Hassliebe

POV Автор        С момента дуэли прошло всего лишь три дня, а Верона уже будто бы вымерла. Нет, стычки все еще происходили, и было их немеренно, но все какие-то серые, блеклые и скучные. Они заканчивались так же быстро, как и начинались, но люди продолжали эти бессмысленные драки просто по привычке. Многие чувствовали себя потерянно. Теперь ни у одного из кланов не было предводителя: Меркуцио безвылазно сидел в доме графа Капулетти, а Тибальт заливал горе в ближайшем кабаке. Весь город невольно словно бы погрузился в уныние. Бенволио продолжал проклинать себя, Тибальта, Меркуцио, всех вокруг, но к Лицисии не совался, не имея ни малейшего желания хоть как-то выдать себя. Он не Меркуцио, не позволит окружающим узнать о том, что на самом деле с ним происходит. Монтекки знал, что будет держаться до последнего и не сдаст позиции, как его друг. Он все еще надеялся на то, что это пройдет, закончится его любовь, но на деле чувствовал только жуткую ревность и опустошенность. Каждый день он проводил в беседке, в саду у дома Монтекки, скрывшись в тени раскидистых деревьев. Он не хотел никого видеть. Бенволио хотел пережить свою боль в одиночестве, не рассказывая о своих страданиях ни одной живой душе. Дни напролет он думал о том, что именно так привлекло его в Лицисии, убеждал себя в том, что это есть и в любой другой девушке, но неизменно приходил к одному выводу: это просто любовь, отравляющая ему жизнь. Ему нравилось буквально все: заливистый смех, гневные крики, неумелые реверансы, горящие во время боя глаза, красные от смущения щеки, детская привычка топать ногой, даже то, как ненавистно она порой глядела на него. И Бенволио не мог избавиться от преследующего его образа этой девчонки. Он буквально видел и слышал, как громко она хохочет, запрокинув голову и держась за плечо своего брата. В тот момент, три года назад, он и понял, что не чувствует к ней привычной неприязни, навязанной Меркуцио. Он ловил каждое ее движение, каждое грубое словечко, отражал умелые атаки, грубил в ответ, выводя ее из себя, и любил. Просто так, ни за что. И как же больно ему было смотреть на то, как теперь вел себя племянник Принца по отношению к ней, чувствовать себя лишним и ненужным ей. И в сущности, он осознавал, что у него нет ни единого шанса, а потому старательно избавлялся от этой только мешающей всем любви. Ромео тайно приходил к Джульетте каждую ночь, утешал ее и уверял, что все будет хорошо. Он знал, что Лицисия сильная, но и сам с трудом верил в свои слова. Каждую же ночь он проникал в ее комнату и с нескрываемой печалью смотрел на мертвенно-бледное лицо, не находя никаких признаков улучшения. Лекарь говорил, что дела обстоят хуже некуда. Но верить в это никто не хотел. Все до единого надеялись на то, что она сможет выкарбкаться, что она наконец проснется. И больше всех остальных на это надеялся Меркуцио. Как и обещал, он практически не отходил от девушки, его с трудом выставляли за дверь, когда приходил лекарь. Юноша знал о состоянии Капулетти получше многих других: он неотрывно следил за ней, облюбовав любимое кресло Лицисии, и крепко держал ее за руку. Девушка изредка словно бы приходила в себя, бредила, неразборчиво что-то шептала и вновь засыпала, не реагируя на внешние раздражители. Меркуцио было страшно. Он боялся, что больше никогда не увидит ее, не сможет прикоснуться к нежной коже, не схлопочет пощечину. Он молился, чтоб она открыла глаза, чтоб накричала на него за глупость и неосторожность. Лишь бы очнулась.

***

Тибальт плывущим взглядом обвел кабак. Неизвестно какая по счету кружка вина бухнулась на стол, привлекая внимание мужчины. Ему было противно от самого себя, но только так он мог хоть немного заглушить боль и чувство вины за причиненный сестре вред. Он хотел сдохнуть за этим столом, лишь бы не смотреть в горящие ненавистью глаза, когда Лицисия очнется. Если очнется. От этой мысли в горле вновь появился ком, не дающий нормально дышать. Тибальт взял кружку трясущейся рукой и залпом выпил вино, почувствовав новую волну прошедшего по телу тепла. Он вспомнил о Меркуцио, который теперь все время проводил рядом с его малышкой, с его любимой сестренкой. Он, этот щенок, из-за которого Лицисия чуть было не погибла на месте! Это он должен был сдохнуть, он должен был молить о пощаде! Но Лицисия, она зачем-то влезла, защитила, и сейчас лежала в своей кровати, ни на шаг не приближаясь к выздоровлению. Это угнетало.  — Еще вина! — неразборчиво крикнул он, стукнув кулаком по столу. Сидящие рядом мужчины разом вздрогнули. Убитый горем Тибальт, к тому же вусмерть пьяный, мог выкинуть все, что угодно. В кабаке именно по этой причине стояла практически идеальная тишина. Никто не хотел попасть под горячую руку. Но Капулетти было плевать на всех. Он погрузился в собственные мысли, вспоминал, как по белому платью расползалось кровавое пятно, как испуганно сестра смотрела на него, когда он вынимал нож из ее тела, как улыбалась и шептала что-то, прежде чем упасть на руки стоящего за спиной Меркуцио. Спрятался за нее, как жалкий трус! Он помнил неприязненные взгляды со всех сторон, помнил обжигающие слезы на своем лице и все еще не мог поверить в реальность происходящего. Эти три дня превратились для него в вечность. Он почти не появлялся в доме, чтобы не смотреть на медленно умирающую сестру и не видеть обвиняющего взгляда Джульетты и уничтожающего — Меркуцио. Вот уж кто не скрывал своего отношения к его роли в ранении, так это он. Племянник Принца не упускал возможности просто взглянуть на Тибальта так, что ему хотелось просто разорвать юношу на куски и выкинуть на улицу голодным собакам. Он ничего не говорил, только смотрел, напоминая о том, что Капулетти и так ежедневно прокручивал в голове. И он ненавидел Меркуцио за один этот взгляд, но за нож уже не хватался, помня, чем это закончилось в прошлый раз.  — Еще! — вновь крикнул он, выпив новую порцию. Никто не знал, сколько это будет продолжаться, но даже друзья уже не узнавал в этом мужчине прежнего Тибальта. Он словно постарел лет на десять. И, убитый горем, почти не выходил из кабака, продолжая пить, пока не засыпал прямо за столом. Это продолжалось уже три дня.

***

Меркуцио клонило в сон. Он все так же сжимал пальцы Лицисии в своей руке и молился, как никогда раньше, зная о том, что и вся церковь молится о ее скорейшем выздоровлении. Иногда в спальню заходила чета Капулетти во главе с бесящимся от одного вида Меркуцио графом. Джульетта приходила чаще, по несколько раз в день, разговаривала с кузиной и слезно умоляла ее не покидать этот мир. Ромео неизменно появлялся каждую ночь, хлопал друга по плечу и предлагал присмотреть за Лицисией, чтоб он немного отдохнул. Но Меркуцио не мог. Он ждал. Ждал, когда она наконец очнется, подаст какие-нибудь признаки жизни. И он не мог позволить себе пропустить этот миг из-за какого-то там сна. Изредка он, конечно, засыпал, но ненадолго, и спал довольно поверхностно.  — Ну же, проснись, — прошептал он, проведя рукой по ее волосам и осторожно убирая прилипшие к мокрому от холодного пота лбу пряди. Юноша удивленно взглянул на девушку и несколько раз моргнул, чтобы убедиться в реальности происходящего. Он слегка откинул одеяло и прикоснулся к холодной влажной простыни, при этом не отводя взгляда от подрагивающего тела Капулетти. Она задышала чаще и вдруг заметалась по кровати, широко распахнув глаза. Рот приоткрылся в немом крике, и девушка остановила взгляд на Меркуцио спустя несколько секунд, не прекращая дрожать.  — Отец, — Лицисия протянула руку к лицу юноши, кончиками холодных пальцев касаясь щеки. — Отец, это ты?  — Что? Нет, милая, я не… — тихо пробормотал племянник Принца, полными отчаянья глазами смотря на девушку. Она закашлялась, застонав от боли. Повязка вновь окрасилась в кроваво-красный цвет, давая понять, что рана открылась, причиняя Лицисии дискомфорт.  — Отец, забери меня, спаси, молю, — в бреду шептала девушка, цепляясь за опешившего Меркуцио, как за свою последнюю надежду, и, вскрикнув, вновь заметалась по постели, ослабляя повязки. Окончательно растерявшись, юноша положил руку на спину выгнувшейся Лицисии, не давая причинять вред самой себе. Он крепко держал ее, чуть ли не прижимая к себе и поглаживал по влажным волосам, стараясь успокоить. Капулетти продолжала барахтаться в его руках, воя от боли, как волчонок и царапая его плечи сквозь тонкую ткань фиалковой рубашки.  — Отойди, немедленно! — крикнул рядом знакомый голос, а его обладатель буквально отшвырнул Меркуцио от выгибающейся Лицисии. Это был лекарь, видимо, прибежавший на громкие крики.  — Уведите его отсюда! — гаркнул старик, указав на испуганного племянника Принца. Кто-то схватил его за руку и изо всех сил поволк в коридор, захлопнув дверь. Джульетта прислонилась к ней, шмыгнув носом и изучающе взглянула на застывшего Меркуцио. Он выглядел не сильно лучше, чем ее кузина: та же бледная кожа, трясущиеся губы и руки, потерянный вид. Казалось, юноша медленно сходил с ума. Услышав очередной громкий крик, а после протяжный стон, Меркуцио будто ожил. Подскочил к двери, отодвинув от нее Джульетту и приглушенно зарычал, со всей силы стукнув кулаком по стене. Как же ему хотелось быть на месте Лицисии, лишь бы она не мучилась, лишь бы жила и вновь смеялась.  — Что здесь происходит?! — грозно спросил привлеченный шумом граф Капулетти. Джульетта вновь всхлипнула и поглубже вдохнула, успокаивая себя, чтобы ответить отцу. Меркуцио ведь явно не смог бы говорить, полностью поглощенный тем, что происходило в комнате Лицисии.  — Она кричала, — коротко произнесла Джульетта, никоим образом не удотовлетворив этим ответом графа. Он нахмурился и перевел взгляд на дверь, у которой все продолжал стоять Меркуцио.  — Она бредила. Рана открылась, — спустя пару мгновений сказал племянник Принца и отошел к противоположной стене, услышав, что лекарь собирается выходить.  — Может ты объяснишь, что случилось? — грозно поинтересовался граф, мельком взглянув на метнувшегося в комнату племянницы юношу и вошедшую следом дочь. Он оглядел уставшего старца, державшего в руках окрававленные куски ткани. Крови было не особо много: маленькие и средних размеров пятна, но в небольших количествах. Меркуцио, как и в первый день, упал на колени рядом с продолжающей тихо хныкать девушкой. Юноша мелко дрожал, вновь прижимая ее кисть к своим бледным губам и что-то неразборчиво шепча. Джульетта не могла без слез смотреть на него. Ромео говорил ей, что никогда не видел своего друга в таком состоянии, таким потерянным и уставшим. Никогда раньше он так не боялся, не волновался за кого-то. Он менялся в, пожалуй, лучшую сторону, только вот какой ценой?  — Прошу, не оставляй меня, — Меркуцио забрался на широкую кровать и лег рядом с Лицисией, уткнувшись в ее макушку и осторожно обнимая, так, чтоб не задеть рану. — Умоляю, я не смогу один… Джульетта печально смотрела на измотанного Меркуцио. Он устал. Устал безумно, и это видели все, даже ее отец, не отличавшийся любовью к этому юноше. Капулетти и сама ужасно переживала за кузину, и видела, как волнуются остальные. Но намного тяжелее было именно Меркуцио и Тибальту. Каждый из них медленно, по-своему, но начинал сходить с ума. Тибальт дни и ночи напролет пил, пьянел до такой степени, что не помнил самого себя и еле держался на ногах, но продолжал причитать и кричать, что это все его вина, что он не достоин жизни, если его сестренка умрет. Джульетту пугало то, что происходило вокруг нее. Все менялось. Люди, обстановка. На улицах почти не было слышно криков, лишь иногда кто-то взвизгивал и начинал браниться, но быстро затихал. И это было ужасно странно. Девушка еще раз взглянула на Меркуцио, нежно обнимающего ее кузину, и вышла из комнаты, тихонько прикрыв дверь. В коридоре все еще перешептывались лекарь и отец. Последний выглядел ужасно. Разгневанный или напуганный, Джульетта разобрать не могла, но ей определенно не нравился его вид. И еще больше не понравился старик, положивший руку на плечо графу.  — Готовьте склеп. Она не доживет до утра.