***
Когда Артур позвонил и попросил об одолжении, Лео качал пресс на полу возле развалюхи-дивана и размышлял над сложной житейской проблемой: можно ли надевать непарные черные носки, если узор на них был неотчетливым. По всему выходило, что можно, но существовала небольшая вероятность быть замеченным. А носки, меж тем, постоянно попадались непарные. Артур говорил так комкано, что сам на себя не был похож. Он был странным парнем, чудным, выдавал то ли смешные, то ли тупиковые реплики, впадал в замешательство от обыденных фраз, но выражался всегда конкретно. А при этом разговоре вилял, как пьяный в чистом поле. Неудивительно, что Лео напрягся и бросил тренировку на полу. — В чем дело, Арти? — спросил он, опять напрочь забыв, что Артур предпочитал полное имя. — Да так. — Туманней такого ответа был лишь сам туман. — Да как? — уточнил Лео. — Ну так ты сможешь побыть со мной с часу до двух? — Смогу. Мне бы просто хотелось знать, в чем суть. — От тебя не потребуется ровно никаких усилий, — заверил Артур. Лео поверил, но все равно посмотрел на телефон после разговора с немым вопросом, словно трубка могла ему все объяснить и похлопать по плечу. Они встретились возле больницы. Узнав адрес, Лео грешным делом решил, что в больнице нуждался сам Артур, и заранее ужаснулся, вообразив, пока добирался, какой катаклизм мог приключиться. Катаклизмов хватило ровно до самой клиники и некоторые из них заключались в том, что Артур был серьезно ранен. К больнице Лео пришел злым и накрученным. Артур оказался здоров. Он топтался на месте возле главного входа, у которого двое электриков меняли лампы, и обеспокоенно смотрел на окна. При виде Лео он улыбнулся, но было видно, что он здорово нервничал. — Привет. А что нам здесь нужно? — Лео чмокнул Артура в губы, забывшись, и уставился ему в лицо, гадая, не будет ли омега против такого слишком близкого приветствия. Артур не выглядел смущенным или растерянным. Это успокоило. — Здесь мой… Один… Ребенок, в общем, — нашелся Артур. — Здесь твой ребенок? — недоуменно повторил Лео, тоже глядя на окна. — Нет, не мой. Здесь ребенок. — И? — Я ему помог недавно. Надо навестить. Наверно. Надо ведь? Порой вопрос мог прозвучать с надломленной просьбой в голосе. Порой — вопрос был задан только для личного успокоения, когда дело было решенным. Артур спрашивал честно, желая слышать ответ. — Не знаю. — Лео решил, что должен быть столь же честен. — А для чего тебе его навещать? — Мне показалось, что это правильно. Я полагаю, что переживаю за него. — Полагаешь? Это как? Артур умел говорить и строил предложения, подбирая максимально верные слова. Поэтому когда он говорил, что полагал, следовало слышать именно «полагал». Такой вывод сделал Лео. Вообще Артур был действительно уникальным. Специфическим. Хотя у него и жизнь была уникальной. Сравнивая ее со своей, Лео мог без запинки с ходу выдать десять отличий за десять секунд. Он не особенно понимал, что именно у них за отношения, но ему казалось, что все шло верно и с прекрасной скоростью, хотя и были моменты нелогичные по сути. Например, факт, что они уже дважды переспали, а Лео до сих пор не имел представления о семье Артура или, допустим, о дате его рождения. Изъяны требовали доработок. Лео велел себе составить список и двигаться по нему. Артур ему нравился с каждым днем все больше, чтобы можно было упускать важные детали. — Полагаю — это неопределенная форма знания, — небрежно бросил Артур, — определяющая его с точки зрения моих чувств и суждений. Имеется в виду… — Ты шутишь, что ли? — перебил Лео. — Я знаю, что значит полагать. Артур прервался от созерцания обыденных окон здания. — А что ты спросил? — поинтересовался он. — Ты сказал: «Полагаешь? Это как?». — Я имел в виду, как это: ты полагаешь, что переживаешь? Как можно полагать, что ты переживаешь? Можно переживать или не переживать. Им определенно требовалось налаживать связь, потому что Артур был эрудирован и подкован в беседе ровно до того момента, пока они не начинали обсуждение чего-то простого и ясного, как внутренний мир стакана. — Но ведь не всегда можно понять, что именно ты ощущаешь, верно? — выдал Артур. — Как можно не понять, что ты переживаешь? — фыркнул Лео недоверчиво. — Ну… У беспокойства есть классические характеристики, но ведь они могут быть слабо выражены или выражены искаженно. Поэтому иногда можно ошибаться в трактовке. Чтобы не врать, я говорю, что полагаю, давая себе шанс на погрешность. Теперь понятно? Лео понял, что нужно уже идти внутрь здания, иначе они простоят до следующего дня, а результата не достигнут. Тем более, может он и не был чтецом по лицам, но и без дешифратора эмоций видел, что Артур тянет время, потому что боится идти на встречу с ребенком — кем бы тот ни был. Артур, который лез в драки с хладнокровием опытного киллера, боялся увидеть какого-то таинственного спасенного им ребенка. Чудеса! Поэтому оставив бессмысленный вопрос болтаться в пустоте, Лео молча взял Артура за руку и спокойно потянул ко входу. Он понял, что верно решил насчет страха, когда Артур поджал губы и уперся ногами на пороге, не перешагивая через него. — Ну что? — вздохнул Лео. — Давай уже навестим твоего одного ребенка. — В этом есть смысл? — спросил Артур жалко. Идти он не хотел, и Лео понял, для чего тому понадобилась компания. — Чего ты боишься? — Я не боюсь. — Боишься и врешь хуже, чем я пою. Давай, убей меня правдой-маткой. Лео взлохматил волосы и только после увидел, что Артур неуверенно моргнул и как-то забеспокоился. — Не понимаю, — признался тот. Лео еще раз провел рукой по волосам — забыл надеть шапку, кретин, — и как можно терпеливей спросил, чего именно Артур не понял, уже заранее догадываясь, что, если тот ответит, речь пойдет о том, на что Лео и внимания не обратил бы. Как тогда — с надписью на коробке конфет. Вот уж что должно интересовать людей менее всего! — Да неважно, — отмахнулся Артур. — Арти, что ты не понял? Что я опять сказал? — Я не понял, с чего ты взял, что я собираюсь причинить тебе моральный дискомфорт из-за правды, которую ты не хочешь знать, но вынужден! Лео посмотрел в глаза Артура, ища намек на шутку. Шутки не было, а карие глаза Артура оставались неколебимо честными, как будто были специально созданы для социальной рекламы искренности. — Арти, клянусь, такого вот я точно не имел в виду. Давай, — Лео погладил ему руку, — мы просто сосредоточимся и дойдем до пациента, то есть, до ребенка. Я не знаю, почему тебе страшно, но буду рядом. А ты можешь не признаваться, что тебе страшно, идет? И, если хочешь знать мое мнение по данному вопросу, я думаю, не нужно заставлять ребенка ждать тебя. Мы навестим, раз пришли. Скажи мне его имя. Артур что-то поискал в лице Лео, скорбно скривился, будто натолкнулся на ментальный щит, кивнул, назвал имя. Лео помог им найти некого Коннора Эндрюса, провел Артура как маленького за собой на третий этаж. Там был обнаружен интерн в голубом костюме, который с радостью указал на нужную палату. Лео понятия не имел, к чему готовиться. От Артура информации получить он не смог, а сам выдумал до десяти вариантов. В одном из них Коннор Эндрюс был пятилетним, больным лейкемией. Оказалось, что Коннор это тринадцатилетний омега с бледным узким личиком и раскосыми глазами, собирающийся года через четыре начать разбивать другим мальчишкам сердца. Он был похож на какого-то юного киноактера, имен которых Лео не знал. Он сидел на кровати, скрестив ноги, и читал журнал комиксов. Кажется, про Робина, если Лео правильно понял по перевернутому изображению. — Здравствуй, Коннор, — сказал Лео. Артур молча рассматривал ребенка. Ребенок же затравленно взглянул на них. — Меня забирают в детдом? — спросил он. — Нет, тебя хотел навестить вот этот человек. — Лео, играя за кукловода, аккуратно, но непреклонно, выпихнул Артура вперед. Артур мучительно улыбнулся и сказал: — Привет, Коннор. Как дела? Вообще Лео считал, что, если ты идешь кого-то навещать в больницу, этот кто-то должен тебя как минимум знать. Однако ситуация перед глазами доказывала, что пункт под заголовком «знакомство» не был обязательным условием. Потому что Коннор соображал, кто перед ним стоял, добрую минуту, а после несмело предположил: — А вы… вы… — озарение на его лицо пришло еще через какое-то время. — Это вы! — воскликнул он с бешеной радостью. Потом было время объятий и шмыгающих носов. Лео, как ни странно, не чувствовал себя лишним, сидя на стуле поодаль, пока Коннор сбивчиво, путаясь в очередности слов в предложениях, говорил что-то Артуру. А Артур выглядел куда более счастливым, чем когда стоял возле больницы, не решаясь войти. Лео рассматривал профиль омеги и думал, лениво, но ровно. Думал о том, что никогда не встречал таких людей. Он даже мог бы точно выразить, каких именно: ответственных, пугающе странных, но притягательных, скованно заботливых, умеющих быть собой, несмотря ни на что. А каким он был в глазах Артура? Непутевым и инфантильным? Или просто непутевым? Или же Артур считал его морально младше, потому что так оно и было? — Я так рад, что вы пришли! Спасибо! Вы мне так помогли! — донеслось до ушей Лео. — Кем был тот человек, который… ну ты понял? — спросил Артур. Лео стал слушать внимательней. — Мой дядя. — И Коннор жалобно разрыдался. — Мой папа у-умер, а он стал опекуно-ом… Что этот дядя сделал, спрашивать было неэтично, да и Лео сомневался, что хотел бы знать. Он умел прикидывать. Следов побоев нет, мальчишка красивый и напуганный. Здесь особой дедукции не нужно, чтобы сделать соответствующие прискорбные выводы. Да и вмешательство Артура, опять же. Вряд ли бы тот полез спасать парня, которому ничто не угрожало. Мир был полон чудовищ. Никакая социальная программа, никакие средства не могли защитить всех и каждого, кто в защите нуждался. Если Лео ужасался этому факту, как спал Артур по ночам, пребывая в гуще этого безумия? Хорошо, что, кроме чудовищ, были такие вот Артуры. И плохо, что их было слишком мало. Еще хуже: Лео казалось, что лучше бы спасением людей занимались другие самоотверженные и небезразличные Артуры, а не этот Артур с его теплыми губами и обаянием живописного пейзажа, притаившегося в самом углу, вдали от основных шедевров-бестселлеров. После больницы Артур заметно повеселел и расслабился, три раза пошутил. Лео хотел побыть с ним таким еще немного, но пора было стажироваться. Артур не расстроился и на прощание мазнул губами по его щеке.***
Через два дня объявился Чарльз Кавано. Лео любил родителей, но витиевато выругался, увидев, кто звонил. — Я на стажировке, — сказал он трубке. — На какой? — голос Чарльза был почти дружелюбным. — На ответственной. — Вдаваться в подробности Лео не собирался. — Встретимся в кафе после работы? — предложил Чарльз. — До скольки ты? Лео считал, что им нужно было помириться где-нибудь через восемь месяцев, когда разрешился бы вопрос с учебой, и отец бы успел остынуть, смириться да и вообще пройти все стадии принятия. Однако на отказ Чарльз отреагировал тяжелым вздохом и предложением вывесить белый флаг, на который Лео уже успел плюнуть. Как тут отмахнуться? — Ладно, но я заранее не желаю слышать ничего, что уже слышал. — Без этого комментария понял бы, — буркнул Чарльз. — Точно? А то я не уверен. — И в кого ты такой ершистый, а? — Не во Френсиса, — парировал Лео. Чарльз негромко хрюкнул. Они договорились о встрече, и Лео, повесив трубку, постучал ею себе по лбу, размышляя, не дурак ли он. Чарльз Кавано умел быть неприятным, а Лео еще не успел отдохнуть от него. Но делать было нечего. Стажировка закончилась в семь, и Лео с сомнениями и уверенностью, что поругается с отцом в очередной — какой там уже? — раз направился на встречу. Вечерний ноябрьский Бостон дул в его лицо ветром между домами. Возле метро спал бомж с консервной банкой в ногах, куда скидывали мелочь. Лео прошел мимо, нащупал в кармане смятый доллар, который пихнул туда не пойми зачем, вернулся, сунул этот доллар в банку и пошел дальше. На душе полегчало. Отчего-то, стоит сделать нечто неплохое — не сказать, чтобы хорошее, но получше, чем вообще ничего, — и становится приятно, словно тебя в магазине угостили конфетой. Чарльз Кавано, солидно-бытовой — умел он скрещивать два этих стиля — сидел за столиком в кафе и пил чай, потому что любил чай. Кофе — это только для работы и поддержания статуса. — Фруктовый? — спросил Лео, принюхавшись. — А если тебя кто узнает, а ты здесь чай фруктовый пьешь? — Я сейчас закажу тебе детский десерт и аниматора, если не прекратишь язвить, — бросил Чарльз. Лео сел и с удовлетворением отметил, что отец не стал ничего за него заказывать. Ну неужели! — Как дела? Как папа? — спросил Лео, изучая меню, пока Чарльз изучал его. — Ничего так. — Совсем ничего? — Папа снова не курит, у меня все стабильно… А ты неплохо выглядишь для банкрота. — Для банкрота? — Лео оторвался от меню. — То, что у меня нет карточки с твоими деньгами, не значит, что я должен стать нищим попрошайкой. Котелок, — Лео стукнул указательным пальцем себе по виску, — пока варит. — Рад за него. Густо варит? — Жить буду. Чарльз усмехнулся, но по-доброму. Лео мгновенно перенесся мыслями в детство, когда Чарльз вот так усмехался, когда ставил за домом батут, а Лео нетерпеливо скакал по траве рядом. — Я подумал, что неплохо объявить перемирие, — сказал Чарльз. — Мне уже можно заниматься тем, что интересует? — Занимайся. Посмотрю, как оно у тебя выйдет. Возможно, и правда мы с папой выбрали тебе не ту специализацию. Лео выразительно поднял брови. — И ты уже не считаешь, что я не ведаю, что творю? — Не знаю я, Лео! Чарльз шумно отпил чаю. Затем помахал официанту в дальнем конце кафе. Он и Лео сделали заказ, и Лео сложил руки на столе, опираясь на него. Нельзя локти на стол? Да вообще можно, если это не званый ужин в окружении венценосных особ. Немного поболтали о доме, о работе. Чарльз признался с выражением мученического облегчения на лице, что Остин и впрямь был лучше Лео, хотя бы потому, что для него поручения Чарльза были поводом для восторга и новым витком карьерной лестницы, а не головной болью и приступами депрессии. Обсудили последние новости, включая политические. Лео плевать хотел на политику с высокой башни, но забавно было наблюдать, как Чарльз, пахнущий бисквитом и фруктами, изрыгал недоброе в адрес руководства города. Потом они посмеялись над чем-то несуразным, и Чарльз вдруг сказал: — Не хочешь познакомиться с сыном Чосона? Мальчишка-конфета. Наполовину кореец, наполовину француз. Такая смесь, я тебе скажу! Тебе точно понравится. — Да я не думаю… — Серьезно, никаких подводных камней. Я от чистого, так сказать, сердца. Просто ты не занят, а мальчишка умный и цену себе знает. Был бы я моложе не замужем, уже бы бегал за ним. Смотри, я даже фото нашел. И Чарльз протянул Лео телефон с фотографией. На ней был и впрямь самый настоящий красавец, метис. Покажи Чарльз это фото месяца два назад, Лео, наверно, влюбился бы. А сейчас он просто полюбовался сексуальным изгибом губ, чему-то улыбающихся, и подумал о глазах Артура. — Пап, ты прости, но у меня уже есть кое-кто. И он мне очень нравится. Чарльз опешил, но телефон убрал. — Кое-кто — кто? Парень, что ли? — Ну… почти… Я не знаю. — Кто он? Как зовут? Когда познакомились? — Ну кто он… Он человек, его зовут Артур. И ты не представляешь, какой он замечательный! — Влюбился, что ли? — подозрительно осведомился Чарльз. — Не-е-ет! — Да-да, что я, не вижу? — Да нет, па! — Ну ладно, оставим это. И что он, этот Артур? Чем занимается? Кто родители? Лео открыл рот и закрыл его обратно. Прикинул, как объяснить своему отцу, кто такой Артур Аллен. Понял, что дело гиблое, поэтому махнул рукой. — Пап, я не хочу о нем докладывать. Он милый, добрый и честный. И мне он нравится. Вот и все. — Ты шутишь? Связываешь свою жизнь с каким-то Артуром, а мне нельзя о нем узнать? — Потом, ладно? — Когда он залетит? Когда ты позовешь нас на свадьбу? — Вот давай без этого. — Хорошо, ладно. Но я все равно хочу знать, что за парень тебя охомутал. Хоть что-то ты можешь о нем рассказать? — Пап, тут такое дело. Я не уверен, что тебе понравится хоть что-то из того, что я расскажу, поэтому не будем рисковать твоим здоровьем, ага? — Мне начинает это не нравиться, — пробормотал Чарльз. — Просто поверь, что он отличный. С тараканами, но отличный. Чарльз совершенно не хотел так заканчивать интересный разговор, но пожевал губы и кивнул, явно недовольный. А Лео понял, что знакомство Артура с родителями — последний пункт в списке его планов.