да? — спрашивает Чонгук и поджимает губы, неуверенный, что стоило спрашивать. — Извини. Я подумать не мог. — Я тоже, — улыбается Хосок. — Что ты такой крутой, — смеется он и закидывает тяжелую лапу на плечо омеги, прижимая его к себе. – Ты, оказывается, смельчак, а я думал, что ты просто выпендриваешься. — Когда такое было? — притворно дует губы Чонгук, пытаясь выпутаться из цепких рук альфы. — Я всегда был крутым! Эй! Не щипайся! Еще некоторое время они болтают на отвлеченные темы, умело подкидываемые Хосоком, чтобы у Чонгука не было времени расспросить то, о чем он говорить не особо хочет. Чон видит это, понимает и принимает, думая о том, что у каждого человека есть выбор, неважно, правильный он или нет, принесет боль или станет спасением. Каждый человек может сам сделать себя счастливым или несчастным, и никто, даже сам этот человек, никогда не может быть до конца уверенным, что это верный выбор. — Я должен ехать, — говорит альфа к одиннадцатому часу. — Спасибо, что вышел и мы, наконец, все выяснили. Чонгук коротко улыбается и кивает. — Спасибо, что не осуждаешь и…— он закусывает губу, чувствуя, что не имеет права никого поучать, но просто обязан это сказать. — Не думай о том, что скажут другие. Не они будут жить за тебя, ты сам будешь за себя жить. — Неужели? — смеется Хосок, треплет Чонгука по и так спутанным волосам и останавливается у двери автомобиля, распахивая ее. — Кстати, ты ведь не забыл, что в следующую субботу у нас туса. Приходи со своим красавчиком, хочу посмотреть на то, как вы смотритесь вместе. И парные футболки не забудьте надеть, — смеется Хосок, ловит забавный смех Чонгука, его частое кивание и скрывается в салоне автомобиля. Вновь оказавшись в своей комнате, Чонгук раздевается до трусов, ложится под одеяло и обдумывает новую информацию. Жизнь – это бесконечная череда выборов, даже в мелочах. Иногда люди даже не замечают, что делают выбор, например, когда подбирают дезодорант в магазине или с каким вкусом взять чипсы. Но есть другой выбор, который, в отличие от простых, может круто поменять жизнь, характер и личные предпочтения. И хоть Чонгук знает, что это только начало пути, он уверен, что, держа Чимина за руку, здорово будет идти против ветра. Ближе к двенадцати Чонгук отвечает на все чиминовы сообщения и рассказывает про ссору с матерью.