«Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». (Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц)
— Признание помогло? — спросил доктор Уилсон. Тонкое понимание человеческих поступков, мотивов и следующих за поступками ощущений было подобно магии в мире маглов. В психологах жил счетчик Гейгера, считывающий присутствие ионизирующих частиц в глазах их клиентов. Они умели видеть, а не смотреть, определять по наклону головы в сторону, как мыслил человек. Эта идея пронеслась по голове Артура, когда доктор Уилсон заговорил. Артур мог промолчать, но даже такой ответ доктор счел бы за ответ. Переводить язык тела, язык лжи и язык молчания — этот человек был полной противоположностью Артура, который время от времени не мог перевести фразу с родного языка. — Вы точно не пришелец, маскирующийся под человека? — спросил Артур. — Потому что, полагаю, будь я гуманоидом со способностями к телепатии и ментальной проекции, я бы тоже выбрал профессию психоаналитика. Доктор Уилсон честно рассмеялся. — Нет, Артур, вы уже спрашивали. Я человек и я должен уметь помогать каждому понять как окружающий мир, так и самого себя. — Но ведь это поразительно! Вы думали о том, что ваше умение может быть уникальной особенностью для некоторых людей? Кто-то воспринимает его как недоступную силу и роскошь. Это словно зрячий, помогающий слепым. Вы объясняете, что небо голубое, но для меня загадка, каким образом вы проворачиваете этот трюк. Вы поняли, что я признался по наклону головы? Я особым образом моргнул? — Вы смотрели на край моего кресла и ковыряли ногтем кожу на кисти, избегали зрительного контакта, когда я произнес фразу о вашем ухажере. А когда я спросил, расширили глаза, словно пойманный с поличным. И еще я слушал, как вы говорили. Вот и вся магия. Артур покивал. — А еще? Ведь мало мимики, жестов и лингвистического анализа. — Еще я умею понимать людей. — Доктор Уилсон пожал плечами. — Эта профессия была выбрана не случайно. Все мы стремимся обрести себя на поприще, к которому предрасположены. Вы не пробовали пробиться в полицию еще раз? — С угрозами и оружием? — Артур откинулся на спинку и вздохнул. — Я не люблю такое устройство мира. Так нечестно портить мне жизнь, если она всего одна. Зачем усугублять то, что не имеет второй попытки? Разве элементарный здравый смысл может позволять применение жестокости, если ситуация обоснована? Я не понимаю. — Люди способны на глупости. Никто не думает о том, что билет на эту сторону единоразовый и не подлежит ни сдаче, ни обмену. Мне жаль. — Что за билет? Метафора к рождению? — Да, она самая. — Доктор Уилсон чуть смутился. — Простите. — За что? — Нет-нет, не обращайте внимания. Артур согласился и не обратил. Тем более, это было неинтересно. Вместо этого он сказал: — Вчера я думал о цикличности жизни и остановился на своем возможном потомстве. — Почему остановились? — Я не смог представить. Как думаете, если когда-нибудь я стану родителем, я смогу осилить эту роль? — Вы удивительно здравый человек, Артур. Я убежден, что и родителем вы будете соответствующим. Артур неопределенно мотнул головой. — А как быть с тем, что я не падок на проявление чувств? — Вы имеете в виду сентиментальность, бурное проявление эмоций? Поверьте взгляду со стороны: вы хладнокровны, я не спорю, но теплоту дарить умеете. — Правда? — Даже если не осознаете, когда это происходит. — Улыбнулся доктор Уилсон. Артур тоже улыбнулся: не в ответ, а потому, что захотелось. День был приятным, мирным и информативным. Артур перестал замечать, как проходило время сеансов. Середина января была холоднее, чем ее прошлогодние предшественники, несмотря на то, что синоптики и климатологи уверяли, будто грядет потепление в глобальных масштабах. Оно могло грянуть лет через сто, потому что сегодня был явно не тот самый день. Артур как назло оставил перчатки и грел руки в карманах, из-за чего идти было не очень удобно, так как взмах руками во время ходьбы позволял сохранять баланс тела при перемещении. Руки же в карманах это перемещение тормозили. Артур завернул в магазин с выпечкой и взял себе печенья к чаю. После посмотрел в сторону магазина с кормом для животных и отчетливо почувствовал на себе чей-то взгляд. Это не было ни фигурой речи, ни звоночком интуиции: Артур знал, что подобное произошло, когда его глаза мазнули по подозрительному месту, не вяжущемуся с общей картиной, а мозг проанализировал информацию лишь спустя какое-то время. Этого времени должно было хватить тому, кто смотрел, но Артур все равно незаметно огляделся. В нем всегда жило подозрение, что может случиться несколько вещей, и каждая была связана с его вечерним родом занятий. Если его выследил кто-то с неприятными воспоминаниями о деятельности Артура, это было очень плохо. Если его выследила полиция, это было плохо, но не очень. Артур предпочитал последних. Те точно не должны были увозить его в лес для расправы. Он прошелся взглядом по витринам, домам, трем собакам, которые тащили за собой хозяина в легких кроссовках, по промелькнувшим курткам и пальто, по омеге, читающему объявление на двери закрытого магазина, по мальчишке, одетому не по погоде. Артур бы не так сильно тревожился, если бы его дом не располагался прямо за поворотом. Делать было нечего. Цезарю пришлось подождать, потому что Артур нырнул в метро, вышел на другой станции, сделал крюк, который никогда не сделал бы в иных обстоятельствах, просканировал местность у дома, ничего не увидел и на всякий случай потрогал кастет, сомневаясь, что тот поможет ему, если у следящего будет оружие. В здании было как всегда. Артур специально шел медленно, слушая каждый звук, но, кроме ругани в одной из квартир, не услышал ничего. Травматический пистолет у него был, но лежал дома. Артур пожалел, что не взял его с собой: кто знает, что пригодится по дороге от психолога домой! Аккуратно выглянув в коридор, в конце которого была дверь его квартиры, Артур не увидел ни злодеев, ни банды налетчиков, ни оскорбленного преступного лица. Зато у его двери стояло нечто интересное. Артур подошел ближе и уставился на непримечательную подарочную корзину. Камера? Взрывчатка? Подкинули наркотики и вызвали полицию? Артур быстро метнулся за перчатками, а после, не занося домой, вскрыл подарок. В корзине были сладости, игрушечный заяц и толстый конверт. Артур подумал на Лео: тот знал про отношения Артура к сюрпризам и определенно не стал бы дарить ему игрушку. Он открыл конфеты, подозрительного не обнаружил, но есть не собирался. Заяц был прощупан на предмет пакетов с порошком или жучка. Артур даже разрезал ему шов на спине, заглядывая внутрь, однако заяц тоже оказался просто зайцем. Розовым, старым, но чистым зайцем. Потом была обследована сама корзина — и снова ничего. После Артур взялся за конверт. Тот был небольшим, но пухлым. Артур заглянул внутрь, уже не представляя, что там могло быть, и увидел пачку денег. Это было настолько неожиданно, что Артур какое-то время не шевелился. Затем провел пальцем по купюрам, не новеньким из банка, а как если бы кто-то копил их. Денег после длительного пересчета оказалось сто девяносто тысяч долларов. Достаточная сумма, чтобы купить маленький домик. Артур отказывался понимать. Кто-то принес подарок. И пачку денег. Исключая семью, Лео и Майлза, никто не знал, где он жил, да и Артур почти ни с кем не общался. И ладно бы подарок, но деньги! Это слишком личное. Так бережно сложить, упаковать в конверт… Артур не был профайлером, но мог сказать, что тот, кто оставил посылку, не был врагом, а еще лучше — был чокнутым. Оставить такую сумму под дверью — это нужно додуматься! Либо очень сильно бояться личной встречи или обнаружения своих контактов, если посылка будет доставлена курьером. Артур запинал посылку внутрь и посмотрел на Цезаря, развалившегося посреди комнаты. — Очень странная ситуация, парень, — сказал он. — Не нравится она мне. Эта ситуация не понравилась и Перси с Сэмом. Оба были приглашены к Артуру на семейное совещание и оба выразили почти схожие эмоции: Перси — грозное беспокойство, Сэм — нервную тревогу. Все трое смотрели на подарок, который Артур оставил возле двери, как на волка, пообещавшего не есть овечек. Перси примчался сразу с работы, отписавшись мужу. Он часто моргал и тер уставшие и покрасневшие глаза. Сэм пах кабачками и мясом, что очень заинтересовало Цезаря. Сэм был только рад начесывать пса. — Может, обратиться в полицию? — несмело произнес Перси, сам зная, какую чушь говорил. — Ага. — Артур с готовностью покивал. — Скажу: «Приветствую, офицеры. Мне подарили кучу денег и кроля. Давайте предпримем что-нибудь?». Сэм хрюкнул, и Перси откинул голову на спинку дивана, сдаваясь. — Хорошо. Повесим камеру. М? — сказал он. — В коридоре? Думаешь, этот таинственный даритель объявится еще раз? — спросил Сэм. — Вообще, мысль неплохая. Артур нехотя согласился, но почему-то ему думалось, что никто больше не придет, что это была одноразовая акция. Он не мог объяснить причину подобных мыслей, а потому не озвучил их вслух, полагая, что, если нет веского повода, нет и разумного вывода — одни догадки, не имеющие твердой почвы. Камеру принес на следующий день Майлз. Артур не имел ни малейшего представления, как тому удавалось уметь находить нечто почти даром. Этот человек черпал связи из воздуха. — Сколько, говоришь, деньжищ тебе оставил добрый Каспер? — спросил Майлз, сверкая глазами. — Сто девяносто. — Сто девяносто! — И Майлз в блаженстве прикрыл глаза. — О, умоляю, скажи, что ты их не сжег и не выбросил. — Нет. Лежат в укромном месте. — В носке, что ли? С тебя станется. — Майлз пошутил и посмеялся. Затем понизил голос. — Чувак, это не подстава. Ей вообще не пахнет. Мне кажется, кто-то сказал тебе «спасибо». Артур тоже так думал, но, сколько ни старался, не мог вспомнить, кого он осчастливил на сто девяносто тысяч. Большая часть людей — процентов девяносто пять — не видели его лица. Видели четверо или шестеро человек за всю практику. И среди них не было тех, кто не знал, на что еще спустить мешок баксов. — Я думаю, это хороший знак. Зря ты зайца покалечил, — закончил мысль Майлз. — А, кстати. — Артур соскользнул со стула и дошел до служебного помещения, откуда принес небольшую коробку. Он поставил ее перед немигающим Майлзом. — Я взял из подарка немного. Это тебе. — Ты шутишь. — Майлз еще никогда не был так серьезен — у него даже взгляд изменился. — Артур, не стоило. Это же… Господи, это… — Фотокамера. Та, о которой ты мечтаешь год. Будешь снимать. — Но друзьям не дарят такие дорогие вещи! Ты чего? — взвыл Майлз, не зная, что делать: зарыдать или схватить коробку. Он смотрел на нее, как на восьмое чудо света. — Но ты мой единственный друг. Ну еще есть психолог, но у нас деловые отношения. Поэтому не думаю, что я спущу все деньги на друзей. Не волнуйся. — Божечки! Да как так-то! А я тебе на Рождество подарил шарф. Это же совершенно неравноценно! — Но я дарю ее тебе не на Рождество, — пояснил Артур. — Еще лучше, — Майлз все-таки придвинул к себе коробку и погладил ее. — Спасибо. Правда. Не дари мне больше никогда ничего и спасибо за нее. Я всегда мечтал фотографировать. Майлз пошел обниматься. Артур терпеливо погладил его по голове и отлепил от себя через двадцать секунд. — Да-да, — вздохнул тот, — долгие объятия под запретом. А можно открыть? Артур закатил глаза. — Это твое. Делай, что хочешь. Майлз, не дыша, принялся вскрывать упаковку. Артур смотрел на лицо, выражающее немой восторг, и думал, что совершенно не хотел знать, что за человек оставил ему подарок. Он мог бы остаться бестелесным духом, тем, по чьей милости произошло второе чудо. Чудеса все так же придерживались графика: раз в двадцать три года. Артуру было двадцать четыре. Он надеялся, что следующие двадцать два года пройдут в режиме предыдущей стабильности.***
Камера за неделю так ничего и не дала. Артур каждый день, приходя домой, с опаской и замирающим сердцем просматривал запись, ожидая увидеть силуэт у двери, но даритель исчез. Он растворился в воздухе, словно был материализован когда-то с одной целью, и теперь, когда та была достигнута, в его существовании отпала надобность. Два раза запись вместо Артура смотрел Лео. Тот наоборот горел необъяснимым желанием раскрыть тайну и глядел на экран с тем возбуждением, которое рождается при просмотре фильма с напряженными сценами. — Ничего, — грустно говорил он в конце. Артур выдыхал. — Ты не очень-то хочешь знать, кто это принес, да? — заметил Лео. — И хочу, и не хочу. Хочу узнать и забыть, но так не выйдет, поэтому просто не хочу. — Почему? Артур пытался, но объяснить не мог. Порой вставал внутри барьер в ответ на ситуацию, казалось бы, нелепый и ненужный, но пробить его не представлялось возможным. Он просто был. Как если бы существовал независимо от воли человека. Перси звал это подсознанием, уверяя, что только оно подходило по описанию. Артур хотел бы знать, что именно не нравилось подсознанию, но говорить с тем не умел. Да и никто не умел: Артур спрашивал. Лео заикнулся о сеансе гипноза, как о единственном известном способе пообщаться со своим внутренним я, сидящим под замком, но Артур рассмеялся так, что слезы брызнули. Так и жили. Зайца Артур посадил у входной двери, чтобы не мозолил глаза, но был в пределах видимости.