Schoolcrack

      Ну и, разумеется, в первый же день я проспала.       Будильник, правда, не полетел в стену – ничего такого, вспышками ярости не страдаю. Да и он вовсе не подвёл меня – я сама его сразу выключила, как только зазвонил. Подумалось: сегодня всё равно никуда не надо, могу себе позволить поспать ещё. А то, что я вчера обещала себе посетить свой класс в первый учебный день хотя бы на линейке – как-то мимо пролетело. Мол, да кому это надо, кроме меня самой? Они там, небось, даже и не знают, что я теперь с ними учусь. Получается, если я кого-то и подвожу, то только себя. А уж с собой-то всегда как-нибудь договорюсь. Например, сдамся и забью на своё обещание в угоду парочке лишних минут сна, ага.       Вот так и бывает, когда второпях поднимаешься в три часа ночи, чтобы набросать на первом попавшемся под руку клочке бумаги посетившую во сне мелодию. Ведь они приходят так редко, а тут столь ясное звучание, что хоть сейчас бери и наигрывай на чём угодно. Вдохновение, за что ты вот такое? Спасибо ещё, что могу в любой момент просто взять и проснуться по желанию – но вот помнить всё, особенно музыку, получается лишь первые полчаса. И, опять же, спасибо – теперь эта музыка у меня записана, хоть и дрожащими руками в полутьме. Кому спасибо только – не понятно. Может, Тренеру, потому что в моих снах она ведёт себя, как босс. Хорошо хоть, что не мой, а финальный босс для всех, кто с ней столкнётся в сражении – то есть, самый непроходимый. Надо было пообещать ей прийти на линейку, а не самой себе – тогда бы я не смогла так прохлаждаться. Всё равно, мол, никто с утра не ждёт – ни уроков, ни переводных – значит, за опоздание на пятнадцать минуточек ничего мне не будет.       Разумеется, как только мои глаза закрылись снова, те самые пятнадцать минуточек совершенно незаметно растянулись чуть ли не на час.       Час – это значит, что у меня совсем не остаётся времени привести себя в надлежащий вид. Хотела порадовать директора и, что уж говорить, наверняка много кого ещё, сделав всё по красоте. Чтобы выглядеть, как он сказал, хорошей девочкой – с какой даже самым отбитым было бы радостно учиться в одном классе. Вчера казалось, что для этого мне не понадобится особо много. Одна только школьная форма сделает половину дела, даже если она не подходит по цветам. С остальным – причёской и минимальным макияжем для выхода в люди – я бы справилась как раз за час. А теперь что?       Смотрю на себя в зеркало и сама себе ухмыляюсь – без должной укладки я больше похожа на какого-то малолетнего Джона Коннора, чем на хорошую девочку. Сколько ещё ждать, пока волосы отрастут для нормального хвоста? Из зеркала на меня смотрит... Тренер. Или мимо зеркала, мимо меня. Сейчас она словно реальное воплощение того, как в фильмах изображают едва пробудившихся красоток – вся изнеженная после сна, длинные волосы лоснятся и ничуть не спутаны, а лицо безмятежно. Зачем изображает, будто тоже спала? И ведь добилась своего – я отвлекаюсь от своей горе-причёски и залипаю на её ночное платье, пытаясь спросонья разобрать, действительно ли сквозь него почти всё просвечивает, или мне кажется.       В себя прихожу только в момент, когда наши взгляды в зеркале встречаются. Она, наверное, ждала, что я отвернусь от её отражения – и повернусь таким образом к ней самой. Неловкий момент, прямо как в фильмах. Почему я, такая смелая во сне, не могу в открытую на неё пялиться и всякий раз отвожу взгляд, как только она это видит? Да, говорят, нельзя.       Перед тем, как влезать в мир воображаемых друзей, я немало читала об этом. И одно из мнений гласит, что нельзя давать им слишком сильных эмоций, иначе это выйдет из-под контроля. Я, конечно, не верю, что кто-то может написать правила для того, что происходит у меня в голове и по моим законам, но все же немного опасаюсь. Да и потом, Тренера как-то даже язык не повернётся обозвать «тульпой»– так называют друзей, что мы создаём в своём воображении. Звучит будто какой-то мифический призрак или дух. А для меня она как живой человек. Ей, кстати, не нравится это «слово на букву Т». Это, говорит, как назвать человека «человек» вместо имени. Или дать коту кличку, а звать вместо этого «кот». В общем, я как-то и решила – почему бы мне не вести себя подобающе? С живыми подружками я бы тоже знала границы допустимого.       Вспомнишь чёрта – он уже тут как тут. Забрался на полку под зеркалом, пока я шарила там в поисках лучшего средства для укладки. Всё разбросал и уронил на пол. Зато средство тут же нашлось.       – Ты же всё равно опоздала уже, – говорит аристократичным голосом, как будто под его личиной скрывается от всех британский принц. – Да и тебя не ждут. А если ждут – подождут ещё. А мое дело не терпит отлагательств.       – Что это за дело?       – Ну, хоз, ты это... – и указывает лапой на разинутую пасть. – Ну ты поняла.       – А по-японски? – нахал заслужил небольшой урок.       – Ну... Там... Гошуджин-сама... ты это... – указывает опять, – кормить будешь?       Вообще, если кот говорит, значит вовсе я и не проснулась.       – А как же волшебное слово?       – Ну... Мяу. Это?       – Не-а, не убедил. Скажи-ка лучше, что бы ты предложил делать теперь со школой?       – Ну, ты скажешь, что опоздала, потому что на тебе лежал котик. А я, так уж и быть, соглашусь подтвердить эту версию как главный подозреваемый.       – А чтоб не опоздать?       – Да не знаю, ничего не надо делать – так иди.       Тренер подкрадывается сзади и гладит сначала кота, а потом меня:       – Издеваешься над котом?       – Защищать его будешь? Тогда давай предложи что вместо него, – поворачиваюсь к ней и сначала грозно, а потом медленно тыкаю ей пальцем между ключиц.       – Хм-м-м, – Тренер покачивается в раздумьях, –в прошлую школу ты целый час не собиралась. Сказали же, что первого числа надо быть в форме – но ведь не уточняли, в какой?       А ведь и правда. Я даже и не запомнила, говорил ли директор, что в первый день обязательно, а она – да. Вот чем ещё хорошо, когда есть такой друг, кто может порыться в твоей собственной памяти в случае чего. Тщательно обдумываю идею и только тогда просыпаюсь.       В одном сон не обманул – что прошло чуть меньше часа. И что Тень где-то рядом. Только открываю глаза, а он уже лезет ко мне своей треугольной мордой и щурит зелёные глаза, когда нажимаю ему на нос. Так и быть, первым делом кот получит свою еду.       Встаю почти молниеносно – ведь морально готова к утру я была уже... сколько там я провела в том сне-после-сна? И ведь всяко лучше потратить неопределённое время на раздумья, панику и прочее там, чем в реальности, где теперь каждая минута на счету, если я хочу хоть куда-то успеть. Тренер с Тенью правы – почему бы в первый день, когда меня никто не ждёт, не оставить дома ту часть себя, что хочет быть хорошей и нравиться всем, и не дать волю той, что жаждет розыгрышей и веселья.       Форма прошлой школы, будь та неладна, мотается за мной на вешалке через все границы даже не с лета – носить её полным комплектом я перестала ещё до того, как меня выперли. Так что, когда моему пребыванию там пришел конец, никто словно и не вспомнил, что это обмундирование у меня когда-то было – так и вышло оставить себе. Почти полностью копирует форму не то курсанта, не то сотрудника полиции – без знания деталей и не отличишь. Настолько громко прошлая школа пыталась заявить правоохранителям: «Вот, смотрите на наших детишек – уже всему обученные, ко всему готовые, да и к погонам привыкшие – хоть завтра на службу государству. Давайте же, берите хоть всех». Что ж, дабы поставить точку в этой истории из моего детства, сегодня я побуду мальчиком в полицейской форме в последний раз. Только теперь не потому что надо, а в качестве прикола. Может, никто, кроме Космос, и не поймёт – зато мне будет весело.       А мальчикам, как водится, макияж и не нужен. Так что в этот раз с устранением хулиганской причёски вожусь всего пару минут – чудо-средство для волос сразу нашлось там, откуда во сне его уронил кот. На всё уходит даже меньше времени, чем на бинты – ведь кроме руки теперь надо перевязаться и сверху. А то во мне девочку разглядят вовсе не по лицу. Вот эту перетяжку приходилось делать каждый день последние года три, а сейчас точно последний раз в жизни – дышать же почти невозможно. Один из тех редких моментов, когда я радуюсь, что не выросла в том самом месте настолько, насколько когда-то хотелось. Спасибо Тренеру ещё и за то, что на раз развеяла мою девчачью одержимость достижением выдающихся форм – та, считай, совсем не выросла, а самооценке никакого вреда.       Только собираюсь выходить, как меня тормозит отец:       – Тоже уходишь, что ли?       Потом разглядывает, в чём я, и спрашивает:       – А ты точно в ту школу собралась? Теперь всё, мы уже переехали.       – Меня могут не пустить – я ж у них пока не учусь, – объясняю вкратце свой план. – А полисмена кто посмеет выставить за дверь?       Он смеётся – знает, что директор меня точно впустил бы в любом виде, и что эта затея просто для веселья.       – Не учишься – так и спала бы себе хоть до двенадцати. Эх, я бы на твоем месте без раздумий спал бы, сколько влезет. Да что тут объяснять – ты, наверно, смогла бы понять только лет через десять-пятнадцать. Помянешь тогда моё слово.       Он не поучает – сам наверняка сейчас был бы не против вернуться назад во времени и походить снова в школу вместо всей этой скучной взрослой жизни.       – Если слишком много спать, – отвечаю, – так можно опоздать на всё на свете. Кстати, это то, что я делаю прямо сейчас. На самом деле, только потому так и оделась. Или, – делаю голос грубым, низким и глухим, словно он синтезированный, – мне надо говорить «оделся»? – смеюсь.       – И что было не пойти в юбке в клеточку? Меньше движений, чтоб надеть, а привлекательность плюс сто.       – Одной лишь юбкой привлекательность на сто не выкрутишь, пап, – пробую подделать его собственный голос и интонацию: – Ты, наверно, смог бы понять, только если бы был девочкой.       – Но ты же у меня и так красивая.       – Это значит, могу идти даже вот в этом?       – Ага, – а я только понадеялась ещё немного поспорить, – иди, если для тебя это важно. Всё-таки первое сентября, важный день...       – Вот и будет интересно посмотреть на их лица, когда увидят, что за ними присматривает закон.       – Кстати, Хайди ушла где-то с полчаса назад.       Уже на выходе осматриваю общую прихожую нашей сдвоенной квартиры. Крючок на стене пустует, а в уголке притаились розовые пушистые тапки. Это значит, что соседка – девчонка моего возраста, переехавшая сюда в одиночку и потому подселенная к нам – и правда ушла. Эти тапки в виде собачек со свисающими ушками – первое, что я в ней запомнила, когда увидела. Хотя, особое отношение сформировалось у меня чуть раньше – когда отец сказал, что у нас будет соседка из Германии. С моей нелюбовью к именам я в разговорах с ним тут же дала ей прозвище Фриц. Заселилась она за неделю до нас, но после нашего приезда заходила каждый день – то спросить что-то, словно сама тут первый день, то, казалось, просто так. На второй день, например, когда мы уже освоились, она пришла с тортиком собственного приготовления – предложила вместе отметить новоселье. Отец и я, конечно, немало удивились такому её поведению – особенно после того, как в прошлой квартире жили, словно в сейфе, и ни с кем старались не контактировать. Правда, когда уже за тортиком Хайди поддалась на допросный тон отца и рассказала немного о себе, всё встало на свои места. Девочка оказалась проста как три копейки – из какой-то деревни вдали от городской жизни. А там, как объяснил мне отец позже, так и принято – все друг друга знают и дружат всей деревней как большой семьёй, и даже с незнакомцами в лесу принято здороваться. Вот теперь думаю – если она узнает про Фрица, точно обидится и меня стукнет. Или следующий тортик будет уже не таким вкусным.       Когда, наконец, ухожу, в голове крутится обрывок отцовской фразы. Так ли это важно для меня – быть в школе и увидеть свой класс именно сегодня? Правда ли это первое сентября – важный день? Думаю, не очень. Ничто уже, наверное, не сравнится по значимости с тем, что было в прошлом феврале – в день, когда закончилось моё домашнее заточение.       Помню, я столько готовилась. Заучивала слова, которые надо говорить. Как надо вести себя перед судом, чтобы выглядеть уверенно. Столько времени я шла к этому моменту – и вот сейчас не вспомню ничего из того, что так заучивала. Куратор – я называла её Прокуратор, потому что она рассказывала мне, как мыслят прокуроры, словно когда-то была одной из них – сказала в тот день, после моего выступления, что я победила. Своё прошлое, свои страхи, врагов нашей семьи – да и просто победила, в конце концов. Может, поэтому у меня теперь и не получается вспомнить ни слова из собственной же речи – эта глава моей жизни завершилась счастливым финалом и навсегда закрылась. Ну, какое ещё событие будет важнее этого?       Так отвлеклась на это воспоминание, что даже музыку забыла включить – так и проехала все остановки в тишине и раздумьях. Но вот я уже у школы. Я-то думала, опоздание на пятнадцать минут ничему не помешает. А как пришла – уже никого. Не растерялась, обошла за угол – там за забором, кажется, должен быть второй вход с целой площадью напротив. Было бы самое то для торжественной линейки. Но и там тоже пусто, к тому же выглядит так, будто не подметали как минимум неделю.       «Что ж, – думаю, – раз уж опоздала настолько, что уже все классы разошлись по своим комнатам, остаётся заходить в школу только гостем». Спасибо несчастливому случаю, что я в таком виде. Больше вероятность, что меня не узнают, и удастся втихаря посмотреть, как живёт мой будущий класс. Без всяких там попыток допросить меня или впечатлить. А то и закадрить. А к юному полисмену никто не пристанет.       Впрочем, наивно было с моей стороны так думать. Охранник не обратил внимания на мою иссиня-чёрную форму и гаркнул мне вслед: «Вы куда это?»       И тут же вскочил с места, кинулся ко мне хватать за руки. То, что я не пытаюсь бежать, а лишь лениво оборачиваюсь, помогло меня догнать, но остановить – напротив, помешало. Всё-таки, когда человек в почти военном так хладнокровен перед простым охранником, тому легче осознать своё место и реальные полномочия. Он не имеет права меня ни схватить, ни обыскать.       – У вас пропуск есть? – спрашивает, чуть сбавив пыл.       Я долго смотрю ему в глаза якобы озадаченно, а потом протягиваю временный пропуск – простой клочок бумаги с заполненными полями, моим именем, написанным директором от руки, и круглой печатью. С ней документ, вроде, выглядит солиднее, но всё равно слишком прост, чтоб опознать личность.       Заплывшее лицо мужчины поползло вниз, словно тающий торт, а брови наоборот – потянулись вверх.       – Но это... не ваше, – заверил он утвердительным тоном.       Его удивление абсолютно понятно – кто в здравом уме разглядит в солидном прилизанном парнишке какую-то Алёну? Что ж, первый пошёл. Спектакль под названием «Сап, Двач, я кун» объявляю открытым. Лениво вздыхаю – чтобы он услышал и заранее подготовился к своему фиаско – и протягиваю паспорт. Никогда ещё фотка в паспорте не была такой популярной.       – Это... – охранник до сих пор не верит, – тоже не ваше.       – Конечно моё, а чьё же ещё? – заявляю настолько звонким девчачьим голосом, насколько получается, и сопровождаю это все милейшей – надеюсь – улыбкой. А дальше делаю снова то суровое безэмоциональное лицо, что и минуту назад – как и там, на фото. Сторож тут же понимает, что фотография всё-таки моя, и отдает документы обратно.       К классу поднимаюсь быстро, словно на ветру – чтобы охранник не услышал даже малейшего смешка. Уже скоро слышу в пустом коридоре эхо голоса директора – наверняка представляет своему родному классу нового руководителя. Хоть я сейчас и выгляжу как мент, врываться было бы некрасиво, поэтому стучу. Директор открывает и улыбается так, как с первой встречи не улыбался ни разу. Первым делом кажется, что он изображает это дружелюбие специально перед другими, а следом – что это у него староста могла за годы научиться делать приветливое лицо, как вчера при прощании. Вот только он чуть ли не выходит за дверь, чтобы заговорить со мной – одноклассники ничего не увидят. Зачем тогда эта наигранная радость?       – О, это вы. Как хорошо, что вы здесь. Проходите, можете посидеть у нас.       Честно говоря, сейчас и не вспомню, говорил ли он со мной на «вы» в прошлый раз. А Тренер бы вспомнила. Может, потому, что по бумагам я ещё не его ученица – по-другому пока и нельзя.       Он мог бы спросить, почему я так выгляжу, где моя школьная форма, где же та хорошая девочка, которую он так ждал. Но, глядя на меня сейчас, директор не мог скрывать гордость – теперь у них будет свой настоящий полицейский, хоть и неудавшийся. Это, видимо, тешило его это куда больше, чем одежда и символика, которую он тут уже на всех видел по сто раз.       – Проходите вон туда, – он пригласил меня в класс, положив руку на плечо, и отправил куда-то в дальний угол на задние ряды вместо того, чтобы представить меня всем. Льва Александровича я не увидела. Знакомых лиц – тоже. Неужели потому, что так быстро прошла мимо? А ведь на меня смотрели, некоторые даже с удивлением. Неужели я недостаточно хорошо изучила все фотографии в сети? Лица кажутся знакомыми, когда я подхожу ближе, но как только удаляюсь – всё проясняется. Какой же из меня шпион? Меня-то не узнали, но как могла я не распознать в этой толпе никого? Хотя бы старосту с её небрежно белыми волосами, хотя бы Космос... Ищу в этой толпе две косички, перевязанные как хвостики – и не нахожу. Что, я теперь и Космос не узнаю? То ли совсем со зрением что-то не то стало, то ли сегодняшний сон всё-таки добился помутнения моей внимательности.       Но всё встаёт на свои места, когда я дохожу до последнего ряда и уже собираюсь прикидывать, за какой же стол мне сесть.       Второе, что мне запомнилось в немецкой соседке, когда впервые увиделись, – это волосы нежно-розового оттенка. Такое в принципе невозможно упустить из виду. Она ещё одарила меня таким взглядом, будто тоже разглядела в этом новом мире кого-то из своей тусовки. Такой огонь в глазах, едва ли не подпрыгнула от радости, но всё-таки смолчала. Как если бы на мне была футболка с триколором в жёлтый-красный-чёрный или надписью «Дойчланд». Может, по родным деревенским меркам моя короткая стрижка и серьга с зайцем показались Хайди столь же дерзкими, как и её цвет волос? Наверное, она подумала тогда, что я или бунтарь, или желаю выделяться из толпы – как она сама.       И вот сейчас я вижу прямо перед собой на предпоследней парте розовый хвостик и такой знакомый утонченный профиль. Раз Хайди здесь, значит мои опасения напрасны – я просто попала не в тот класс. Но что они делают тут? Это же должна быть наша комната.       Директор, скорее всего, и не догадался, что я хотела посетить свой класс первого сентября, и подумал, что я к нему пришла. Потому и отправил на последний ряд и даже не представил. Зачем чужому классу знать, кто я? Плюсом к моей выходке с костюмом идет то, что даже если кто-то на меня сейчас обратил внимание – позже, когда начнется учёба, всё равно не смогут вспомнить. Их класс – словно прямая противоположность нашему. Многие выглядят младше своих лет и кажутся такими обычными. Даже их староста, кому директор сейчас диктовал список предметов и имена преподавателей для журнала – словно тёмное отражение нашей. Эта выкрашена в чёрный – лишь внимательным взглядом издалека можно разглядеть рыжие корни, – а поверх белой по школьному дресс-коду рубашки она прямо в помещении носит чёрную кожаную куртку. Наша, напротив, на таком контрасте кажется светлее, что ли. Хотя, я бы смогла и этот класс различать, если б заранее посмотрела на сайте чуть дальше своих одноклассников.       Когда с предметами, учителями и учебниками закончили, директор объявил, что оставшееся время можно свободно общаться, но только не шуметь. И Хайди тут же развернулась ко мне чуть ли не вместе со стулом. Узнала, значит. Может, теперь у нас получится поговорить без отца под боком.       – А я почему-то была уверена, что ты в другом классе, – сказала она мне.       – Ты не ошиблась. Просто меня ещё не зачислили, и я могу заходить, когда захочу. Правда, мне сказали, что тут будет мой класс.       Думала, вот сейчас и поговорим о том, почему каждая из нас так выглядит и многое ли нас объединяет в этом. Она уже хотела спросить что-то ещё, но одноклассники её уже облепили, рассевшись в круг. Пришлось отодвинуться подальше и откинуться назад на стуле, чтоб не казалось, что я с ними. К тому же, на меня именно так и посмотрели некоторые – будто я кто-то совершенно посторонний. Может, потому что из меня и парень-то лет на пятнадцать-шестнадцать, а в школе год разницы – это уже много. Наверное, думают, пришёл какой-то мелкий мент к директору, мешается тут.       Хайди сперва начала удивлённо озираться на каждого, а потом ей стало всё труднее скрывать, что такое внимание ей льстит. Глупые вопросы: «А ты точно из Германии?», «А скажи что-нибудь по-немецки?», «А русский хорошо знаешь?», «А что поёт Раммштайн?», «А что с волосами?», «А глаза голубые – это не линзы?», «А парень есть?»– посыпались на неё шквалом. Я бы и хотела узнать всё, что ответит Хайди, и даже начала вслушиваться очень внимательно, но громкие грубые голоса парней отвлекали её, перебивали друг друга и понемногу выбешивали меня. Особенно один – самый громкий и мерзкий. Кажется, будто голос у парня ещё не сломался толком, а звучать охота так же взросло, как остальные пацаны, вот и приходится орать. Каждая фраза – как истерика на повышенных тонах. Поэтому – до того, как кто-то заметил, как я вслушиваюсь в голос их новенькой, – надеваю наушники и ухожу в мир музыки от всего этого гвалта. На меня иногда косятся, что-то шепчут друг другу при этом, но мне уже плевать. Всё, что я захочу узнать, спрошу у Хайди сама, когда представится возможность. Нам с ней почти год жить разделёнными всего одной стенкой. И уж точно будет немало моментов, когда отца не будет дома, чтобы поговорить о своём девчачьем наедине. Вдруг она, как и я, никакой не бунтарь. Ведь не может девушка-панк, кто, по идее, должна презирать людей и все их ценности, печь такие классные тортики. Чувствуется ведь, что делает с заботой. Узнаем как-нибудь, всему своё время.       Единственный урок, наконец, заканчивается, и, вместо того чтобы задать ученикам хотя бы сочинение «Как я провёл лето» – Космос рассказывала, у них каждый год на первом классном часу такое было, а у нас нет – директор всех просто отпускает.       – Ты ко мне пришла или так? – спросил он негромко, когда я едва не прошла мимо него вслед за Хайди.       – Я? Да... – честно говоря, останавливаться не хотелось, ведь пойти домой вместе с соседкой было бы замечательным шансом поговорить, но директор упорно остановил меня, – так. Искала свой класс и, похоже, не нашла. Но вчера тут была наша комната. Если я ничего не путаю.       – Не путаешь, – ответил он, лукаво улыбнувшись – чтоб я не терялась. – Вот только сегодня твои уже переехали.       – Вот как... А куда, не подскажете? – надеюсь на быстрый ответ. Мне бы успеть.       – Вот этого я не знаю. Спросишь или у старосты, или у классного руководителя, – на этих словах, едва я кивнула, он запнулся. – А лучше – зайди в учительскую и посмотри.       Вот уж нет, заходить к незнакомым учителям и провоцировать их внимание и вопросы – сейчас мне этого никак не хочется. Точно же спросят, как это можно было потерять свой класс. Поэтому снова киваю – энергично, чтоб директор видел, что я не сомневаюсь, и отвечаю:       – У старосты, да, хорошо. Прямо сегодня. Спасибо, до свидания.       И уже собираюсь убегать, как он снова меня ловит:       – Погоди. А ты что не в школьной форме, а в… этой?       – А моя только после стирки – не рискнула надеть, – оглядываюсь на последних выходящих ребят – они кто в чём, в форме только староста и ещё пара-тройка человек. Не такая уж, выходит, и обязательная даже сегодня. А раз так – дресс-кода, считай, и нет. Где-то там в этой толпе маячит улетающий всё дальше розовый хвостик. Не в этот раз, значит, эх. – К тому же, даже в ней я бы не особо вписалась, кажется. Придётся привыкать к обычной гражданской одежде.       – Похвально, что ты пришла поддержать свой класс, – он вздохнул, отпуская меня. – А я подумал, сдаёшь сегодня что-то.       – Нет, сегодня нет. Завтра.       – Ну, хорошо. Тогда до завтра.       Означало ли это, что мне завтра после экзамена надо будет к нему зайти – я не поняла, сразу поспешила на выход. На ходу беру телефон, набираю номер. Тренер, не уступая моей скорости, летит по воздуху между колоннами – думает, это с ней я собираюсь говорить. Я подаю ей знак, что не сейчас – она понимающе кивает и пропадает где-то за ближайшей стеной.       – А я уже почти ушла, – сказала в трубку староста, даже не здороваясь. – Ты на улице? Только подходишь?       – Нет, я была тут, в школе. Вот, только освободилась, звоню, как договаривались.       Конечно, она имела в виду вчера, чтобы я сообщила ей заранее о времени своего визита в школу. А я ей с утра не написала – хотела сделать сюрприз, посмотреть, узнает ли она меня без помощи Космос. Староста будто и не вспоминает этот уговор и продолжает:       – Ну, давай, подходи тогда к выходу из школы. Мы тебя тут ждём.       Мы – значит, Космос тоже там.       Страхи не признать увиденные в интернете лица одноклассников окончательно рассеялись – с первым же шагом за забор школы я узнаю свой класс. Как и положено таким коллективам, они разбились на небольшие группки, где каждый обсуждает что-то свое. Одного урока всем оказалось мало, не успели толком пообщаться в первый день. Некоторые из родителей, а также параллельный класс, в котором я и провела этот урок, тоже здесь. Хайди стоит поодаль и почти безотрывно смотрит на дверь в заборе, изредка отвлекаясь на чуть ли не прыгающих вокруг неё новых товарищей. Того громкого хмыря среди них нет – он весь урок не мог молчать, а уж на улице и подавно бы не остановился, и я бы его точно узнала. Она меня, что ли, ждет? Её строгое лицо преображается, светлеет, когда выхожу. Но она не подходит, выжидает. Я бы с радостью пошла вместе до дома, даже до самой квартиры, если бы не те, кто ждал меня весь день.       Космос и ещё несколько человек словно специально стоят ближе всех к выходу. Совсем рядом ней двое взрослых – её родители. Немного в стороне – её парень, которого я не сразу узнала из-за того, что он почти не фотографируется, кроме совместных с Космос снимков, и староста. Держат дистанцию – староста, вроде, просто из вежливости, а второй наверняка не привык находиться так близко к родителям своей девушки. Понимаю, каково ему – я свои самые близкие знакомства от отца вообще прятала, даже когда закончились суды и всё стало можно. Ещё дальше – знакомые по сайту лица. Почти налысо бритый рыжий Иван, выглядящий самым старшим. Виктор, стриженный под горшок и со странным несимметричным выражением лица. Слишком ярко выраженная готка Лиза. И парочка других ребят, в чьих именах без лишнего взгляда на сайт мне пока ещё сложно ориентироваться. Они тоже сторонятся родителей Космос и изо всех сил стараются вести себя прилично, хотя получается у них явно плохо.       Одну Космос ничто не смущает, и она через полдвора несётся прямо на странного юного кадета – ведь именно так я сейчас выгляжу для них. Подбегает и чуть ли не прыгает на меня, обнимая, словно норовя сбить с ног. Но, зная эту её привычку, вместо того чтобы падать, я раскручиваю её пару раз – с её ростом полтора метра с кепкой это совершенно не сложно – и, наконец, ставлю на землю, радостную. Пока остальные стоят как вкопанные – от удивления, что ли – староста тоже подходит, не торопясь. Кажется, она тоже рада – то ли мне, то ли её развеселила эта сцена, что Космос мне устроила.       – А мы тебя на линейку ждали, – говорит моя полу-японская подруга, понемногу убирая руки с моих плеч. – Что так долго?       – Да, так вышло, – в последний момент, перед тем как начать говорить, резко выправляю голос, чтоб он снова стал грудным, низким и глухим. Он даже не звучит, как голос подростка, а как что-то неопределённое и неживое, странное – фиг кто поймет, какого вообще пола. Теперь главное самой не спалиться и выкинуть из речи все глаголы прошедшего времени.       – Транспорт подвёл?       – Нет, с ним как раз всё нормально. Просто всё утро как-то наперекосяк. Пришлось выходить позже, спешить на остановку, а потом сюда – еле вышло успеть. Словом, лучшее первое сентября.       – Надо же, – Космос смеётся, – первого сентября опоздать, догонять транспорт, а потом искать свою школу – да ты прям как в аниме.       – Ага, – отвечаю улыбкой, но этот модифицированный голос запарывает все интонации. – И бежать за автобусом, на ходу надевая пиджак и дожёвывая подгоревший тост. И обязательно у самых дверей столкнуться с объектом своих тайных мечтаний и как будто бы случайно упасть на него.       – Что, лицом прямо в...       – Без подробностей. А то это будешь ты, – говорю и заваливаю её назад, схватив за пояс.       – Не надо! – она вырывается, смеясь. – А то я буду орать!       – И что же ты собралась орать?       – «Бака, хентай», например.       Её родители смотрят на нас с умилением. Потому что узнали – мы же вместе ездили в Японию к маме Космос этим летом. Та ещё смотрит на дочку с гордостью, лишь слушая, как она говорит – ведь всего несколько лет назад, когда они виделись здесь же, у Космос были огромные проблемы со словами вроде «транспорт». Теперь же от прошлого произношения не осталось и следа. Дочка не только выросла достойной зваться восточной красавицей, но и прекрасно адаптировалась к жизни совсем рядом с Европой.       Однако, затянувшуюся шутку приходится прервать – голубые глаза старосты смотрят на меня как-то смущённо. Как будто она теперь совершенно не знает, чего от меня можно ждать, и это её пугает. Или, может, никто из класса не позволял себе такого с Космос прямо при всех – даже её парень. Тот, по рассказам, вполне приличный и совсем не шумный человек. А на меня чёрт знает что нашло. Отпускаю Космос и возвращаюсь к бесчувственному выражению лица.       – Кстати, – Космос оборачивается на неё, хватает за руку и тянет ко мне, – это староста. Староста, а это...       Она всё ещё несерьёзна – иначе бы по имени представила.       – А мы уже знакомы, – прерываю её, но всё же хватаю старосту за руку и подношу её пальцы к губам, будто бы я джентльмен.       Староста вроде со всего предыдущего ухмылялась, а сейчас почти шарахается – делает огромные глаза, а её брови поднимаются чуть ли не под самую чёлку. Но быстро понимает прикол – руку не убирает и слегка приседает в подобии классического реверанса. Не удивлюсь теперь, если она любитель книжек про дворцы, принцесс, рыцарей и прочую романтику.       Как только я кидаю взгляд, полный коварства, через плечо старосты на остальных одноклассников, Иван закрывает рот и пихает в бок кого-то из соседей:       – Слышь, а чего это за поц кадрит наших девчонок? – пытается тихо, но у него такой баритон, что слышно было бы и за каменным забором.       – Не знаю, дрищ какой-то в костюме полицая.       – И кого отхватил-то! И нашу старосту, и... Димон, а ты-то что стоишь? Смотри, там твою девочку уже уводят.       – Я Дэймон, – поправил его последний – собственно, парень моей подруги – и лишь отдёрнул руку балагура от своего плеча.       – Он нам не Димон, – сокрушённо прокомментировал второй.       – Ужас! – не унимался Иван. – Этот, небось, из Б-шников, – он злобно покосился на Хайди, которая всё это время не сводила с меня глаз и, уловив паузу, изобразила рукой жест «созвонимся», словно в подтверждение его слов. Если видел её на линейке, точно знает, из какого она класса. – Долбаные Б-шники – сначала комнату отобрали, теперь вон уже и цветочки наши срывают... – но его наигранный пафос так и не привлёк внимания других. – Да и ладно бы кого из остальных, но старосту...       – В смысле, «остальных»? – почти хором возмутились стоящие под боком девочки и кинулись давить Ивану ноги. – Мы, по-твоему, второй сорт, что ли?       Староста, похоже, решила, что такими темпами градус неадеквата будет превышен очень скоро, и повела меня обратно в школу, пока самые шумные отвлеклись. Мы так и договаривались накануне: она покажет мне всё, что я, правда, уже мельком посмотрела тогда вместе с Тренером. Космос увязалась за нами:       – А ты знаешь, что у нас новый классный руководитель?       – Знаю, конечно. Тоже виделись вчера, – по привычке всё ещё избегаю глаголов, которые могли бы меня раскрыть, хотя рядом только те, кто уже знает.       – Тогда сейчас я тебе скажу то, чего ты точно не знаешь, – Космос хитро хихикнула.       – И что же это?       – А ты знаешь, что у нас в классе теперь будет ещё и меганекко?       – Мега-неко? – с трудом пытаюсь вспомнить, что ещё может значить это слово в японском. – Это как неко, только мега?       – Хе-хе, – и староста тоже посмеивается – но будто лишь вслед за ней, а не над моими словами.       – Ну, что тут сказать, держитесь тогда, – говорю очень серьёзно. Космос-то уже знает, что за этим обычно идет что-то абсурдное, а староста – ещё нет.       – Почему? – удивляется она.       – От мега-неки можно ждать только мега-ня.       В этот раз она, похоже, не поняла. Так и идём до самого верха, а попутно Космос обещает мне во всех подробностях рассказать свои впечатления от той, второй новенькой, о которой и завела речь.       

***

             Среди ночи разбудило дребезжание телефона. Неохотно прервав сон, в котором он опять герой и победитель, Лев открыл глаза. Экран светит голубым в потолок – значит, не приснилось. Кому что нужно в четыре утра? Да и кто вообще придумал четыре часа называть утром? Сообщение на экране гласит: «ОМГ школа горит ППЦ первому сентября ЛОЛ». Номер неизвестен. Судя по словам, прислал какой-то школьник. А ведь казалось, что ко вчерашнему вечеру добавил всех – даже ту едва знакомую с русским и почти недоступную новенькую из Америки. Времена сейчас такие – у каждого школьника есть телефон, и, чтобы не отставать от современных веяний, школа обязывает учеников и родителей дать все номера классному руководителю. Многие телефоны запросто сдают родители, даже не спрашивая согласия своих отпрысков. Но поскольку Лев, как и привык, решал это дело неформально – просил самих учеников скинуть свои номера или через сайт, или при вчерашней личной встрече. Лев давно считал, что старшим школьникам хорошо бы чувствовать себя наравне со взрослыми. А значит, если классный руководитель берёт номер телефона – он должен дать свой. Обмен, а не требование – так Лев это видел.       Выходит, оставить это сообщение мог только кто-то из своих. Но номер не опознан. Это значит, либо свои не до конца честны, и у кого-то есть ещё один номер, либо, что гораздо хуже, кто-то из них раздаёт номера посторонним. Как бы то ни было – придётся с этим разбираться.       Разумеется, всё это Лев обдумывал не посреди ночи, а уже под утро. Сон был слишком хорош, чтобы вот так из него выходить. Да и потом – это раньше он бы принялся звонить на неизвестный номер, или присылать вопросы вроде «кто это?», или даже побежал бы сам смотреть, всё ли в порядке со школой. Сейчас же он даже не подошёл к окну проверить, есть ли столб дыма в ночном небе. Внутренний голос, что уже несколько лет ведёт вперёд и никогда не ошибается – стоило только начать прислушиваться, – подсказал, что ночью всё равно ничего не сделать. Зато утром на официальном сайте пожарных точно можно будет глянуть, было ли происшествие в школе. Так что Лев без лишних раздумий вернулся в сон – такой похожий на реальность, вот только там можно делать что угодно и всё подвластно его воле. Если дела пойдут как надо, скоро и в жизни будет почти так же.       А на сайте пожарных оперативная сводка за ночь оказалась пустой. Не может быть такого, что за три с лишним часа не зарегистрировано ни звонков, ни сообщений о происшествии. Давно бы написали не только о пожаре, но и о его ликвидации. Пару лет назад, когда была аномальная жара, рядом с институтом всё время что-то горело. Тогда-то Лев и наловчился проверять точную информацию по оперативной сводке – узнавал, что в огне то бизнес-центр, но нежилые помещения, то склады. А в этот раз – даже ложных вызовов нет. Выходит, это не просто школьники прислали – ещё и шутники?       В телефоне тем временем уже новое сообщение от странного адресата: «В школе был пожар, на линейку чешите через дальний вход». Кто же это так пишет? Ещё и вход не главный, каким он был раньше и до сих пор остаётся по планировке. И не задний, как его называют теперь чуть ли не все школьники, напрочь забывшие, что было лет пять назад. А дальний. Вряд ли много кто его так зовёт. Значит, вычислить отправителя будет не сложно. Надо только придумать какой-то вопрос, связанный с этим входом, и задать его в той или иной форме всем из класса. Что же будет, когда шутник найдётся? Устраивать разборки в первые же дни – плохая идея. Наверное, лучше сделать, как и всегда – как велит чутьё.       Вообще, с самого утра не покидало ощущение, что это всё – происки старика-директора. Он был так недоволен, так скрипел зубами, когда не смог отказать ненавистному сыну из-за институтских наград. Почему его так задело, что Лев может с лёгкостью отдать документы в другую школу – что в этой соседней школе такого особенного, где она находится и кто ею руководит, – возможно, ещё предстоит выяснить. А вот если удастся выкинуть Льва с работы в первые же дни, показать его несостоятельным, неспособным, тем самым аннулировать все его университетские заслуги – такое старику никак не выйдет боком. Лев уже ясно представил, как старик будет спрашивать: «Что же вы, Лев Александрович, получили сообщение о чрезвычайной ситуации и не удосужились передать руководству?»       А не сообщил как раз потому, что предсказуемая реакция директора была бы чем-то вроде «а не нужно было раздавать свой телефон кому попало, школьники так вечно шутят, а вы и поверили». При любом раскладе Лев бы выглядел безответственно – такие уловки вполне в духе старика. Но не верилось, что он и в самом деле способен опуститься до такой вот рассылки. Жизнь и дела старика всегда были только в стенах школы – он и на сайт-то не заходит, что уж говорить о телефонах.       И всё же не покидало чувство, что кто-то намеревается испортить этот день – первый рабочий день в родной школе, несомненно, самый важный день. Важный для становления своего авторитета, влияния, да и в целом для того, чтобы обозначить свою позицию перед всеми.       Когда одной из первых у ворот школы появляется семья той, кого все зовут «Космос», невольно вспоминается сегодняшний сон. Лев полночи прокручивал это утро в голове, пытаясь представить, как всё будет. В самом ярком из вариантов он с давним знакомым Иваном, кто успел побывать самым старшим и в своём нынешнем классе, и в том, где учился Лев сам, издалека обсуждали прибывающих одноклассников. Особенно – девушек. Эта, мол, только на вечеринках хороша, та – жаль, что уже досталась кому-то из друзей, а у вон той единственное, что есть хорошего, это ноги. Лев, конечно, в основном молчал, лишь изредка поддакивал Ивану – а что тут ещё скажешь, если ноги и правда ничего? Но вот когда там, во сне, появилась Космос, Ивана было не заткнуть. И как он её любит, говорил, и что «она просто космос».       Это странно, подумал теперь Лев, ведь никогда раньше ни слова не слышал о ней от Ивана. Похоже, девушка азиатской внешности для него выглядит настолько чуждо, что он попросту не рассматривает её как женщину. Из всех снов – что отсылают аж к школьным дням, или повторяют прошедший день, или показывают, что может быть завтра – такие предсказания и есть самые странные. Бывает, не врут с основным посылом, но спотыкаются на мелочах. Это так занятно подмечать каждый раз. Если бы ещё сны не забывались сразу, как открываются глаза, и не всплывали лишь за несколько минут до того, как предсказанные события произойдут – тогда можно было бы насладиться воспоминаниями из них гораздо больше, чем кратковременным эффектом дежавю.       Вот и сейчас такое – Космос вроде бы сама здесь, родители её здесь, машина, на которой их привезли – тоже здесь. Можно рассмотреть её так же, как во сне, вспомнить, какие слова Ивана звучали в тот момент, когда разглядывал именно эти черты. Но Ивана рядом нет, и ничего этого не происходит. Вот уже и остальные подтягиваются на линейку – и девушки те самые, и парни все в костюмах, и староста с табличкой с номером класса – а Ивана всё нет. Вчера обещал же прийти. Когда становится попросту неудобно стоять в стороне и ждать своих давних знакомых, кто специально подойдёт и поздоровается, Лев двинулся навстречу ученикам и их родителям. И такой, казалось бы, простой шаг вперед показался вдруг столь сложным – как если бы пришлось шагнуть из детства сразу в большую ответственную жизнь. Несомненно, прошлый Лев, тогда ещё Саша, такой же ученик, как и уже-не-дети рядом с ним, не осмелился бы даже на три метра подойти к чужим родителям вот так. Подростку с родителями нечего обсуждать, и неудивительно, что именно эта часть сейчас буксовала. Но другая часть, гордо именующая себя Лев, взяла верх – и контроль над нервами.       Кроме родителей восточной девочки – японской бизнес-вумен и местного инструктора по боевым искусствам – взрослых на эту последнюю школьную линейку прибыло не очень много. Лишь родители Вити наверняка приходили каждый раз и не только по особым датам – всё-таки их ребёнку до сих пор сложно ориентироваться самому. Уже даже и отец Ивана пришёл – это из-за его гиперопеки детина всё никак не закончит школу, а так давно бы отправился или в интернат, или в армию, или просто сразу на стройку работать. А самого Ивана всё нет. Что-то тут не так.       – У нас не хватает только Ивана, – Полина, чертовка, не нашла момента лучше – Лев как раз только пожал руку отцу парня.       – Не знаю, – взволнованно отозвался отец – коренастый мужчина в пиджаке, не подходящем по цвету под брюки, словно тот был куплен наобум, чтоб надевать раз в год. – Мой вышел, как положено. Даже раньше.       – Надо ему позвонить, – сказала староста сразу после того, как приветственно кивнула родителю одноклассника. Но за телефоном лезть не поторопилась. Она что, хочет, чтоб кто-то из взрослых это сделал?       – Ну, так звони, – отчеканил Лев. – Ты же староста.       Та помялась немного, переминаясь с одной ноги на другую, покривила губки, сложив их в полоску, но ничего не поделать – долг старосты обязует в случае необходимости звонить даже самым неприятным одноклассникам. Тем более, когда руководитель настаивает. Очень возможно, это вообще будет их первый созвон за годы, подумалось Льву. Девочка отошла в сторону, явно не желая, чтоб кто-то слышал этот неприятный ей разговор, но вскоре её недовольные выкрики услышал не только Лев, но и чуть ли не весь класс:       – В смысле, ты у входа? Мы все тут стоим, и тебя не видно. Ты где именно стоишь-то? Чё? Даже твой отец тут стоит, вот прям рядом, и тоже тебя не видит. В смысле, мы не у того входа? Это ты не у того!       Потом быстро выключает звонок и подходит обратно, словно с облегчением:       – Говорит, он здесь, но где-то с другой стороны. С какой-то радости решил, что надо заходить с запасного.       Ага, отчиталась, молодец. Как будто всё остальное – не её забота.       – Ясно, – прервал её Лев – она ведь только начала сетовать на то, что тот вход не открывали уже лет пять. – Кому ещё сегодня утром пришло сообщение о том, что в школе ЧП? – он обратился к классу.       Пара-тройка человек подняли руки. И почему же они догадались, что подобным глупым шуткам верить нельзя, а Иван – нет? Видимо, не зря его в каждом классе, где он был, называли Иван-Дурак. За все годы ума парню не прибавилось. Грамотно старик нашёл, кому ещё отправить паническое сообщение – ничего не скажешь. Ну, или кто там это сделал. Старик ведь знает свой бывший класс лучше всех – больше некому.       – Ну, и где он? – невозмутимо, как будто подобные эпизоды случаются через день, спросил отец Ивана. Лев подобрался к нему поближе, чтоб посторонние не слышали, и по-тихому объяснил ситуацию с сообщениями о пожаре.       – Это чё, значит, надо его привести сюда? – вмешалась староста. Подслушивала, что ли? И опять говорит таким тоном, будто кто-то другой должен всё делать.       – Да, значит, – согласился Лев немного резко и вновь повторил: – Ты же староста, сходи, приведи.       Полина словно хотела что-то возразить, но, похоже, не нашла даже своим быстрым умом. Вот пусть и ведёт себя, как подобает старосте, а не как какая-то интеллектуальная элита. Пока Лев у них главный, в классе больше не будет дискриминации – ни по возрасту, ни по уму. Но лишь когда Лев в очередной раз глянул вслед уже удаляющейся девочке – как она то и дело потряхивает висящим на чёрно-белых ремнях портфелем, чтоб не сутулиться – его словно осенило. Как будто он что-то сделал неправильно или недоделал. Может, в этот раз Лев был слишком резок с Полиной? Всё-таки из всех учеников она так или иначе станет его ближайшим союзником на грядущий год. А между союзниками даже мелкие склоки ни к чему. Лев оставил Космос и её родителей – очевидно, самых уважаемых в этом классе – присмотреть за учениками и скорым шагом пошёл вслед за старостой. Он пока не знал, что скажет, когда догонит её, поэтому особо не торопился – чутьё велело хотя бы не отставать.       Но дойдя до угла – притормозил. Сначала показалось, староста вот-вот обернётся, а потом услышал голос Ивана и понял – пока лучше не показываться.       – О-о-о, Полина! Сегодня прям мой день, раз мы тут только вдвоём. Уж кому, а старосте точно откроют эту чёртову дверь, – громкий голос удалялся, а возмущённые ответы девочки становились вовсе не слышны – похоже, парень потащил её к закрытому главному входу. Даже после того телефонного разговора, что она ему устроила, уверен, что всё правильно сделал – Иван неисправим.       Когда же Лев дошёл до самого входа, то сразу за колонной, держащей крыльцо, увидел нечто – Иван тянет свои огромные руки куда-то к коленям старосты, попутно пытаясь прижать её к колонне. А его якобы заигрывающий вопрос: «Скажи, Полин, это ты так ноги бреешь, что аж блестят, или это такие у тебя колготки?» – услышал аж ещё на подходе. Глаза не боятся, они скорее в ярости, а руки делают – Лев и сам не сразу осознал, как в два счёта выхватил телефон и сделал снимок происходящего.       – Вот вы где, – произнес он как можно громче, подходя ближе и оттаскивая старосту за локоть. Она поначалу вырывалась – не сразу поняла, что вообще произошло, но уже очень скоро возмущение в её глазах сменилось тихой благодарностью.       – Вот что, Полина, – обратился Лев почти отеческим тоном, – ты давай беги к классу, запускай их уже в школу, пока не начались вопросы. А с этим... я дальше сам разберусь.       – Ага, – кивнула та и – как он и сказал – побежала. Не как спринтер, конечно, но раза в три быстрее, чем шла сюда.       Иван же смотрел ей вслед взглядом питбуля, увидевшего мясо на косточке. Ещё немного, и слюна потечёт, ей богу. Хотя, какое там мясо...       – Подкатываешь? Вот такое вообще хоть на ком-то работает? – скептически спросил его Лев, подталкивая, чтоб шагал следом от ворот.       – Как уж умею, – влюблённый дурак самозабвенно пожал плечами. – Она такая красивая – скажи, Лев, а? Так прям её люблю, так хочу...       Лев глянул вслед удаляющейся белёсой макушке. Да ну, красивая? Ладно худая и ростом мелкая, так ей бы талию хоть чуток поуже. Может, подрастёт ещё — станет красивая. А так...       – Тебе напомнить, сколько ей лет? – Лев ехидно прервал восхищение товарища.       – А сколько? – спросил Иван озадаченно. Даже не удосужился ничего узнать о той, по ком так сохнет?       – Восемь.       – Что значит – восемь?       – Восемь лет строгача тебе, вот что значит, – усмехнулся Лев.       Значит, вот об этом предупреждал сон? Просто девчонкой ошибся – как всегда ошибается с такими деталями. Странно это, Лев бы не удивился, если бы в точности сбылось – Космос-то поизящнее будет. А так – поди пойми этого дурака. Тот и раньше заглядывался на одноклассниц, невзирая на разницу в возрасте. Но раньше никто не снимал это на фото...       Когда добрались обратно, класс уже почти исчез в дверях. На дворе не осталось ни других школьников, ни учителей, ни директора. Только некоторые из родителей. Космос, идущая позади всех, с каждым шагом все сильнее махала рукой своим родителям – хоть и знала, что через час-другой встретятся вновь. Если, конечно, её мать опять не покидает страну сразу после линейки. Пришлось прервать это театральное прощание, заслонив девчонку от родителей – теперь Лев и Иван шли последними. Лев прошёлся беглым взглядом по головам своих подопечных – теперь все в сборе. Осталось только ещё одну прихватить по пути.       На лестнице, пока проходил вверх мимо всего класса – успел выхватить немного голосов и историй. Кто-то летом побывал на море, кто-то – на далёкой родине, кому-то довелось впервые зайти дальше поцелуев, а кому-то родители обещали машину на восемнадцатилетие. Лев постарается запомнить всё и прислушаться к каждому из них. Он обогнал учеников и поравнялся с идущей впереди старостой. Надо же, она и правда взялась вести всех за собой, а не стала ждать, когда классный руководитель всё разрулит. Как бы то ни было, кабинет открывать ему, а значит, и впереди идти должен именно он. Лев бы отправил её в конец, к Ивану, чтоб все шли как положено – по парам. Но после всего подумал, что уж лучше на этом пути самому идти с ней в паре.       И это стоило того: как только поднялись на третий этаж, Лев первым увидел ту новенькую, что так ждал сегодня. Знойная американская красотка – хоть и блондинка, но, похоже, с латинскими корнями в каком-то поколении – сидела возле двери в класс прямо на полу, откинувшись к стене и подложив под себя какой-то пакет вместо школьного портфеля. Стандартную форму девчонка, конечно, надела, но что-то с этим вышло явно не так – то ли не по размеру подобрали, то ли специально подрезали. И хорошо, что Лев-таки пошёл первым – что бы началось среди парней, если бы кто увидел, как эта девица сначала сидит тут столь беспардонно, а потом встаёт и грациозно выпрямляется, будто цапля, поднимающая голову – трудно представить. И как она только умудрилась при настолько укороченной юбке ничего лишнего не засветить – похоже на какой-то дьявольский талант. А ещё лучше, что Иван где-то в хвосте – мигом бы позабыл свою старосту. Лев же, хоть и засмотрелся, но виду не подал – одних только точёных стройных ног не хватит, чтобы свести его с ума. Тем более, в отличие от учеников, он заранее знал, что за птица его ждёт, ведь сумел-таки списаться и с этой новенькой. Пришлось, конечно, очень сильно полагаться на онлайн-переводчик, чтоб не утруждать иностранку неосвоенными словами. Тогда и узнал, как она выглядит, чем интересуется – в том числе что она мечтает стать профессиональной моделью. Но даже несмотря на знакомство, сейчас Джейси не подошла и не поздоровалась первой. Только вальяжно вытащила наушники один за другим. На пару секунд можно было даже различить частые биты вперемешку со звуками, похожими на выстрелы из лазерной пушки, приглушённые наушником до шипения. Это что, такая музыка? Лев покачал головой – вроде, ещё не слишком стар, чтобы осуждать. Или эта работа сама собой навязывает стереотипное мышление, которым он раньше не страдал?       Устремляясь к двери, всё-таки кивнул новенькой и сказал «хай» – самое простое и понятное на любом языке мира. Та ответила на удивление ровным «здравствуйте» – Лев подивился, каким твёрдым у неё получился звук «р». Что ж, если её основной язык – португальский или испанский, а не английский, это бы всё объяснило. Пока общались текстом в сети, Лев опасался, что дети будут дразнить отчуждённую новенькую за типично американский акцент. Но теперь понял, что переживал напрасно. Остальные не обратили на Джейси особого внимания – в плотной толпе её главные достоинства толком не разглядеть. В остальном же она отличалась разве что овальными очками в толстой красной оправе – не что-то такое, что понравится хоть кому-то из подростков. Пожалуй, эту деталь образа отвязной школьницы она подобрала неудачно. Когда Лев уже потянулся к дверной ручке, Джейси подбежала и что-то залепетала на своём родном – Лев так и не понял на слух, английский это или нет, ничего не смог разобрать.       Отворил нараспашку, уже собираясь впускать учеников на классный час, но встретился взглядом с директором. Что старик тут делает? Тот поспешил подойти к двери и поприветствовать сына ехидной улыбкой.       – Добрейшего утра, Лев Александрович. Вы что-то хотели? Али потерялись в новой школе? – голосит специально на весь коридор, чтобы наперебой здоровающиеся с ним ученики слышали каждое слово этого разговора.       – У нас классный час здесь, в нашем кабинете, – ответил Лев невозмутимо.       – А вы ничего не путаете? – старик хитро поднял бровь. – Это у нас сейчас классный час здесь. Я, знаете ли, уже не первый год встречаю начало учебы вместе со своими учениками в этой комнате.       – Вы... – Лев подавил желание выругаться и заглянул в класс – там и правда уже расселись школьники из параллельного, – неправы. Расписание совершенно о другом говорит.       – А расписание, – беззаботно парировал директор, словно ждал этих слов, – пришлось изменить. Экстренно, конечно, но вы бы об этом узнали, если бы не покинули своих ребят на линейке.       Воспользовался его отсутствием, значит? Теперь точно нет сомнений, кем это ложное сообщение о ЧП было подстроено. Подло, очень подло. Уличить бы его во всём прямо здесь, но ведь препирательство и шумиха – как раз то, чего старик от него хочет. Чтоб Льва запомнили с первого дня как невежду и скандалиста. Перед ответом Лев снова подавил себя – в этот раз нечто гораздо сильнее, чем желание выругаться.       – Что ж, наверное, и правда – я что-то упустил. Куда же нам, – в последний момент сказал вместо «мне», – идти в таком случае, не скажете?       – Я-то откуда знаю? Я такой же учитель, как и вы – у меня свой класс, свои заботы. Не успели взять новую комнату – идите теперь, куда хотите. У нас вон – класс музыки пустует уже давно. Да, – старик издевательски усмехнулся, – даже в коридоре слышимость прекрасная.       – Вы серьёзно? – Лев приблизился к отцу и прошипел ему в лицо. – Пытаетесь помешать мне работать? А вы ведь директор. Куда мне вести класс, я спрашиваю?       – Да куда хотите, – старик тона не сбавил – чтоб все знали, что Лев только что сказал что-то из ряда вон. Детям, впрочем, всё равно – они уже немного разбрелись и продолжили темы, начатые на лестнице. – Хоть в коридор, хоть в столовую, хоть в кладовую – это ваша забота, а не моя. Мне, знаете ли, тоже надо работать.       Кажется, он понял, что сам теряет спокойствие – поэтому поспешил закрыть дверь прямо перед носом у Льва.       Пришлось спускаться вниз – вместе со всем классом, чтобы в этот раз никто не сказал, что Лев их покинул. Учительская, как он и предполагал, оказалась закрыта – ключи от свободных кабинетов не взять. Когда спустились дальше, к расписанию, ученики, не желающие особо поспевать за ним ещё на лестнице, теперь и вовсе начали разбегаться по первому этажу.       – Так, ребята, не расходимся, – Лев попытался было собрать всех снова и одновременно собраться с мыслями о том, куда же податься. Но тщетно. Некоторые отошли уже слишком далеко, чтобы услышать. Похоже, самый важный день безнадёжно провален.       Джейси, что всё это время тихо ходила за ним хвостом, но делала вид, что сама по себе, заглянула ему в лицо и, второй раз за день выключая музыку в наушниках, сказала:       – Ну, что? Мы идём? Или я пойду.       Взгляда Лев не рассмотрел из-за сильного блика на стёклах, что загораживали её глаза, но почему-то был уверен, что смотрит она разочарованно. Ещё и условия какие-то ставит – собирается уйти? Да кто её отпустит? Кем она себя считает – очень важной персоной из Голливуда? Но вместо того, чтобы отчитать девчонку за то, что ведёт себя, будто ей всё можно, Лев заботливо коснулся её плеча.       – Не переживай, всё будет хорошо, – а ведь хотел сказать «окей», но теперь уж позабыл, что у иностранки всё ещё могут быть проблемы со словами.       Нельзя срываться на подопечных. Вероятно, этого старик тоже добивается – ссора с учениками в первый же день очернит Льва как педагога и, что важнее, как их друга. Что ж, спасибо, отец, что сам подсказал одну замечательную идею.       – Похоже, из-за того, что мы с тобой задержались, – на этот раз Лев обратился к Ивану, – параллельный класс забрал себе нашу комнату. А директор с ними заодно – видимо, комната ему дороже, чем вы все.       – Что? – Иван чуть не заорал, но Лев одёрнул его. – Ух, всё эти Б-шники, ненавижу их.       Проучился в соседнем классе всего год – и уже «ненавижу»? Впрочем, то, как лёгок Иван на эмоции, может быть сейчас на руку.       – Надо собрать всех, чтоб не разбегались. Помоги-ка с этим, – велел Лев. Иван же авторитет в классе – как-никак, самый большой и сильный. – Так и быть, никто не узнает, что это вышло из-за тебя.       – Из-за меня? – Иван призадумался, явно вспоминая ранние события. – Да, Лев, ты прав. Щас всё сделаю.       И сделал – кому-то кричал через весь коридор, кого-то подталкивал под бок, а кого-то чуть ли не за шиворот тащил обратно – и уже скоро весь класс снова был в сборе, готовый идти за Львом. Вот что значит авторитет.       – Ладно, народ, раз класс у нас отобрали ваши соседи, делать нечего, – Лев остановился на драматичную паузу, незаметно подмигнул Джейси, а потом продолжил: – Вы же слышали, что сказал директор? Идем в столовку! Думайте, что будем брать на всех – за мой счёт, конечно же. Я не шучу.       Ученики сначала не поняли – точно ведь подумали, что пошутил. Пришлось опять идти впереди – благо, местоположение столовой с буфетом на карте школы за годы не изменилось. Лев уверенно, но осторожно, чтоб это не было понято неправильно, взял Джейси за руку и повёл следом за собой. Да, такая пара явно эффектнее, чем староста, да и одноклассники девушку сразу заметят – классный руководитель ведь кого попало за ручку водить по школе не будет. Та попыталась отдёрнуть руку, но Лев не сжимал, и она перестала вырываться – поняла, что единственная здесь не знает, где буфет, а значит, Лев не тащит её, а приглашает.       Ребята, и правда, не на шутку удивились – и необычному предложению руководителя, и разглядев, наконец, новенькую. Уже скоро все заявились в буфет, но не хаотичной волной, а ровным строем – по просьбе Льва. С кем там без него теперь шла староста – стало совершенно безразлично. После недолгой задержки возле продавца в буфете – стоило заснять на телефон и его лицо, он явно не ожидал такого потока клиентов в первый же день – ученики выбрали себе места за столами. Каждый, как договорились, взял себе так называемое пирожное, которое на самом деле всего лишь кусок торта – и все расселись. Не как положено сидеть в классе, а кто как захотел. В такой обстановке, конечно, уже не напишешь сочинение «Как я провёл лето». Да и кому оно вообще нужно? Зато такого классного часа точно не было ни у кого. Теперь Лев понял. Когда Джейси, отсевшая подальше от всех, одобрительно приподняла стакан, встретившись с руководителем взглядами. Когда представил её всем в двух словах, и она повторила этот жест в сторону класса. Когда услышал от брата, который весь день молча сверлил ему спину взглядом, пытаясь разглядеть того брата, что знал несколько лет назад: «Круто, Лев». Тогда Лев понял – это лучшее, что можно было сделать в ситуации, в которую загнал его старик. Ну, и кто теперь победил?