Чаша Асклепия

      Следующий день был воистину эпичным.       Они взяли прямой курс до Степянки. Как сказал Тед:       — Отсюда только ровная дорожка, ориентировочно — шесть часов до захода на орбиту.       Утром Дэн явился на последнюю инъекцию, как всегда спокойный и невозмутимый, но Вениамину Игнатьевичу почудилось легкое потепление в его глазах. Доктор спрятал улыбку в уголках губ: похоже, план работает. Ледок отчуждения между ним и киборгом начал таять.       Навигатор покинул медотсек, довольно демонстративно потирая ягодицу и морщась. Вениамин Игнатьевич легко усмехнулся: ну-ну, плут и пройдоха, тут ты всех можешь обмануть, кроме меня. Не родился ещё тот человек или киборг (всё едино), который смог бы обвести вокруг пальца доктора Бобкова. «Ну а если и родился, то на бой не сгодился!» — фраза из любимых детских сказок всплыла очень вовремя. — Дэн, это последний, но на ингаляции еще недельку ко мне походишь! — Доктор, выглянув из своей вотчины, с улыбочкой кровожадного маньяка отсалютовал всем пустым шприцем. — Ну кому тут еще нездоровится?       Мимоходом отметил кислую физиономию Стасика — тому, видимо, опять Малые Котики снились, — и настроение взлетело почти до предельной отметки. Вениамин Игнатьевич довольно потёр руки: а жизнь-то налаживается!       До конца дня больше ничего особенного не произошло. Транспортник вышел на орбиту планеты и довольно удачно приземлился или, правильнее будет, пристепянился на прогалине посреди реликтового леса.       Доктор Бобков был необычно бодр, ему тоже передалось всеобщее нервное возбуждение от предвкушения встречи с незнакомым миром. Он с видом победителя оглядел пультогостиную: пилот и навигатор опять занимались своими игрушками, один стрелялками, другой решал какие-то задачки из программы для навигаторов, маялся последними часами ожидания Стасик, а дрянная девчонка Полина всё искала свою мерзкую крысу.       Вениамин Игнатьевич передёрнул плечами и с надеждой скрестил пальцы: от слоновьей дозы стимулятора щурек должен был сдохнуть окончательно и бесповоротно! И убила его сама тупая овца, своими собственными ручонками.       Вениамин Игнатьевич прислушался к ниочёмной болтовне Стаса и Полины и почувствовал укол совести — слишком мало он уделял внимания последнее время Стасику, вон он какой сидит потерянный. Да плюс еще это внезапное влечение к… мужскому воплощению Ленки, рыжей стервы.       Вениамин Игнатьевич усмехнулся: ну ничего, он наверстает упущенное. Его «мальчики» не останутся без внимания. Ни наглый рыжий киборг, ни заклятый друг Стасик.       Вениамин Игнатьевич почувствовал себя мужем, который разрывается между молодой любовницей и старой, но всё ещё очень любимой женой. И сам заулыбался своему сравнению. Ну да, похоже: каждого из них он нагнёт, только каждого по-своему.       Следующий день был суматошным, слегка бестолковым, но по-своему очень интересным. Вениамин Игнатьевич с любопытством разглядывал местную то ли флору, то ли фауну, то ли милый симбиоз этих двух богинь.       Дэн сдержанно шутил (надо же, у киборга, оказывается, может быть чувство юмора), Стасик вымученно улыбался, остальные суетились и бегали, а над всеми этими людишками возвышался гений Великого Врача и Непревзойдённого Манипулятора. Вениамин Игнатьевич приосанился: все они у него в кулаке. Он решает их судьбы. Однако можно немного и прогуляться. Не стоит отрываться от коллектива.       Вениамин Игнатьевич милостиво улыбнулся и ступил на пружинящую твердь чужой планеты. А в следующую секунду поскользнулся на упругом, будто желатиновом, мху. Упасть Непревзойдённому Манипулятору не дала сильная рука пилота, цепко ухватившая корабельного доктора за ворот скафандра, так что все обошлось. Хотя, конечно, торжественность момента немного пострадала.       Прошли еще три дня, и были они спокойны и почти безмятежны. Вениамин Игнатьевич впоследствии вспоминал их как почти счастливые.       Его подопечные были охвачены ненавязчивым, но пристальным вниманием и радовали доктора примерным поведением. Киборг инициативы в общении не проявлял, но и не сторонился и вообще вел себя на удивление по-человечески, не давая никому никакого повода к подозрению. Он болтал с пилотом, дежурил по кухне, зависал над вирт-окном с очередной тупой игрушкой. Обычный, слегка меланхоличный парень, каких в галактике миллионы.       День проходил за неспешными разговорами со Стасиком, они мирно беседовали за чашкой фирменного Вениного чая, вспоминая школьные годы, а по вечерам выходили прогуляться перед сном, любуясь восхитительными оранжево-зелёными закатами.       А ночью, когда утомлённые научной деятельностью биологи засыпали, а Тед, нагонявшийся в своих монстров, уходил к себе в каюту, Вениамин Игнатьевич проскальзывал в гости к киборгу. И они тоже разговаривали, долго, по два-три часа.       Вернее, говорил Вениамин Игнатьевич, а киборг внимательно слушал, чуть наклонив голову и занавесившись от доктора рыжей чёлкой, изредка поднимая на Вениамина Игнатьевича глаза, как всегда ледяные в своём спокойствии, но при этом не забывая методично уничтожать предлагаемые доктором сласти — любил Вениамин Игнатьевич побаловаться вкусненьким… Он всегда был неравнодушен к сладкому, что поделать.       «И к очень сладкому тоже», — холодно и цинично усмехался доктор про себя, выкладывая перед киборгом свои запасы хорошего шоколада: горького, молочного, с апельсиновой корочкой, с острым красным перцем, с мятой, с морской солью, — все самого высшего сорта.       Дэн с бесстрастным лицом поглощал всю эту роскошь, не отдавая чему-либо предпочтения, и точно с таким же воодушевлением хорошо смазанного механизма закусывал изысканное лакомство вульгарными бутербродами с колбасой и сыром, а мог вдогонку и чипсами похрустеть.       Вениамин Игнатьевич иногда качал головой, изумляясь невероятным способностям DЕХ'а столько жрать и не толстеть. Если бы Дэн был человеком, то Вениамин Игнатьевич непременно заподозрил бы у него наличие солитёра и выписал какие-нибудь антигельминтные препараты.       А ещё Вениамин Игнатьевич поймал себя на мысли, что с той ночи в медотсеке ласковое и снисходительное «Дэничка» сменилось в его сознании коротким и звонким, как пощёчина, «Дэн». И эта «пощёчина» чесалась и зудела, не давая наслаждаться жизнью.       Хотя доктор не сомневался: придёт время, и жестянка вновь станет Дэничкой. И Мурзиком. А может, и Барсиком. Доктор Бобков был в этом уверен на все сто процентов.       Вениамин Игнатьевич очень быстро привык к этим разговорам, даже успел полюбить их.       Он пересказывал киборгу истории, услышанные когда-то от самого Стасика. Только — в своей интерпретации. Он рассказывал Дэну правду. Свою правду. Тут чуть сместил акцент, тут чуть пережал, а тут — просто замолчал крохотный, но важный фактик. Немного, так сказать, изменил соус к блюду. Чуть-чуть переместил софит — и сцена осветилась совсем под другим углом.       Всё правда. Почти ни грамма вымысла. Только правда — доктора Бобкова. Подумаешь, поменял ролями участников событий, подумаешь, приписал другую мотивацию. Это же такие мелочи!       И ни в коем случае не осуждать старого друга, нет-нет. Что вы, как можно? Никакого осуждения, только понимание, только дружеское сочувствие.       С доброй, чуть извиняющейся полуулыбкой рисовал Вениамин Игнатьевич образ отставного космодесантника, будто говоря: «Ну вот, такой он, Станислав Федотович Петухов».       Ему, Вениамину Игнатьевичу, выпал нелёгкий крест дружбы с этим человеком. И он достойно нёс его, в меру своих — не слишком больших — сил, пытаясь где-то остановить, где-то урезонить своего друга. А где-то просто исправить то, что Стас успел натворить.       Очень мягко, исподволь создавал Вениамин Игнатьевич портрет типичного садиста, обожающего власть, но при этом трусливого, как все негодяи. Но если Стас до этой власти дорывался… В этом месте Вениамин Игнатьевич вздыхал и смущённо прятал глаза, как будто считал себя виноватым в этих мерзостях, творимых его другом.       — Видишь ли, Денис. Жизнь такая сложная штука… Он, в принципе, был мальчиком не злым, — Вениамин Игнатьевич тёр переносицу и отводил взгляд, — просто любопытным очень. Всегда его интересовало, что будет, если мухе крылья оторвать или, там, мышке уши проколоть… И почему-то с детства не любил рыжих…       Тут доктор Бобков опять виновато улыбался и поспешно отхлёбывал остывший чай, вроде и не хотел он этого рыжему навигатору говорить, так, само вырвалось.       Тут, конечно, было некое преувеличение — рыжих Стасик невзлюбил гораздо позже, в армии. Был там у них один фрукт по прозвищу Рыжее Западло, по рассказам Стасика — мразь и козёл, не жалевший ни людей, ни технику.       Кстати, портрет Стасика для Дэнички Вениамин Игнатьевич с этого самого Рыжего Западла и писал.       — Видишь ли, в чём дело, Денис, — Вениамин Игнатьевич серьёзно и грустно смотрел в глаза киборгу, — в армию со Стасом я ведь пойти не мог. Да и он почти тайно от меня туда завербовался, не хотел, чтоб я ему там под ногами мешался. Ну, война, сам знаешь, дело грязное и кровавое. Стас неплохим военным был. Приказы выполнял. Как мог и как понимал, — Вениамин Игнатьевич сокрушённо покачал головой. — Видишь ли, в чем дело. Наверное, зря он военным стал, люди там… не слишком добрые. А дурные склонности, если они есть, в такой среде расцветают пышным цветом. А там, конечно, такие условия… Ему и самому несладко приходилось, это тоже нужно понимать. Его, наверное, нужно пожалеть.       Для полноты картины Вениамин Игнатьевич рассказал пару военных баек, щедро политых кровью и мозгами врагов и недругов старшины Стаса Петухова.       — Штурм был на Малых Котиках, — рассказывал, проникновенно понижая голос, Вениамин Игнатьевич, — резня была страшная. В конце в рукопашную сошлись, так Стас сам вспарывал животы ксеносам, а одного, совсем молоденького заолтанца, лично на арматурину насадил, — Вениамин Игнатьевич тяжело вздохнул, — для поднятия боевого духа личного состава. Это он мне сам потом объяснял. А тех, кто в плен сдался, велел новобранцам расстрелять. Сказано пленных не брать, он и не брал… Те, кто отказывались, — надолго в отделении старшины Петухова не задерживались. Почему-то. И правильно. Приказ есть приказ. Да…       — А другой раз, — Вениамин Игнатьевич подвинул коробку с «пьяной вишней» поближе к киборгу и на секунду засмотрелся, как тот облизывает испачканные в шоколаде губы, — прислали к нему новобранца. Типа тебя, рыженький, тощий. Стас его воспитанием всерьез занялся. Как водится — наряды, иногда и вне очереди. И под огонь посылал. Все как полагается. А как иначе? Как иначе вырастить настоящего бойца? Только прогнав через огонь и воду. Выживешь — твое счастье. Не выживешь — такая судьба. Но мальчишка везунчик был… До поры до времени. Пока не нарвались они на засаду. Парнишку ранило, говорят, и не больно сильно — выжил бы, если бы в госпиталь вовремя доставили. Да и группа оторвалась от преследователей. Бойцы порывались тащить мальчонку, да Стас не дал его мучить. Говорят, лично пристрелил… Вот так вот. Мда… Правильно говорят — на войне слабакам не место.       Вениамин Игнатьевич посмотрел на киборга. Это была одна из историй про Рыжее Западло, правда, сам прапорщик пристрелить бойца не успел, Стас не позволил, но это уже частности.       В каюте повисло молчание.       Доктор окинул взглядом ссутулившуюся фигуру Дэна: сейчас тот совсем не был похож на киборга, скорее на совсем отчаявшегося молоденького парнишку — голова низко опущена, отросшие волосы полностью закрыли лицо, на секунду Вениамину Игнатьевичу показалось, что напряженные плечи рыжего дёрнулись, как в спазме.       Вениамину Игнатьевичу захотелось заглянуть Дэну в глаза, он нерешительно протянул руку к киборгу. Но в следующее мгновение навигатор вскинул голову, откидывая небрежным жестом густые волосы с лица, и ловким движением фокусника забросил в рот последнюю шоколадную «бомбочку» из раскрытой коробки.       Лицо по-прежнему было спокойно и даже бесстрастно, хотя в уголках губ киборга таилась издевательская насмешка.       Но долю секунды доктор все же смотрел в глаза киборга, и не было там бесстрастия. Доктор чем угодно был готов поклясться, что в глубине зрачков мелькнула ненависть.       Вениамину Игнатьевичу даже на секунду стало жаль глупого несмышленого киберчёныша. Попал ты, парниша, из огня да в полымя. Через мгновение глаза киборга подёрнулись привычным ледком спокойствия и даже некой отрешённости, так что доктор слегка заколебался: а был ли мальчик? Или всё ему опять почудилось?       Почти сразу Дэн поднялся и с едва приметным сарказмом сделал приглашающий жест в сторону двери.       — Вениамин Игнатьевич, я думаю, вам пора спать, всё-таки вы человек, — голос киборга был, как всегда, спокоен и сух, но доктору послышалась в нём какая-то надтреснутость, — трёх часов отдыха вам будет явно мало.       Вениамин Игнатьевич вышел из каюты навигатора, на пару мгновений задержавшись на пороге, тяжело вздохнул и сочувственно покачал головой, словно сожалея, что пришлось расстроить нового друга. Ответом были насмешливый взгляд и чуть вздёрнутая левая бровь Дэна.       Третью ночь Вениамин Игнатьевич посвятил описанию радужных картин их совместного с киборгом будущего. Как они улетят на тихую планетку, поселятся в глуши и тиши, подальше от жесткого мира людей. Вениамин Игнатьевич будет заботиться о киборге и ни к чему принуждать не станет. Просто он друг Дэну и хочет для него только хорошего.       А вот четвёртое утро на корабле оказалось совсем не таким приятным. Стало наконец понятно, куда делся Полинин щурек.       По кораблю расползся сладковатый гнилостный душок — в коридоре и гостиной слабее, в пультогостиной сильнее. В уборной вообще не удавалось высидеть больше двух минут, причем включенная вытяжка только добавляла вони.       — Эта чертова тварь сдохла в системе вентиляции! — наконец вынес вердикт Теодор, принюхивавшийся ожесточеннее других.       Глупая девчонка ходила с мокрыми глазами и шмыгала носом. Вениамин Игнатьевич очень надеялся, что в её пустой голове появилась мысль, что это она сама уморила своего Мосю.       Воняло невообразимо, от едкого запаха кружилась голова и слегка подташнивало. Можно было утащить Стасика гулять, тем более к вечеру жара спала и небо уже привычно раскрасилось зелёными и оранжевыми всполохами. Но Вениамин Игнатьевич почему-то медлил, словно ждал чего-то.       И дождался. Настырный пилот решил всё же влезть в душу навигатора, причем не снимая сапог. Доктор прислушался и недоумённо покачал головой: как можно быть таким бестактным и твердолобым?       Теодор с грацией носорога расспрашивал Дэна, почему да как разбился его корабль. Дэн отвечал сдержанно, но, пожалуй, даже резче, чем Вениамину Игнатьевичу.       Вениамин Игнатьевич уже подумывал, не броситься ли киборгу на выручку, чтобы наглядно продемонстрировать свою дружбу. Готовность помочь.       Но тут пилот тряхнул кудлатой головой (зря Стасик всё же не заставил его подстричься — неопрятный этот Тед какой-то) и примиряюще хлопнул напарника по плечу.       — Пошли лучше на лису охотиться!       Охоту на механическую лису поддержали все, правда, вышла она такая же нелепая, как почти всё, происходившее на этом транспортнике.       Все совершали глупые, немотивированные поступки, и, видимо, это было заразно. Иначе как объяснить то, что в конце охоты Вениамин Игнатьевич сел на пульт управления (совершенно случайно, между прочим!)?       Хотя самое нелепое, конечно, было не это, а сама лиса — странное фиолетовое существо с куриными лапами и красными глазами.       Лиса удрала, и охота закончилась. Все вернулись на корабль, уставшие, чуть разочарованные, но все равно безумно довольные. После прогулки на свежем воздухе хотелось спать, предварительно съев что-нибудь жутко вкусное и такое же вредное. Впереди была очередная «задушевная» беседа с Дэном. Сегодня доктор запланировал расспросить киборга о его жизни в армии и на «Чёрной звезде». Всё-таки контакт налажен и налажен неплохо, следует побольше узнать об этой рыжей бестии.       Но едва лишь шагнув на порог транспортника, Вениамин Игнатьевич понял: опять что-то случилось.       Стасик сидел за столом с видом затравленного огромного пса, замученного стаей хозяйских котят. И сделать ничего нельзя, и терпеть сил нет.       Молодёжь тоже поняла: с капитаном явно что-то не то. Они шушукались и толкали друг друга локтями. До острого слуха врача долетело слово «геморрой», произнесённое громким шёпотом «деликатного» пилота.       Вениамин Игнатьевич пригляделся: да, Стасик сидел, как кол проглотивши, и терзал в пальцах несчастную корабельную вилку. Но на признаки геморроя это было явно не похоже. Стасика что-то взволновало, но что?!       Вениамин Игнатьевич озабоченно и настороженно оглядел заклятого друга с ног до головы. Никаких повреждений или признаков болезни не заметил. Что могло взволновать довольно выдержанного и хладнокровного бывшего старшину космодесантников настолько, что тот открыто демонстрировал свою нервозность молодняку? Мда, видимо, произошло что-то поистине невообразимое.       Терзаемый смутной тревогой, Вениамин Игнатьевич с трудом досидел до конца ужина. Но и Стасику не терпелось остаться с верным другом наедине.       Как только парни и Полина встали из-за стола, капитан вскочил и почти бегом бросился в медотсек. С растущим беспокойством Вениамин Игнатьевич поспешил за ним.       Оказавшись наедине, Стасик отчаянным жестом выхватил из нагрудного кармана лист бумаги и сунул Вениамину Игнатьевичу под нос.       — Читай! — трагически выдохнул капитан. — Вслух! Может, у меня просто крыша от местного воздуха едет! Взял, называется, полистать от нечего делать…       Вениамину Игнатьевичу не надо было напрягать зрение, чтобы понять, чем именно тычет ему в лицо Стасик.       Сердце пропустило удар и рухнуло куда-то под диафрагму. Это был лист из таможенной декларации. Как он мог забыть про эти документы?! Почему тихой сапой не забрал себе? Воистину, на всякого мудреца довольно простоты!       Он прищурился и начал читать декларацию с самого верха, пытаясь хоть как-то выиграть время. Как объясняться со Стасиком, он ума приложить не мог.       Вениамин Игнатьевич тянул время, заговаривал Стасику зубы, а сам мучительно пытался найти выход из создавшейся ситуации.       Сейчас, находясь со Стасом наедине, Вениамин Игнатьевич понимал: зря он всё же связался с киборгом. Надо было прислушаться к голосу интуиции и оставить рыжего бомжа на Новом Бобруйске. Потому что именно с его приходом всё пошло наперекосяк. Куда проще было найти навигатора по своим каналам.       Недаром говорят: нельзя гнаться за двумя зайцами разом! Он, взрослый человек, повёлся на рыжие патлы какого-то бомжа. Авантюризм до добра не доведёт, надо было методично придерживаться разработанного плана. Импровизация с бабами в постели хороша, а не когда на кон поставлена Цель Всей Жизни.       Все эти мысли ураганом пролетели в голове, пока Вениамин Игнатьевич пытался хоть как-то успокоить Стаса, который рвался немедленно отыскать беспардонную тварь. Потом пришлось его отпаивать коньяком.       А когда всё-таки удалось спровадить Стасика в его каюту, Вениамин Игнатьевич чувствовал себя как выжатый лимон. А ведь надо бы ещё и с Дэном поговорить.       Вениамин Игнатьевич тяжело вздохнул: сил врать у него не было. Если этот кибер опять начнёт выделываться — Вениамин Игнатьевич может и сорваться. Что было и глупо, и опасно. Было у Вениамина Игнатьевича ещё кое-что из прибамбасов дексистов в загашнике, но насколько это окажется эффективно? Не повторится ли казус с наполовину перепрошитым жетоном? И успеет ли он воспользоваться хоть чем-нибудь, потеряв тот самый эффект неожиданности?       Но не говорить — тоже нельзя. В конце концов, Дэн мог взломать искин и прослушивать чужие разговоры. Так что выхода у Вениамина Игнатьевича просто не было.       Эмоциональный подъём, который он чувствовал после охоты на лису, схлынул. На корабле воняло. Начало ломить виски, будто наступило раннее похмелье. Но Вениамин Игнатьевич всё же дошёл до каюты навигатора.       Вениамин Игнатьевич остановился напротив двери. Раздражение вместе с дурнотой накатывало волнами. Он стиснул зубы, крепко зажмурил глаза и решительно стукнул по железной двери.       Дверь открылась почти сразу, киборг окинул доктора взглядом и отступил в глубь каюты.       Вениамин Игнатьевич шагнул внутрь, не глядя на такой раздражающий его сейчас объект. В каюте повисло тяжёлое молчание. В этом не было ничего необычного — Дэн всегда неразговорчив, но сегодня это ужасно злило.       Вениамин Игнатьевич поднял на навигатора глаза, молча смерил взглядом с ног до головы, остановился на худой шее с выпирающим кадыком и вдруг представил, как ослепительно сверкающий хирургический скальпель вспарывает это адамово яблоко, как голубые глаза темнеют от невозможности терпеть невыносимую даже для киборга боль, и раздражение медленно отступило, а на душу снизошли умиротворение и благодать.       Вениамин Игнатьевич перевёл дыхание и уже спокойно посмотрел Дэну в глаза:       — Капитан всё знает, Денис. Про киборга.       И вновь в каюте повисло молчание. Киборг был по-прежнему невозмутим и неподвижен, лишь рыжая бровь, рассечённая тонким шрамом, чуть взлетела вверх.       — Вениамин Игнатьевич, я же учил вас, при разговоре с боевым киборгом максимально точно формулируйте свои мысли, — голос звучал лениво и чуть нравоучительно. — Что значит — всё? Мне пора зачищать корабль и устраиваться на постоянное место жительства тут в полном одиночестве?       Раздражение вновь приподняло голову в душе доктора Бобкова.       — Денис! Прекрати паясничать! Всё — это значит, что капитан знает, что ты есть! То есть что киборг есть… А ты и есть киборг!       — Но он же не знает, что киборг — это я, — Дэн говорил медленно, в голосе явно слышались успокаивающие нотки — так говорят с маленькими детьми или впавшими в маразм стариками.       Вениамин Игнатьевич чуть не захлебнулся от возмущения — это кто кого тут успокаивать-то должен и жизни учить?       Он на секунду прикрыл веки, перед внутренним взором опять встала операционная, залитая холодным светом, и рыжие всполохи волос на белой простыне. В воображении сверкнул скальпель, с которого медленно и тягуче капала тёмная венозная кровь.       Он открыл глаза и чётко произнёс, твёрдо глядя киборгу в лицо и делая ударение на первом слове:       — Пока — не знает.       Вениамин Игнатьевич развернулся и двинулся прочь из каюты, когда спокойный голос негромко произнёс ему в спину:       — Для всех будет лучше, если и не узнает. Не стоит делать глупостей, Вениамин Игнатьевич.