Король

Прелестные дриады пробуждаются от тысячелетнего сна, когда нарнийцы поют о победе. Рык Аслана прогоняет тоску и боль, и нарнийцы поют о свободе и радости, по которым столь сильно тосковали с тех пор, как древние короли и королевы покинули их земли, казалось бы, навсегда. Молодой король отважен, как лев, говорят все вокруг. Он наконец положил конец страшному террору тельмаринов, примирил враждующие народы и теперь — на балу, посвященному своему восшествию на благословенный престол — ведет в танце благороднейшую и прекраснейшую из королев, смотрящую на него с некрываемым восхищением. Недалеко и до королевской свадьбы: союз юного правителя и мудрой королевы из сказок положит начало царствованию воистину замечательному, шепчутся звери да люди. Только лишь Питеру, королю-ныне-забытому, внезапно кажется, что ему на этом празднике жизни места почему-то нет. Боевые шрамы еще сильно ноют, перебитая в схватке с узурпатором кисть перевязана, и Питер с трудом укладывает на дно резного сундука, который совсем скоро отправится в королевское хранилище, свои верные кольчугу и щит. Питер оставляет при себе лишь меч, но и его придется отдать нынешнему защитнику Нарнии рано или поздно, он это понимает прекрасно. Эдмунд старшего брата пытается подбодрить, хлопает по здоровому плечу и удовлетворенно замечает, что их миссия почти выполнена. Эдмунд рад искренне. Их любимая Нарния теперь в надёжных руках, но Питер чувствует пугающую пустоту меж поломанных полых рёбер. Эдмунд и Люси на празднествах веселятся, как дети [внутренний голос напоминает — они и есть дети, Питер], хотя стоит прикрыть веки, как он видит их взрослыми прекрасными молодыми людьми, танцующими на вовсе других балах, отзвучавших целую вечность назад. Говоря откровенно, Эдмунд и Лу — нарнийцы в гораздо большей степени, чем Питер и Сьюзен, они Нарнией вскормлены и воспитаны, она в их костях и крови расплавлена. Младшие брат и сестра в силах преодолеть во славу Нарнии любые преграды, и Верховный король ими гордится всем сердцем, но о себе не может того же сказать. И Сьюзен. Сьюзен, милая, возлюбленная, дорогая сестра, вроде бы на первый взгляд тоже очень счастлива. Её нежные руки внезапно обнимают его со спины, и Питер вздрагивает. Звонкий смех Королевы Великодушной бьет по истончившимся нервам, и он отстраняется от нее резче, чем хотел бы когда-либо. Сестра смотрит взглядом удивлённо-обиженным, и у него предательски сжимается горло, но она уже увлеченно щебечет о чудесах, которые им предстоят, пока они будут исследовать эту новую для себя Нарнию. В её кажущимся таким восторженным голосе — его собственные растерянность и фальшь, которые он слышит, только потому как знает её слишком хорошо. Сьюзен никогда не умела ему лгать. — Питер, — сестра выдыхает его имя рвано, теребит тонкими бледными пальцами искусное кружево на узких рукавах голубого платья. Этот цвет ей очень идёт, Питер отмечает сей факт уголком сознания, бьющегося в беспричинной тревожной агонии. — Я хотела сказать тебе еще до коронации, но не было случая. Каспиан сделал мне предложение. Он хочет, чтобы я стала его женой. Вот так. Питер знает, что на его безэмоциональном, застывшем лице не дрогнул ни единый мускул, но милая сестра почему-то всё же сбивчиво, шепотом оправдывается. Вокруг них рушатся все миры, но это почти привычно. — Я не знаю, проведем ли мы здесь ещё день, месяц или целые годы, Питер. Но если годы. Неужели мне не стоит попробовать? Я так и не вышла замуж в наше первое царствование и сейчас даже не могу вспомнить почему, — ответ она, конечно, же знает, но об этом говорить больно, да уже и не нужно. Он понимает её. Улыбается, натягивая оживление на скулы, подбадривающе, хотя внутри — горят, со скрежетом рушатся все его воздушные замки старых надежд, забытых желаний. Королеве Великодушной нужна поддержка, и она получит её, потому что он всегда будет её братом. — Не объясняй. Я всегда на твоей стороне. Если это — то, что сделает тебя счастливой, я тоже буду счастлив, Сью, — «Сью» — братское, ласковое обращение, которое всегда между ними должно было быть. Кажется, он делает всё, что в его силах, но малиновые губы сестры все равно вздрагивают, будто от удара. Что это — неуверенность? Есть ли ему смысл спрашивать? Ведь она сама всё для себя решила. Сестра кивает, быстро чмокает его в щеку привычным, знакомым до боли щемящей движением, и момент неловкости, кажется, быстро пройден. — Спасибо, Пит, — чудится ли ему фраза, сказанная полушепотом, когда она разворачивается, чтобы бодро уйти навстречу будущему счастью, фраза, развеянная по ветру, как и прах всех его несбыточных надежд: «Я всегда буду любить тебя, брат мой король»? Наверно, это и вовсе неважно. Питер — король-беглец, отпустивший королеву по желанию собственному, исчезает с торжеств, пока младшие брат и сестра не хватились его. Лошадь, что ему выдают в конюшне, молчит и, скорее всего, она не нарнийская, но тишина ему сейчас даже в радость. Питер — король, скачущий сквозь шипы и пропасти к своему разбитому, покорённому многие годы тому назад замку Кэр-Параваль день или, может быть, больше, но путешествие ничего, кроме усталости и смутной тоски по дому, ему не приносит. Его сломанный тронный зал пуст, но легко вообразить коронацию и заседание совета, и детские игры в прятки с младшими королем и королевой, и танец фавнов, и многое, что когда-то было столь дорого для него. Ему легко вообразить полную приключений, счастливую юность, которая, быть может, была лишь в его воображении. Питер более не король, Питер — такая же развалина, как и его прекрасный замок. Над принятым осознанием Питер смеётся столь долго и самозабвенно, что собственный голос срывается до хрипа. Он давно знает, что не один среди руин, слышит дыхание зверя за своей беззащитной спиной, но не страшится. От кончиков пальцев до сердца расходится умиротворяющее тепло, и лишь один зверь на целом свете способен принести человеку покой одним своим незримым присутствием — Аслан, их добрый лев и вечный наставник. — Прости меня, Аслан. Я не могу жить в этом мире с мыслью, что я — диковинный гость в собственном королевстве, что я есть рассказанная малышам на ночь сказка, полузабытая легенда, как и мой замок. Так выглядит моя жизнь — эти руины и есть моя жизнь, Аслан, — Люси могла поверить все свои тайны доброму льву, но не Питер, и всё же именно сейчас он зарывается дрожащими пальцами в благородно подставленную золотую гриву волшебного зверя и вытирает рукавом рубашки слезы слабости, хотя, кажется, не плакал уже тысячу долгих лет. — Я хочу уйти. Нет, я не хочу, но я должен уйти сейчас, иначе просто сойду с ума. — Я должен был предупредить тебя, мой мальчик, — лев печально вздыхает, но не осуждает его открыто, и это становится столь внезапным облегчением, что подгибаются ноги. Лев продолжает мягко, разговаривая будто с ребёнком. — Ничто не повторяется дважды. Теперь я вижу, что это путешествие подошло для тебя к концу, но не потому что твое правление или ты сам стал сказкой! Тот, кто однажды был королем, останется им навсегда. Я лишь хочу, чтобы ты увидел другой мир и сравнил его с этим, Питер, ты меня понимаешь? Нарния научила тебя всему, что могла. Этого пока хватит. — Нарния всегда будет в моем сердце. Клянусь тебе, Аслан, я никогда этот мир не забуду и не предам, — Питер знает, что сказанное им — чистая истина, и этот чудный мир, принесший ему много боли, был в его жизни и величайшей радостью. Этого никогда не вычеркнуть, не забыть и совсем уж заново, пожалуй, ему не начать даже в Англии. — Но позволь моим сёстрам и брату остаться. Отправь меня домой одного. Они так счастливы здесь. — Эдмунд и Люси вернутся, мой мальчик, но не сейчас. А Сьюзен. Она теперь ощущает себя столь же потерянной в этом мире, как и ты. Не спорь со мною, ибо я говорил с нею прежде, чем с тобой. Вам обоим пора двигаться дальше, хотя в глубине души, в самой светлой её части, вы всегда найдете для себя Нарнию. Не печалься, мой мальчик, мы еще встретимся когда-нибудь. Сверкающие, будто солнце, глаза льва улыбаются. Питер чувствует себя растерянно — всё, чего он просил, исполнится, как только он в последний раз прибудет во дворец тельмаринов. Будто он заказал Санта Клаусу дорогой подарок и только теперь засомневался, нужен ли он ему. Будет тяжело смотреть в глаза родных, но он справится и, в конце концов, то, что им придется уйти, — не его вина, ибо с Асланом нельзя спорить. Это закон неназванный и непреложный. Запахи моря и леса, мерный шелест волн и пение птиц теперь запечатываются в памяти особенно остро, особенно сладко и горько, и Питер даже внезапно кричит — это крик свободы, которую он всегда ощущал в этом мире, в этом крике отпущены все воспоминания, тяготившие его и одновременно поддерживавшие. Нарния, дорогая Нарния, как возлюбленная его сестра, остаются в мечущемся сердце, как нечто, по чему он будет скучать до самой последней минуты своей жизни, короткой она будет иль длинной. Ведь некоторые вещи просто не в силах быть изменены.