***
Несмотря на данное самому себе в запале обещание, Артур все же сходил в тот магазин, где продавались недорогие сосиски, еще два раза. Оба раза он покупал продукты и не встречал того надоеду по дороге. Можно было выдохнуть и расслабиться. Артур так и поступил. Майлз, которому он рассказал о встреченном случайно альфе, опустив подробности встречи, теперь всякий раз спрашивал, кивая головой в такт вопросу: «Ну-ну, и что там?». Артур старался сообразить, кто или что дернуло его за язык, но в тот день, когда он решился на откровение, это не казалось преступлением. После двенадцатого однотипного вопроса — Артур их считал — ему уже хотелось найти машину времени, отмотать время и отвесить самому себе затрещину, которая простимулировала бы мозг не хуже электрошоковой терапии. Он шарахался от трепливого языка Майлза, как от чумы. Охранникам полагалось быть внушительными, но не привлекать внимание. Быть частью интерьера, как сигнализация или кнопка тревоги. Артур полагал, что быть более незаметным, чем он, трудновато. Если он мог в своем повседневном обличии поймать на себе заинтересованный взгляд, то, надевая черно-серую форму с нашивкой на нагрудном кармане, он словно облачался в монашескую рясу, исчезая как человек и появляясь в роли говорящего истукана, не живого, но у которого порой можно было спросить дорогу до туалета. Вечером, после смены, Артур ковырял кроссворд, когда зазвонил телефон, предназначенный для работы тайной. Он развесил его номер возле некоторых подъездов, внутри них, на столбах. Телефон и подпись: «Если вам страшно и не к кому обратиться, звоните». Он поднял трубку и сперва ничего не услышал — лишь чье-то дыхание. Затем, после третьего «говорите», ему прошептали детским надрывающимся голосом: — Папа не велел звонить в полицию… — Ребенок замолчал, думая, что ему сказать дальше. — Отчим снова его бьет… Я не знаю, что делать… Папа кричал, а теперь тихо… — Где ты? — спросил Артур, одновременно с вопросом хватая со стула куртку, в кармане которой лежала маска. — Заперся в комнате, — ребенок был напуган так сильно, что говорил спокойно и разумно. — Если он увидит, что я выпил весь сок, он придет ко мне. — Диктуй адрес. Мальчик назвал адрес. Артур прикинул, сколько до туда ехать, и сказал, что будет через несколько минут. Он положил трубку и рванул к автомобилю. Он уже давно понял, что парковаться надо минимум за квартал от места встречи с «клиентами». По прорезям для глаз его опознать не могли, по номерам — очень даже. А расставаться с машиной Артуру совершенно не улыбалось, он уже привык к ней. До нужного места он домчался в рекордные сроки: дети были его больной, очень больной темой. После улица пролетела, как мгновение, хотя Артуру казалось, что после звонка прошла вечность, за время которой могла пасть целая цивилизация. Подъезд был загаженным и его давно не ремонтировали. Краска на стенах кое-где облупилась, кое-где ей помогли руки ковырятелей. На стене висело старое объявление Артура с тремя оставшимися на нем номерами — остальные были оторваны. В нужную дверь Артур постучал вежливо, как если бы это сделал обеспокоенный шумом сосед. Пьяный голос прокряхтел текст «че тут за гости на ночь приперлись», а подбежавшие к двери ноги могли принадлежать только тому мальчишке. — Слышь, куда дверь открываешь? — возмутился «отец» семейства. Мальчишка был невысоким, худым, белым, как снежное поле. Даже губы были неестественного цвета. На маску он выпучился с ужасом, но Артур сказал: — Это мне ты звонил. Мальчишка понимающе кивнул и убежал в комнату, а Артур притворил дверь и вошел в квартиру. Уже в коридоре валялись половник и разбитая кружка со зверятами. Артур перешагнул через стекло и зашел на кухню. Кухня была просторной и красивой, не считая валяющейся возле плиты сковороды с тем, что могло бы стать ужином, и лежащего на полу омеги, половина лица которого представляла собой синяк, а рука была неестественно вывернута. — Ты еще кто? — Альфа в растянутом свитере мгновенно протрезвел, узрев, что именно вошло к нему в квартиру. Артур не любил разговаривать с тупыми и жалкими подобиями людей. Этот раз не был исключением. Он подошел к обалдевшему альфе и аккуратно, пока тот не очухался, приложил головой о стол. Затем еще раз и еще, дождавшись ответного хруста носа. Альфа взвыл, начал махать руками. Кулаки у него были немаленькие. Артур увернулся и прихватил сковороду с пола. Кулак, врезавшийся в нее, тоже захрустел. Альфа уже не взвыл, а заорал так, словно его только что начали резать циркулярной пилой. — Больно? — спросил Артур. — Вонючий ублю.! Окончание ругательства утонуло в новом завывании. Артур пнул дебошира к выходу, а сам наклонился над омегой. Тот дышал, но был без сознания. — Эй, ребенок! — позвал Артур. Он вышел в прихожую, толкая дебошира перед собой. Из дальней комнаты засверкали испуганные глаза. — Вызывай своему отцу скорую. А с дядей можешь попрощаться, он больше к вам не придет. И ни слова обо мне. Глаза исчезли — ребенок побежал к телефону. — Мне нужна обувь! — прогундел альфа. Удивительно, как этот персонаж мог со сломанной в двух местах рукой думать об обуви! Артур все-таки прихватил какие-то тапки большого размера и вместе с альфой вышел на свежий воздух. Тут же набрал полицию и сунул трубку к уху воющего страдальца. — Говори им все, что сделал, или я засуну тебя в багажник и похороню в лесу, — сообщил он. Полиция требовала ответа. А альфа начал свой рассказ: избил сожителя (не в первый раз), много раз бил ребенка, угрожал расправой. Закончил он сообщением о своем местоположении. Артур сбросил вызов. — И что теперь? — проблеял альфа. — Ты ждешь стражей порядка, а я наблюдаю за тобой из-за угла. Побежишь — догоню и сломаю вторую руку. — Меня же посадят! — Конечно, ты ведь преступник. — Я не… — Тот, кто ворует, думаешь, хуже тебя? Нет, ты преступник и будешь отвечать. — Я не хотел. Артур не сомневался. Все они не хотели, потому что не думали, что именно сегодня их остановят, поймают за руку и велят сдаться. И все они страшно раскаивались в содеянном, а отпусти — и все вернется на круги своя. Тот, кто не мог сообразить, что такое плохо и что такое хорошо, нуждался в наказании. Только наказание, угроза, шантаж исправляли положение. Такие люди отказывались от вредных привычек распускать руки благодаря страху. Артур это знал, он видел десятки примеров. Когда-то он жил с таким примером. Великого смутьяна увезла полиция. Прямо в тапках. Артур, выполняя угрозу, проследил за отбытием того и только тогда двинулся к машине. Завел двигатель и поехал домой под звуки «Триумфальной арки»*.***
Настроение Майлза могло передаваться по воздуху, как грипп. Хорошее делало пространство вокруг светлей, хотя лампы продолжали работать в стандартном режиме — Артур проверял, интересуясь. Плохое делало все в радиусе метра зоной заражения. Такие люди были прелюбопытными существами. Артур редко встречал подобных. Психологи, вероятно, имели на такой счет термины, классификацию. Сам Артур был полной противоположностью Майлза. Его настроение имело серый оттенок, никого не привлекающий и не отталкивающий. Он не был душой компании, не обладал тем, что звали завораживающим словом «харизма». Перси уверял, будто Артур притягивал, но понять чем было трудно. Наверно, Перси лгал. Ложь во спасение была нормальным явлением в семье, когда требовалось уверить близкого человека в том, каким расчудесным тот был. И неважно, что расчудесным он мог быть только в кругу домашних, знающих его людей, а для незнакомцев — просто еще одним человеком. Артура это совершенно не коробило. Завязывать отношения он умел чуть лучше, чем отвратительно. Секс был, порой. А о семье Артур думал с трудом и скрипом. Он мало верил, что сможет создать такую же, какая у него уже была, повторить лучшее, что с ним случалось с точностью до винтика. Иной он не хотел. В этот день Майлз пришел на работу хмурым и дождливым. Он, как воробей после драки, весь встряхнулся, взъерошился, чирикнул на официанта, не вовремя задавшего вопрос, и уселся в углу. Он молчал, хотя это состояние было ему свойственно так же, как эмпатия психопату. Молчание звучало неестественно громко, но Артур не лез. Когда человек хотел молчать, он имел право на тишину. Однако, в голове мелькала смутная мысль, что приятельские отношения требовали участия даже тогда, когда участие якобы не требовалось. Артур решил уточнить: — Ты хочешь, чтобы я с тобой заговорил или что? Он понял, что неверно сформулировал предложение, когда Майлз похлопал глазами, словно чушь, которую проговорил Артур, сейчас летела к нему по воздуху. — И с чего ты это взял? — поинтересовался Майлз язвительно. — Ты странно молчишь. — А ты вообще странный. — Мы не обо мне, — напомнил Артур и повторил вопрос, полагая, что Майлз мог забыть про него: — Ты хочешь поговорить? — Нет. — Хорошо. — И Артур оставил Майлза в покое. Видимо, приставать с вопросами все-таки не стоило. Майлз смотрел на Артура, как на полного придурка, довольно долго, затем подошел ближе и со вздохом, выражающим покорность судьбе, сообщил: — Я поссорился со своим. И прозвучало это так загробно, словно он, по крайней мере, расстался «со своим» на веки вечные и избавился от всех связывающих их вещей. Артур раздумывал, что на это сказать, потому что в голове возникли противоречия: вопросы вежливости конфликтовали с намерением не лезть в чужие дела, пока сам хозяин милостиво не позволит ступить в них. Майлз о внутренних разногласиях Артура не ведал, а потому, подождав реакции и не дождавшись ее, произнес: — Он уперся гулять со своими друзьями, а я здесь, — Майлз развел руками, — работаю. — Это неправильно? — спросил Артур. — Что? — Уйти гулять, когда ты работаешь? Нетактично? Майлз крепко задумался. За это время Артур посчитал количество родинок у того на лице — пять: три справа, одна слева, одна на лбу. Родинки Майлзу шли. — Я не знаю, — наконец, сообщил он жалобно. — Наверно, да, нетактично. — А у него выходной? — Да. — А у вас они не совпадают? — Ну… нет. — А ты в свои выходные тоже должен сидеть дома, чтобы на тебя не обижались? — Артуру и впрямь было интересно, как это работало. — Так он и не обижается, когда я ухожу, — Майлз сказал это и сжал зубы. — А ты вообще на чьей стороне?! Вопрос вверг Артура в ступор. Майлз казался ему парнем в определенной степени наделенным мозгами, но в приступе ревностной безосновательной обиды, видимо, мог стать слепым и недальновидным. Странный диалог зашел в тупик и замер там, в углу. Артур втянул нижнюю губу в рот и уже намеревался отойти от греха и от Майлза подальше, когда бармен выдал звук, напоминающий стон слабоумного и подвывание голодного желудка. Артур вскинул голову, прикидывая, какие приемы первой помощи умел оказывать, и что делать, если у Майлза отказал не организм, а психика, но на смену воющему стону пришел смешок, за ним еще один. Майлз повеселел и расцвел с внезапностью лопнувшего воздушного шарика. — Ты безумно странный тип, — сказал Артур, рассматривая Майлза с настороженностью. — А ты еще страньше, страннее. Как правильно? — Я нормальный, — буркнул Артур. Он терпеть не мог, когда тема вменяемости касалась его, хотя бы даже в шутку. Майлз об этом не знал, поэтому широко заулыбался. — Э, нет, братишка, ты обалденно странный тип. О-бал-ден-но. И Майлз, продолжая ухмыляться, пошел кому-то звонить. Ни следа хмурости и той пасмурной тучи, окружавшей его по приходу, не осталось. Артур на всякий случай решил держаться от Майлза подальше весь остаток дня. А остаток дня был тихим, шуршащим, медленно переговаривающимся и звучащим, как старая джазовая пластинка. Люди приходили и уходили. Их циркуляция превращала вход в своеобразный портал в иное измерение. Приходящие с той стороны люди пахли по-другому, говорили иначе. Попав на эту сторону, они снимали верхнюю одежду, преображаясь, негромко разговаривая, чтобы соседи не слышали их тайных бесед. После, вновь отправляясь в свой мир, они надевали куртки и исчезали в уличной прохладе. О том, что они были здесь, говорил только аромат парфюма, смешивающийся с прочими запахами и быстро исчезающий. В ушах Артура шелестел негромкий голос диктора. Благодаря ему, Артуру все вокруг казалось таким же шелестящим и продолжало казаться, даже когда музыка заиграла громче обычного, а Майлз стал плескать алкоголь по стаканам, стопкам и фужерам чаще. Артур ненароком посмотрел на ушибленный на вылазке палец. Он и не заметил, как ударил его вчера, в чужой квартире. Только сегодня понял, когда задел пальцем стол и сказал ему: «Ай, черт!». Люди ходили и бродили туда-сюда. Артур отвлекся от своего пальца и, глядя на всю эту развлекающуюся толпу, отстраненно подумал, что будь неравнодушных больше, детей и других беззащитных, которых нужно было спасти, стало бы куда меньше.