Константа

      — Матч со Слизерином уже на следующей неделе, — объявил Рон, плюхнувшись за гриффиндорский стол напротив Гарри, — ты уверен, что сможешь играть?       — Какой матч? — мгновенно возмутилась Гермиона. — Его несколько дней, как выписали! Гарри, ты должен отказаться! Все поймут, ведь у тебя было серьезное истощение, ты две недели пролежал в больничном крыле, и…       — Нет, — коротко отозвался Поттер, вылавливая ложкой кусочки моркови из тарелки с супом. — Я буду играть.       — Я верил в тебя, дружище! — воодушевился Рон. — Мы должны их сделать! А то, честное слово, сил никаких нет видеть довольную рожу Малфоя!       — Да вы с ума сошли! Гарри не может играть, он еще слишком слаб! А что, если у него опять случится видение, и он упадет с метлы? То-то Малфой обрадуется!       — Да ладно тебе, Гермиона, он отлично выглядит! Да и кошмаров уже давно не было, правда, Гарри?       — Угу, — буркнул Поттер, уткнувшись в тарелку.       — Что-то слабо верится…       — Да говорю тебе, он прекрасно спит последнее время! Не вопит, народ не будит…       — А может, просто кто-то слишком крепко дрыхнет?       — Хочешь сказать, я бы не заметил, если бы он кричал на всю спальню, как раньше?       На некоторое время повисла пауза, а затем Гермиона взглянула на прикинувшегося глухим Поттера.       — Гарри, если ты опустишь нос еще ниже в тарелку, я принесу акваланг. Признавайся, чего ты не договариваешь?       Гарри со вздохом выпрямился.       — Со мной правда все в порядке, Гермиона. Не волнуйся.       Это, конечно, было чистой воды враньем. Кошмары и видения никуда не делись, они накрывали Гарри с головой, стоило ему закрыть глаза или уловить знакомую фразу, но в последнее время ему действительно стало немного легче, потому что он научился сбегать от этих снов.       Каждый раз, когда становилось особенно плохо, в памяти сами собой всплывали слова Снейпа, и стоило Гарри сосредоточиться на них, как он моментально оказывался в ставшей знакомой до последнего шнурка на занавеске комнате.       Комнате, в которой неизменно горел камин, а в воздухе разливалось спокойствие и умиротворение. А еще там всегда был Северус. Он мог сидеть в кресле или на диване, на корточках перед камином, задумчиво вороша кочергой поленья, или стоять у окна, глядя куда-то в глухую темень… но он всегда был там. Словно ждал его. Хотя почему словно? Ведь этот Северус был не более, чем плодом его собственного воображения.       Настоящий Снейп, с которым Гарри виделся на зельеварении и изредка в Большом зале, оставался прежним. Холодным, равнодушным и непробиваемым профессором, с которым не хотелось оставаться ни секунды дольше необходимого.       Северус, которого выдумал Гарри, был совершенно другим. Он был живым. Да, местами он был очень похож на оригинал, но постепенно Поттер стал замечать в нем те качества, которых нелюдимый учитель был начисто лишен. Его Северус беспокоился о нем, хоть и не демонстрировал этого открыто, он перестал язвить при любом удобном случае, успокаивал после очередного дикого видения, любил играть в шахматы и имел привычку цитировать Шекспира.       С профессором Снейпом Гарри старался лишний раз не встречаться взглядом, а вот смотреть в лицо Северусу он любил. Ему нравилось наблюдать, как меняется выражение его глаз во время разговора, как на тонких губах появляется кривая усмешка, как он привычным жестом откидывает со лба волосы.       На уроках зельеварения Поттеру не хотелось привлекать к себе внимания, чтобы не вступать в диалог с самодовольным Снейпом, а с Северусом ему было уютно молчать.       А главное, время в этом крошечном мирке, который Гарри — теперь он был в этом уверен — себе выдумал — текло совершенно иначе, чем в реальности. Он мог провести в комнате с камином несколько часов, но проснувшись, обнаружить, что прошло не более двадцати минут. И он пользовался этим без зазрения совести, сбегая в свое убежище при каждом удобном случае.       И это стало его спасением.       Научившись в критические моменты вызывать в памяти образ Северуса, Гарри со временем заметил, что кошмарам остается все меньше и меньше места в его сознании. Комната с камином вытесняла их, наполняя сознание таким теплом и спокойствием, что Поттеру с каждым разом было все труднее уходить оттуда.       — Гарри, — голос одного из школьных старост отвлек его от приятных воспоминаний, — директор Дамблдор просит тебя зайти к нему в кабинет после обеда.       — Зачем? — насторожился Поттер.       Дамблдора он после того инцидента с разгромленным кабинетом видел лишь однажды, когда тот пришел к нему в больничное крыло и с улыбкой сообщил, что совершенно не сердится и не винит его в случившемся. Ах да, еще он, кажется, просил обращаться к нему в случае чего, но Гарри, довольно быстро убедившийся, что «комната с камином» помогает от страшных видений куда лучше бесед с директором, от обращений решил воздержаться. По крайней мере, пока.       — Как ты понимаешь, мне он не докладывает, — фыркнул староста. — Попросили передать, я передал.       — Ладно, спасибо.       Гарри бросил ложку в тарелку с недоеденным супом. Настроение резко испортилось.

***

      — Мальчик мой, я рад видеть, что тебе лучше, — Дамблдор солнечно улыбался, но Поттеру отчего-то мерещилась скрытая угроза в глубине его глаз. — Тебя больше не мучают дурные сны?       — Не так часто, как раньше, — уклончиво ответил Гарри. Врать было бесполезно, ложь директор чуял за версту, но ведь сообщать часть правды — это не то же самое, что лгать.       — Это воодушевляет, — задумчиво произнес Дамблдор. — Но мне не очень понятна причина, по которой наступило улучшение… Скажи мне, Гарри, ты что-то предпринял, чтобы избавиться от кошмаров? Может быть, заклинание или ритуал?       — Нет, сэр, — честно ответил Поттер, вновь ощущая ноющую головную боль. И почему в кабинете директора у него каждый раз начинается мигрень?       — Ты говоришь мне правду? Пойми, Гарри, я ни в коем случае не собираюсь ругать тебя, но если ты подвергал себя магическому воздействию, это может быть опасно! Даже если тебе кажется, что стало легче…       — Да нет же, профессор, — искренне повторил Поттер. — Я не проводил никаких ритуалов, не читал заклятий и не пил зелий. Просто видений стало меньше. Но ведь это хорошо, правда?       — Да, безусловно, — кивнул Дамблдор, но улыбка на его лице заметно померкла. — Однако, будет еще лучше, если нам удастся полностью избавить тебя от них, не так ли?       — Конечно, сэр.       — Хорошо. Ты знаешь, я провел кое-какие исследования, пока ты лежал в больничном крыле. И мне кажется, я нашел способ раз и навсегда оградить тебя от подобных проблем.       — Правда? — где-то в глубине души загорелся огонек надежды.       Конечно, ему нравилось прятаться от всего мира в комнате с камином, но вот причины, раз за разом приводящие его туда, становились только хуже и причиняли слишком много боли. И если директору действительно удалось найти способ прогнать их…       — Ты сможешь снова жить спокойно, Гарри, — словно уловив его мысли, негромко сказал Дамблдор. — Все закончится, и твой мир снова станет прежним. Ты наладишь отношения с родителями, сможешь учиться и озорничать с друзьями в свое удовольствие, больше не будет никаких темных миров, преследующих тебя по ночам… Ты станешь самим собой. Ты ведь хочешь этого?       — Хочу, — словно завороженный прошептал Гарри. В памяти пронеслась ярким вихрем его прежняя счастливая жизнь. Полеты на метле с отцом, прогулки с мамой, небольшие школьные приключения с друзьями, совместные планы на будущее. — Что мне нужно для этого сделать? Пройти какой-то ритуал? Лечь на обследование в Мунго?       — О, все намного проще, мой мальчик, — Дамблдор улыбнулся и, вытащив из ящика стола толстый фолиант, положил его на стол. — Тебе нужно будет лишь произнести словесную формулу. Не понадобится даже палочка.       — Так просто? — неверяще хмыкнул Гарри. — Разве так бывает?       — Уж поверь мне, — глаза директора лукаво замерцали. — Иногда самые важные вещи имеют самую простую форму. Ты готов попрощаться со своими кошмарами?       Дамблдор открыл книгу, зашелестев страницами, и в этот момент взгляд Гарри зацепился за потрепанную обложку. Сердце пропустило удар. Это была та самая книга, которую еще несколько месяцев назад нашла в библиотеке Гермиона. Так просто… Неужели все было так просто? Если бы он тогда послушал ее и произнес заклинание… Стоп. А почему он не произнес его тогда?       Голова отчаянно заныла.       Он писал эссе, потом пришла Герм с книгой, сказала, что нужно произнести формулу…       В висок будто воткнулся раскаленный гвоздь.       Потом, что было потом? Он услышал голос Снейпа… что-то про осторожность. А потом Гермиона из темной реальности. Она тоже говорила что-то про формулу… Стало не хватать воздуха, он выбежал в коридор…       В глазах потемнело.       Почему постоянно всплывает какая-то формула? Почему все вокруг так отчаянно пытаются заставить его произнести ее?       Пожиратель, убивший Рона в другом мире, тоже хотел, чтобы он сказал эти слова. Какие? Кажется, что-то на латыни… А потом магглы, схватившие Гермиону и Луну…       — Ты можешь все исправить, Гарри! Ты можешь нас спасти! Если произнесешь эту формулу, все закончится! Пожалуйста, умоляю тебя! Сейчас наши жизни в твоих руках!       Дальше, что было дальше?       На губах появился металлический привкус. Гарри неосознанно стер вновь пошедшую носом кровь.       Он не мог сделать того, что они просили. Не помнил, почему, но точно знал, что не может. Как не мог смотреть на то, как друзья гибнут один за другим на его глазах, и тогда…       Кончик палочки упирается в висок, и он с заторможенным удивлением видит растерянность в глазах противников.       — Нет, не смей! — смутно знакомый холодный голос с шипящими нотками.       — Авада Кедавра! — мгновенная зеленая вспышка, и блаженная темнота, окутавшая его.       Неужели он покончил с собой? Бред какой-то… Он ведь жив.       Где-то на краю сознания раздался голос Дамблдора. Он говорил что-то или кричал… Гарри не понимал. Он чувствовал, что вновь теряется в водовороте видений, но теперь у него был спасательный круг. Его комната с камином. Его точка опоры.       — Северус, — хриплый шепот неосознанно срывается с губ, а в следующий миг он буквально падает под ноги Снейпу на пушистый ковер.