***
На следующий день Чонгук встречается с Намджуном, который несколько дней назад просил о разговоре. Юнги лишь коротко рассказал альфе о том, почему его состояние в последние несколько недель такое подавленное, и Намджун, чувствуя, что их отношения, которые так и не успели начаться, трещат по швам, обратился за помощью к Чонгуку. Они встречаются в кафе, разговаривают долго и напряженно, потому что по альфе видно, как он переживает, нервничает и совершенно не знает, что делать. Чонгук же пытается объяснить Намджуну, что так просто это не пройдет, и он должен ждать, если хочет быть рядом с Юнги. Это очень тяжелый период для Мина, и Чон с уверенностью говорит, как сильно тот изменился, закрылся, занимается всем, лишь бы что-то делать, отвлекается от мыслей, даже вновь к учебе вернулся. Это уже не тот Юнги, который любил шутить, много болтал и постоянно таскался по магазинам, все изменилось, Юнги изменился. Вряд ли он сможет вернуться к себе прежнему так скоро, ведь прошло всего ничего. И самое лучшее для него сейчас — любящие люди рядом, которые помогут и поддержат. Чонгук категорически запретил Намджуну давить, только ждать. Ждать и быть рядом. И Намджуну, который все это время изводился переживаниями, становится значительно легче, ведь шанс, по крайней мере, у него есть. Этим же вечером Чонгук зовет Мина в кальянную. Они заказывают арбузный и с корицей, два несильно алкогольных коктейля и расслабляются в своей кабинке. Юнги удобно разваливается на диване, прикрывает глаза и курит, слушая спокойную приглушенную музыку. Расслабиться получается не сразу, мысли слишком плотно забили его голову. Он думает обо всем. О Канджуне, об отце, о Намджуне, который слишком трепетно относится к нему и не заслуживает безразличного отношения. Но Юнги сейчас способен лишь на что-то простое, как дружеские разговоры и обычная болтовня, которая ни к чему не обязывает. — Как с отцом дела? — затягиваясь, спрашивает Чонгук и тоже откидывается на подушки, попутно отправляя сообщения Чимину о том, что еще немного побудет с Юнги и поедет домой. — Не стало легче? — Нормально, — спокойно говорит Юнги и шмыгает. — Он доволен тем, что в моей зачетке появились хорошие оценки, готовит или заказывает вкусные ужины, и мы иногда едим вместе и даже смотрим какой-нибудь бред по sbs. Правда, недавно он вышел из себя из-за того, что я случайно разбил его любимую статуэтку, на которую ему, по факту было плевать, но как только я разбил ее, она вдруг стала любимой. — Нашел повод поворчать, — усмехается Чон и передергивает шеей. — Да, именно так, нашел повод. Не разговаривал весь вечер, и мне показалось, что я бы предпочел больше никогда с ним не общаться. Но потом все наладилось. Он успокоился, когда понял, что я сделал это не специально. Раньше я любил крушить все просто так, — Юнги забирается на диван с ногами, тянет руку к напитку и делает один большой глоток, чувствуя приятную теплую жидкость, что побежала по пищеводу. — Вот бы напиться и сдохнуть, — говорит он будничным тоном, который заставляет по спине Чонгука побежать мурашки. Ему в самом деле так плохо? — Не думай, что ты один, кто страдает. Многие люди страдают в эту самую минуту, может даже сильнее, чем ты. — Засунь это дерьмо в задницу, мне плевать на них. Мне плохо, и мне похуй, что кому-то хуже. Меня тревожит то, что тревожит. Даже если это пустяк. Даже если это сломанный ноготь или потерянный шнурок от кроссовок. У каждого свой порог ебанутости. Чонгук тяжело вздыхает, потому что, вообще-то, он думает точно также, но использовал тупую выдвигаемую дебилами фразу в качестве аргумента, чтобы хоть немного подбодрить друга. — Не страдай сильнее, чем должен. Не надо, не терзайся. Ничего не поделаешь. И попытайся быть добрее с Намджуном, он очень хороший человек. — Без тебя знаю, — фыркает Юнги и снова затягивается. Ему надоело то, что он не может жить спокойно. Вроде вот-вот, уже почти получается, уже выходит, но сразу что-то происходит, что-то, что выбивает ту почву, которая казалась благодатной для построения новой жизни. И ее больше нет, на ее месте лишь пустырь, который вновь нужно облагораживать. — Знаешь, Юнги… — вдруг зовет Чонгук и подтягивается, садясь на край дивана и закусывая губу. — У меня есть одна безумная идея. Я не знаю, должен ли сделать это, я еще ни с кем не советовался, но я очень хочу. Я думаю, что если не сделаю, просто сойду с ума. Ментально мне очень тяжело, и я хочу расслабить себя этим. — А что это? Что-то серьезное? — Я пока не могу сказать. Я должен посоветоваться с одним человеком, должен поставить его в известность, выслушать его мнение. Поэтому не могу рассказать. Но если он согласится, я обязательно напишу тебе. Заранее извини, что не могу рассказать всего, глядя тебе в глаза, это довольно тяжело для меня, — криво усмехается Чонгук и чувствует, как начинают потеть ладони. — Ты меня пугаешь, — серьезно говорит Юнги и внимательно смотрит на друга. — Все в порядке? Ты можешь рассказать хоть сейчас, я постараюсь помочь. — Нет, не нужно помогать, нужно лишь принять то, что я расскажу. Ты сам поймешь, когда увидишь. Я хочу рассказать, но серьезно, язык не поворачивается, — Чонгук делает глоток из стакана и виновато поглядывает на Юнги, который совершенно не понимает, как трактовать странное поведение друга. — Прям сразу пойму? — Прям сразу, — кивает парень и поправляет ворот спортивной куртки. — Сразу. Если этот человек согласится на мою безумную затею, то сразу. А если нет, я приеду к тебе и все расскажу. Я думаю о том, что должен сделать это, уже очень давно. Но, кажется, только сейчас набрался сил. — Я ничего не понимаю, но буду ждать. А кто «этот человек»? Хосок? — Нет, кое-кто другой, — говорит Чонгук и загадочно улыбается, заставив Юнги закатить глаза. Весь последующий вечер они говорят о разном. Обсуждают экзамены, однокурсников, вспоминают себя на первом курсе, первое впечатление друг о друге, и это кажется таким забавным, что из кабинки то и дело доносится громкий смех. Юнги старается много не говорить о том, что его гложет внутри, но некоторые фразы то и дело проскальзывают, из чего Чонгук делает вывод, что Мин еще не отошел, причем совсем. Казалось бы, он толком не знал своего истинного, но то состояние, в которое впал Юнги, очень напоминает состояние человека, потерявшего своего близкого. Странный спектр эмоций, что основывается лишь на инстинктах, оказывается таким поразительно сильным, что гнетущая аура Юнги буквально витает в воздухе. И Чонгук и рад бы помочь, но понимает, что тут ничего не сделать, нужно время. И чтобы ожидание не было таким томительным, Чон несколько раз за вечер просит Мина подпустить Намджуна лишь чуточку ближе. Дружить, но при этом быть доброжелательным и улыбчивым, чтобы альфа не чувствовал, что встревает между Юнги и его переживаниями. — Странно, что ты не на колесах, — замечает Юнги, когда они почти в десять вечера выходят из бара и заказывают два такси. — Да, сдал ключи, — усмехается Чонгук, нехотя вспоминая вчерашний день и утреннее смс-сообщение от мамы, в котором она извинилась за то, что дала отцу ударить его. И все. И больше ничего не написала. Чонгук ответил, что все нормально. На самом деле, глубоко в душе он разозлился на то, что Джианна даже слова ему не сказала, но решил, что нет смысла волноваться о вещах, о которых должны волноваться другие. Все переживания невозможно хранить в душе, рано или поздно поедет крыша. И, чтобы этого не случилось, Чон решает оградить себя. Юнги определенно становится легче в чьей-то компании. Наедине с собой мыслей настолько много, что он не поспевает за ними. Сейчас время такое, все заняты, а он чувствует себя, как дурачок среди состоявшихся людей. — Пойду на курсы английского, — выдает Юнги и ловит удивленный взгляд Чонгука. — А что? Я должен заниматься своей жизнью. Я понял, что буду страдать до тех пор, пока не займу себя полностью. Когда сделаю это, времени на переживания уже не будет. И тогда-то и начнется реальная жизнь, — улыбается Юнги под одобрительный кивок и боковым зрением замечает подъехавшие машины. — Ну, я поеду. Напиши, как доберешься. Омега машет рукой, садится в машину, здоровается с водителем и отворачивается к окну. Через несколько минут он достает телефон из кармана куртки и отправляет Намджуну сообщение с предложением вместе пойти на курсы английского.***
Чонгук разливает чай по чашкам, ставит их на стол и садится, наблюдая за тем, как Чимин заканчивает нарезать сыр. Он решает, что сейчас подходящий момент поговорить с любимым насчет своей безумной идеи. Возможно, не такая уж она и безумная и реально сможет помочь его ментальному спокойствию. — Ты сегодня такой красивый, — замечает Чонгук и видит недовольно сведенные брови Пака, который ставит тарелку на стол и тоже садится, придвигаясь ближе. Чон по-настоящему обожает эти их милые чаепития каждый вечер. Ничего лишнего, несколько закусок, пара чашек чая и они, вдвоем. Здорово вот так разговаривать, делиться тем, как прошел день, рассказывать даже самые незначительные глупости. Потом долго целоваться у кухонного стола, обнимать друг друга, гладить по волосам. А дальше — душ и крепкий сон в объятиях друг друга. — Меня пугает это. Что тебе нужно? — Чимин хватает кусочек сыра и отправляет его в рот, запивая глотком чая. — Ты серьезно? Хочешь сказать, что я не делаю тебе комплиментов просто так? Как ты можешь быть таким? — наигранно злится Чонгук и показательно отворачивается. — Я слишком хорошо тебя знаю, — улыбается Чимин своей собственной фразе. — Уже. Поэтому я научился различать твои интонации. Выкладывай, что такое?! Чонгук тяжело вздыхает, поворачивается и кусает щеку с внутренней стороны, не зная, как лучше сказать то, что хочет. Не покажется ли Чимину его предложение чем-то слишком нелепым и неправильным?! — Я просто не знаю, как ты отреагируешь, поэтому не решил, как сказать тебе. Чимин непроизвольно напрягается. В его голове почему-то сразу всплывают недавние слова о расставании, и он делается таким испуганным, что Чонгук сразу ловит это в его взгляде и накрывает рукой теплую ладонь старшего, что лежит на столе. — Я хочу рассказать о нас всем. Только весьма нестандартным способом. Я знаю, Чимин, я все знаю. И про то, что, скорее всего, поступаю неправильно и по-дурацки, и что у тебя могут быть потом проблемы в универе из-за меня, но мне правда очень тяжело держать это в себе. Я не собираюсь целоваться на каждом углу с тобой, не буду выпячивать наши отношения, потому что в некотором роде, счастье, в самом деле, любит тишину. Но в это же время мне тяжело от мысли, что я должен скрываться. Я хочу сбросить этот груз с плеч и вздохнуть спокойно. — И как? — сводит брови Чимин, не понимая. — Что ты хочешь сделать? Есть предложения? — Есть. Я хочу провести прямой эфир в соцсетях. С тобой, если не против. Рот Чимина непроизвольно открывается, и Чонгук зажмуривается, сильнее сжимая в руке чужую ладонь. Он уже готов выслушать огромный ком из недовольств, даже к мату мысленно настраивается. Но Чимин вопреки ожиданиям лишь жмет плечами, отправляет еще один кусочек сыра в рот и говорит: — Если тебе это поможет, то давай. Я не против. — Серьезно? — неуверенно поднимает глаза Чонгук и смотрит на Чимина так влюбленно и благодарно, что сердце старшего начинает убыстрять темп. Рядом с ним самый замечательный, умный, добрый и понимающий человек во вселенной. Осознание этого заставляет неконтролируемую волну нежности подняться в его груди, вскочить и начать благодарно целовать и обнимать Чимина. Причем объятия эти настолько крепкие, что Пак, кажется, слышит хруст собственных костей и начинает умолять Чонгука отпустить его. — Серьезно-серьезно, — бурчит старший, отодвигая Чона и заставляя сесть на свое место. — Все равно я собирался увольняться из универа. Всю работу на свете не выполнишь, сколько не взвалишь на себя. Я чувствую, что мои физические силы на исходе. Я не могу работать в суде и готовиться к лекциям. Пора и честь знать, — улыбается Пак и делает большой глоток чая. — Ты уверен, что не пожалеешь? — Чонгуку лишь остается надеяться, что это не из-за него. Он никогда точно не сможет сказать, что у Чимина в голове, но он уверен, что этот парень принимает взвешенные решения. — О чем тут жалеть, я тебя умоляю? Твой курс я уже выпустил, ты сдал экзамен на пять, а значит, я свою работу выполнил более, чем отлично. Чонгук улыбается, тянется через стол, чтобы оставить на сладких губах теплый поцелуй, и в очередной раз просит самого себя не волноваться так сильно.***
Утром следующего дня Чонгук отправляет Юнги сообщение, чтобы он обязательно включил его прямую трансляцию. Он сам еще не решил, что будет говорить, и именно из-за этого потеют ладони и нетерпеливо бьется сердце. Правильно ли он поступает? И есть ли другие выходы привести в порядок свое ментальное здоровье. Чонгук уверен, что ничего в этой жизни не стоит Чимина, именно поэтому он хочет дарить ему себя всего, целиком. Без переживаний, без ненависти к другим, без злости. Открыться всем. Это ведь, наверное, неплохо, в какой-то степени?! Это его жизнь, та, за которую он боролся и будет бороться до самого последнего дня. Чонгук поглядывает на Чимина, что сушит волосы феном. Он выглядит спокойным, но очевидно, что тоже переживает. Нервно улыбается, когда ловит взгляд младшего на себе, и неизвестно, о чем думает. Чонгук осознает, что может потерять все и всех. Что после этого прямого эфира не будет путей к отступлению, он сожжет все мосты. И, конечно, он не может быть уверен, что это верный путь, никогда нельзя знать наверняка, любое действие – риск. А то, что собирается сделать Чонгук – риск в пятикратном размере. Этот прямой эфир посмотрят не только его друзья, он разлетится по всему универу, все будут знать. То, чего он так отчаянно боялся, и то, чего сейчас так отчаянно хочет. Это странное, неизвестное и абсолютно иррациональное чувство возникло не так давно. Ему просто захотелось сбросить с себя кокон, перестать бояться, что кто-то узнает, не так поймет, осудит, как то было с отцом в супермаркете. Лучше все узнают лично от него, чем оборачиваться на каждый шепот за спиной. Ведь он уже решил пройти с Чимином до конца, а значит, терять нечего. Чонгук вбивает тональный спонжем перед зеркалом, оценивающе проводит взглядом по отражению, поправляет простую футболку в районе ключиц, взлохмачивает густые волосы, проверяет, ничего ли не застряло между зубов, и передергивает шеей, готовясь. Ему страшно, по-настоящему страшно, аж руки дрожат, но абсолютно очевидно, что будет страшно ровно до того момента, как он не включит прямой эфир и не скажет то, что должен. Счастье любит тишину. Но также оно не любит быть запертым в чулане, чувствовать себя неправильным, лишним и никому ненужным. Счастье должно освещать дорогу, а не прятаться по углам. Счастье должно даровать свободу, а не заточать в кандалы. — Все нормально? — спрашивает Чимин, внезапно подошедший сзади, обнявший за талию и положивший подбородок на острое плечо. — Ты дрожишь. Так переживаешь? — А ты? Не страшно совсем? — голос Чонгука звучит взволнованно, так, будто ему придется встать лицом к огромной публике и вещать со сцены о том, что большая часть из этих людей, скорее всего, не поймет и не примет. — Немного. Не показывай меня слишком много, все-таки это твои соцсети, — просит Пак и оставляет короткий поцелуй в месте, где плечо переходит в шею. — Договорились, — спокойно говорит Чонгук, бросает очередной взгляд в зеркало и останавливается на секунду, замирает, прокручивая в голове все то, что было до появления Чимина, и что есть теперь — после. И взвесив две эти разительные противоположности, окончательно отбрасывает сомнения. Это именно то, что он должен сделать. Прямо сейчас, в этот самый день и в эту минуту. Не будет других подходящих случаев, он именно сейчас, когда рядом с Чонгуком смысл его жизни. Счастливой жизни, которую он ни за что не променяет на мнение общества. Через несколько минут Чонгук уже сидит на диване с телефоном в руках, быстро просматривает ленту, пару секунд держит палец над кнопкой «прямая трансляция», а потом незамедлительно включает, тяжело выдохнув перед этим. — Я включил, — сообщает он Чимину, который опускается на край кровати и подпирает кулаком подбородок, нервно кусая губы. Да, такой опыт у него, определенно, впервые. Он видит, какой Чонгук бледный, и мысленно посылает ему силы, которые в эту минуту обязательно пригодятся. — Так, их уже больше сотни. Всем привет, — давит улыбку омега и поправляет челку перед камерой. — Я не знаю, стоит ли нам подождать еще? Или это все, кто присоединился? Как думаешь? — спрашивает он у Чимина, который жмет плечами. Чонгук возвращается к экрану и быстро читает комментарии, которые приходят. Кто-то спрашивает, с кем он разговаривает, кто-то просто здоровается, Чонин замечает, что Чон отлично выглядит, на что тот расплывается в улыбке и выдает короткое «спасибо». — Так, ребята. Я не знаю, как вы проводите каникулы, но я просто отпадно. Со своим парнем. Кто-то спрашивал, с кем я разговариваю, так вот, как раз со своим парнем. Нет, это не Хосок, — смеется Чонгук, попутно отвечая на сообщения, которые приходят в прямой эфир. — Нет-нет, не Хосок. Я, собственно, за этим и зашел в прямой эфир, чтобы познакомить вас с ним. Хотите увидеть? — после этого Чонгук замечает комментарий от Тэхена, который называет его «сумасшедшим придурком», но это, напротив, отчего-то придает ему сил, и он поднимается, чтоб пересесть на кровать к Чимину. У Чимина потеют ладошки. Да, вот сейчас всем о них станет известно. Он понятия не имеет, как большинство отреагирует, но он уже согласился. Сейчас он должен думать не о себе, а о Чонгуке, потому что все эти ребята в прямом эфире — его друзья и знакомые. — Знакомьтесь, мой самый красивый на свете парень, — младший садится рядом с Паком направляет на него камеру и укладывает голову на чужое острое плечо. — Я должен поздороваться? — вдруг спрашивает Чимин, заставив Чонгука рассмеяться. — Ну, как хочешь. Можешь послать их в задницу, тоже неплохой вариант. — Ого, их уже больше трехсот. Сколько у тебя подписчиков? — Чимин хочет говорить, что угодно, лишь бы избежать самого главного — то, ради чего они все это затеяли. — Довольно много, — говорит Чонгук, а сам судорожно читает комментарии, в которых ребята восприняли все это за шутку. — Нет, мы не шутим, скажи им Чимин, они не верят, — наигранно хмурит брови Чон и чмокает омегу в плечо, скрытое тонкой тканью рубашки. — Мы встречаемся, правда. Я просто хотел сказать это сам, не хотел, чтобы вы узнавали от третьих лиц по слухам. Сколько мы уже вместе? — задирает голову Чонгук, смотря на красивый подбородок Чимина. — Около трех месяцев? — Да, около того. Еще столько же мы шли к тому, чтобы быть сейчас вместе, — Чон снова проходится по комментариям. Кажется, некоторые начинают верить. — Да, я серьезно! Мы даже живем вместе. Сколько мы живем вместе? Месяц точно. Наша разница в возрасте? Мне кажется, Чимин выглядит младше меня, разве нет? — говорит Чон и подтягивает телефон к лицу старшего, на что тот смеется и просит убрать. Чонгук тоже смеется и чувствует, как, наконец, становится легче. Будто огромный камень свалился с его груди, который не давал дышать, а теперь он делает полноценный вдох, благодаря которому все тело наполняется силами. — Нет, на самом деле, я вижу некоторые комментарии. Но не реагирую на них. И не буду. То, что для вас «противоестественно», для нас абсолютно нормально, потому что мы две половинки, которые нашли друг друга в этом суровом мире. — Ты говоришь, как безработный поэт, — усмехается Чимин и уже чувствует себя расслабленнее, потому что Чонгук успокоился, и он ощущает это своим нутром. — Да-да, — Чонгук продолжает отвечать на комментарии. — Да, мы истинные, такое тоже случается. Но мы вместе не поэтому. Мы просто влюбились. Если вы столкнулись с подобным, не думайте, что это ужасно или неправильно, или от этого нужно бежать. Вовсе нет. Любовь есть любовь. В любом виде. Пак слушает Чонгука и, в какой-то степени, поверить не может, что это говорит он. Парень, который так долго шел к нему навстречу. Который столько боялся, сомневался и откладывал их чувства на потом. — Кто-то пишет, что хочет тройничок с нами, — почти шепотом говорит Чимин, заставив Чонгука рассмеяться. — Блять, голодные альфы. Нет, на самом деле, я не против экспериментов в постели. Но если бы я встречался с кем-то другим. Не хочу делиться им, — так серьезно говорит Чонгук, что Пак не знает, радоваться ему или злиться. — Доказать? В смысле? Как мы должны это доказать? — Выключай, — просит Чимин, потому что в комментариях появляется слишком много пошлых шуток, которые его раздражают. А Чонгук, в силу своей молодости и раскрепощенности, напротив реагирует спокойно и просто смеется над ними. — Докажем и выключу, — говорит Чонгук и чмокает Чимина в губы прежде, чем тот успевает что-либо возразить. Это лишь обычный чмок, который, пусть и был слишком неожиданным и спонтанным, но, на самом деле, дался Чонгуку очень тяжело. Ведь, сделав это, он уже никогда не сможет сказать, что это была шутка или тупой розыгрыш. Да, он и не собирался, поэтому решил этим поцелуем поставить печать, подпись под своими словами. Окончательное доказательство того, что они с Чимином выдержат все и даже больше. И никогда не расстанутся из-за чьих-то тупых мнений. Когда Чонгук выключает трансляцию, они несколько минут сидят в абсолютной тишине. В комнате слышно лишь мерное тиканье часов. Чонгук спокоен, а Чимин готов провалиться сквозь землю после этого поцелуя. Такие разные эмоции, но объединяет их одно – облегчение. Даже если кто-то скажет, что это неправильно, даже если кто-то увидит, как они держатся за руки или целуются, больше не страшно. И больше нечего скрывать, потому что каждый человек на свете родился свободным. И никто не вправе отнимать эту свободу ни действием, ни словом, ни взглядом. Телефон Чонгука весь последующий день разрывается от звонков и сообщений. Все хотят знать подробности их с преподавателем Паком отношений. Культовой становится реакция Юнги: «Сдохни, скрытный ублюдок». И Чонгук с облегчением выдыхает, потому что мнение этого придурка ему было важнее всех других.