«Вокруг нас разбросаны ответы на любые вопросы, надо только суметь отыскать их»
(Мариам Петросян. Дом, в котором…)
Веление прекратить накручивать себя было прямо противоположно самому накручиванию. Потому что чем больше Артур велел своей голове отбросить в сторону все тревоги, тем быстрей тревоги переходили в наступление. Меж тем, Артур знал, что получил почти то, что хотел, что его ждали на новой работе, что он не был профаном и умел плодотворно действовать без надзора. А что может быть лучше самостоятельности? Но все же Артур ничего не знал с точки зрения обычного полицейского, не имел понятия, как работает их кухня, не представлял, с чем столкнется, а неизвестность всегда вызывала в нем приступы паранойи. Именно из-за паранойи Артур пошел знакомыми улицами и прокатился по лишней знакомой ветке, только чтобы найти в себе крохи былой уверенности. А еще он на всякий случай прихватил наушники. Мало ли возникнет необходимость уйти в себя! Лео просил его не волноваться, но Артур только огрызался в ответ. Он припомнил Лео, как тот суетился, ничего вокруг не замечал и вообще вел себя невменяемо перед экзаменом. Тот огрызнулся было в ответ, но через мгновение снова вернул себе вид заботливой несушки. Слушать увещевания было невыносимо, и Артур, пожелав Лео доброго утра, смылся из квартиры пораньше. Только на выходе он вспомнил, что доброе утро желали не при прощании. Даже встав перед дверьми здания, куда спокойно и буднично входили люди, Артур не мог до конца осознать, что он здесь. Он правда здесь, чтобы работать. Он скоро станет полноправным членом команды. Майлз смотрел на него совиными глазами, когда Артур писал заявление в баре. А после трагичным шепотом поведал, что и сам скоро уйдет. И с грустным лицом попросил не забывать его. Артур назвал Майлза переигрывающим идиотом и предложил сходить в пиццерию на неделе. Тот перестал корчить из себя человека, прощавшегося с друзьями на уплывающем Титанике, и радостно затараторил. Половину его трепа Артур как обычно пропустил, но суть уловил: Майлз волновался, что они были лишь «рабочими» приятелями, а в реальной жизни должны были забыть друг друга и поздравлять только на Фейсбуке по праздникам. — Тебя невозможно забыть, — сказал Артур Майлзу. — И ты мой рабоче-реальный друг. Майлз расцвел, как роза в саду волшебника. Артур безболезненно уволился — но начальник так печально посмотрел на него, увидев впервые в жизни! — сообщил обо всем семейству, выслушал много поздравлений и теперь, стоя возле здания, куда мечтал прийти в качестве сотрудника, боялся перешагнуть порог. Что, если иллюзия рассеется, когда он войдет в дверь? Или Деклан скажет, что поторопился? Артур помнил про свой график везения: он из него чуточку выбился. Либо после его ждет тотальное невезение, либо… Либо он ошибся с расчетами, и все работает не так, как он понял. Его хлопнули по спине, и от неожиданности Артур сделал два шага вперед. — Эй! — Это был одетый в рубашку и куртку Деклан Парк со стаканом дымящегося чая. — Чего встал? Дорогу знаешь, вроде… Чего так рано? — А ты? — Логично. — Деклан пошел вперед первым. — Я привык приходить пораньше. Сейчас расположишься, покажу туалет и кухню, а потом поедем допрашивать одного гражданина. — Мы поедем на дело? Сегодня? — Артур засуетился вслед за Декланом, который довольно размашисто ходил. — Все верно, мистер Аллен, на дело. Тебе дозволено будет молчать и впитывать информацию. Нам предстоит найти двух подростков, разобраться, почему они сбежали и наказать виновных, если таковые существуют. — Я участвую с первого дня? — Артур все еще не верил. — А чего штаны просиживать? Ты теперь везде будешь со мной. Кроме личных помещений или если я прикажу не участвовать. Ситуация ясна? — Более чем. — Посмотрю, как ты работаешь в качестве напарника. Ты же понимаешь, что не сможешь действовать как раньше? — Бить морды битой и сбегать? — усмехнулся Артур. — Жизнь переменчива. Деклан рассмеялся. Чай Деклана пах соблазнительно, но Артуру кусок в горло не лез. Он волновался и не умел этого скрыть, кроме как дыхательным упражнением. Приходилось дышать и оглядываться. В кабинете Деклана, где стояли цветы, сидеть никому без особого разрешения не было дозволено. Артур получил персональный стол в зале по соседству с афроамериканцем в очках, который постоянно отвечал на звонки или что-то читал с экрана компьютера, придвинувшись к нему так близко, что близорукость почти стонала от счастья. — У тебя может быть отслоение сетчатки, — сказал ему Артур, потому что нужно было налаживать новые связи в первый рабочий день. Парень оторвался от своего занятия и уставился на Артура, словно с ним только что заговорила крупная мышь. — Чего? — спросил он с налетом паники. — Твои глаза, — пояснил Артур, тыча в свои, чтобы до парня лучше дошло. — У тебя толстые линзы и, когда читаешь так близко, зрение портится. Тем более я нахожусь здесь уже почти час, а ты почти не отрываешься от монитора. Сильная близорукость может грозить отслоением сетчатки. — Я ослепну? — Я же сказал. — У меня нормальные линзы. — У тебя явно минус семь или как-то так. Парень ушел в себя, а после встал и прошел на кухню, сняв очки и усиленно моргая. Артур пожал плечами и отвернулся, чтобы тут же столкнуться с Декланом. — Подружились с Джексоном? — Деклан улыбнулся, но ответ слушать не стал и, присев на край стола Артура, сунул ему в руки папку. — Читай. Выезжаем минут через тридцать. — А со здешними легко найти общий язык? — спросил Артур. — Мне — да. Наверно. Они все с придурью, но в принципе неплохие ребята. Джексон, к примеру, молится перед приемом пищи. Странновато есть сэндвич, вознеся хвалу господу, но мы привыкли. Если решишь что-то выкидывать, лучше… Лучше пусть это будет связано с чем-то, что не включает в себя обнаженку или громкие выкрики с места. Не надо вопить «Эврика!» или что-то в этом духе. У Говарда гипертония, а Юджин приходит в себя после развода. Лишний стресс здесь никому не нужен. Артур понятливо кивнул, хотя сомневался, что мог точно сказать, кто из присутствующих Говард, а кто Юджин. Но раз умеренная придурь одобрялась, он был очень «за». Это значило, что никто не станет смотреть косо, если у Артура обнаружится пара-тройка своих причуд. — Мне бы узнать план здания и увидеть все окна на этом этаже, — попросил Артур. — Я быстро. Деклан фыркнул. — Ну что я говорил: все с придурью. Иди, только изучи это. — Он постучал пальцем по папке и ушел. Артур так никуда и не ушел. Дело оказалось таким коротким, что впору было засомневаться: а есть ли оно вообще. Две страницы, заполненные наполовину. На одной — фотографии двух мальчишек с кратким обзором, кем они были, где учились и прочие детали; на второй — заявление от деда-омеги, который говорил, что его внуки пропали три дня назад, оставив записку, написанную рукой старшего: мол, сбегаем, не ищите, до свидания. Артур, пока за ним не пришел Деклан, сидел в глубокой задумчивости. Он знал, что дети часто сбегали. Он был тем сбежавшим. Сэм был. Да их вообще было столько, что можно было заводить специальные социальные сети. Неясно было, почему не волновался имеющийся у мальчиков отец, который смиренно принял записку как данность и никуда не заявил. — Почему он не заявил? — спросил Артур у Деклана, когда обнаружилось, что прошло уже полчаса, и тот пришел за ним. — Кто? Отец? Сказал, что надеялся — и продолжает, — что дети одумаются и сами вернутся. — А разве родители могут так реагировать на побег? — Все реагируют по-разному, но вообще ты прав. Поэтому мы и идем к мистеру Свону с вопросами. Готов? Поднимайся. Они ехали до крохотного частного дома с пробками и в пропахшем беконом салоне. Деклан извинился несколько раз, но Артур сказал, что не имеет ничего против бекона. — Часто ем в машине, — сказал Деклан. — Я тоже, — не стал утаивать Артур. Деклан улыбнулся и по-мальчишески весело заметил: — Еще год назад представить не мог, что буду работать с народным мстителем. — А я не думал, что поеду на дело в компании копа, знающего, кто я такой. — У меня дома в папочке несколько газетных заметок о тебе. Ну, как о тебе? О ком-то, кто остановил банду наркоторговцев и оставил в подарок полиции коробку с уликами на сутенера-педофила. — Я не хотел, чтобы обо мне писали. — Да уж я догадываюсь!.. Знаешь, Джексон — тот парень, рядом с которым твой стол, — я говорил ему о человеке, который вмешивается в работу в полиции и людей спасает. Он не знает, что это ты, не волнуйся. Я просто хотел сказать, что ты ему нравишься, несмотря на его лютую нелюбовь к правонарушениям в любом проявлении. Только смотри не загордись! Артур спокойно пожал плечами. Что такое «загордиться» он прекрасно знал, но сам не испытывал. На звездные болезни у него был врожденный иммунитет. Все же его недуг имел свои интересные плюсы. Например, Артур мог лишь представлять себе состояние аффекта, что с его работой было отлично. Он мог злиться, быть в ярости, но ограничитель в голове никогда не давал сознанию померкнуть или перестать оценивать ситуацию. — Думаю, я на это не способен, — ответил Артур. Домик встретил их гробовой тишиной и убийственной отрешенностью хозяина, который открыл, проводил, но отказывался смотреть в глаза. В воздухе отчетливо витал не выветрившийся запах лекарств, в прихожей на полу валялись несколько таблеток снотворного. Это не походило на жилище равнодушного родителя ни коим боком. Артур впервые в жизни участвовал в опросе. Обычно его собственные расспросы жертв или преступников ограничивались стандартным набором без всяких деталей. Он никогда не искал детей — только вытаскивал из заварушек. Странно было слоняться по дому с полным на то правом, трогать фотографии или заглядывать в комнаты. Пока Деклан участливо выспрашивал интересующую его информацию, Артур слушал и смотрел, как было велено. Фотографии изображали стандартную семью без одного родителя. Омега сам воспитывал отпрысков. Фотографии стояли буквально повсюду, и на каждой, где был отец, счастье было отчетливо видно по морщинкам у глаз и ненаигранной довольной улыбке. От таких родителей вряд ли сбегают хорошие дети. Дело было либо не в отце, либо он был психопатом. — Ваши дети когда-нибудь уходили из дома на продолжительное время? — Нет. Только в гости к друзьям на одну ночь. — У вас есть мнение, куда они могли деться? — Нет. — Вы проверили всех их друзей? — Да. — Вы знаете всех их друзей? — Да. Голос омеги был тихим, вялым, почти бесчувственным. Артур назвал бы его амебой, не говори запах в доме о том, что кто-то страдал и сходил с ума. — Почему вы не заявили сами? — спросил Артур и в умоляющем жесте свел руки, когда Деклан вопросительно уставился на него. Омега дернулся, словно забыл о присутствии второго человека, и посмотрел на Артура. Его взгляд был туманным, неживым. Артур не мог знать точно, видел ли его этот сжавшийся человек. — Я не думал, что это серьезно. Они бы так не поступили. И, сказав это, мистер Свон закашлялся и быстро отхлебнул воды. — Их могли похитить? — спросил Деклан, вновь присваивая инициативу. — Похитить? Боже, нет. — А следы проникновения были? Хоть что-то, что выглядело не как всегда? Омега замер, а после затряс головой так энергично, что было удивительно, как она не отвалилась, будто сбитый бутон со стебля. Это нужно было принять за очень выразительное «нет». — Они говорили вам о планах? — Да. — Всегда? — Почти. И все ответы в том же духе. Складывалось ощущение, что мир и гармония в этом доме в принципе не могли нарушиться чьей-то выходкой. Артур бы поверил в случайное стечение обстоятельств, от которого никто не был застрахован, но пропали-то двое, а не один. — Они определенно вернутся, — сказал мужчина. — Они мои дети, я их знаю. Артур ушел в комнаты пропавших. Те были заурядными подростками с коллажем из фотографий, журналами. Комнаты однако убраны были с особой тщательностью. Дети такой порядок не наводили. Кажется, даже пахло чем-то свежим, словно все вылизывали до скрипа и блеска с кондиционером для белья или специальным моющим средством для полов. Артур прикинул, с какой вероятностью безутешный родитель будет прибираться в комнате пропавшего ребенка. Выходило, что с малой. Обычно такие родители даже рубашки с места не двигали, чтобы создавать иллюзию присутствия. Здесь же все было вычищено, и все рубашки висели в шкафу — Артур специально залез проверить. А потом залез в носки, нашел рюкзак в комнате младшего. Кто ж сбегает без одежды и рюкзака? Или у него было несколько? Или все уместилось в рюкзак старшего? Артур зашел к старшему. Там рюкзака не было, но шкаф был забит тряпками. Выходило, что братья сбежали налегке, а если налегке, то либо ненадолго, либо спешили. Если спешили, то почему и куда? Гораздо проще было бы, получи Артур полный контроль над допрашиваемым родителем. Церемонился он бы мало, а ответы требовал бы в прямой и навязчивой форме, но тревожить и без того покосившуюся психику потерпевших воспрещалось. Наверно, чтобы они не впали в истерику или кому. Артур вышел, снова услышал тихие голоса. — Можно? — спросил у Деклана Артур, чтобы не заработать еще один неодобрительный взгляд. — Только осторожно, — пошутил тот. — Понял. — Артур посмотрел на комкающего салфетку омегу. — А почему младший сын не взял свой рюкзак? Или у него еще был? Простой вопрос оказался тем самым катализатором, который запустил подвывающий рев. Истерика все-таки пришла, внезапная и шумная. У омеги тряслись губы, лицо было белей самого белого цвета в редакторе изображений. Сквозь бесконечный плач и судорожные вдохи Артур разобрал: — Н-н-н-незнаю п-п-п-поче-м-му… Я ничего н-не зн-наю… Деклан сочувствующе принес воды и успокоительного. Похлопал несчастного родителя по спине, утешая. Артур прикидывал, закончился ли плач или эта вся информация на сегодня. Ее вообще не было, если посмотреть. Деклан сказал, что им пора и они еще зайдут. Значит, это все. Артур дотерпел до улицы, чтобы сказать: — У них отмыт весь дом. — Предлагаешь привезти сюда бригаду с собаками? — А что? — Он не похож на маньяка, убившего собственных детей и спрятавшего трупы. — А еще он не заявил в полицию, отмыл дом и все его ответы сводятся к тому, что все хорошо и нет никаких предпосылок для исчезновения двух подростков. Я согласен, подростки бывают крайне тупыми, но… Не знаю… — Пойдем по соседям. — Деклан зевнул и взглянул на часы. — Ну как тебе работа в полиции? — Пока не понял, но мне нравится, что можно стучать — и тебе просто открывают. Это… — Артур задумался. — Это воодушевляет. Поход по соседям занял еще час. Дома были только два жильца из соседних семи. Одним жильцом оказался старый-престарый дед, который сослепу принял Артура и Деклана за одного человека, а вторым редкий сплетник. Так, после разговора со вторым, Артур и Деклан узнали, что пострадавшая семья Свонов не внушала доверия, и вообще это странно все, и отец семейства — извращенец по определению, и младший сын часто гулял один, и, если омега не встречается с альфами столько лет, он точно болен. Информации было почти ничего, а эмоций много. Единственное, за что можно было ухватиться, так это за одинокие прогулки младшего сына, но сведения были, что называется, так себе. — Класс, — резюмировал Деклан, выйдя на свежий воздух. — Ненавижу такие дела, но выбора нет. Парней-то найти надо. — Любой родитель заявил бы в полицию в первый-второй день. — Артур не слезал со своей темы. — И не вымывал дом, а скорбел и не трогал вещи. — Ты прав, я пришлю кинологов. — Я могу… сам… Если ты позволишь. — Пробираться в дом, как грабитель, и рыскать? Нет, я точно против. Ты со мной, а я служу закону. — Закон не всегда прав. — Но всегда закон. — Если можно расколоть или найти доказательства незаконным путем, разве… — Артур, нет, — твердо сказал Деклан. — Учись работать правильно. — Разве только правильные поступки привели меня сюда? — поинтересовался Артур и первым сел в машину. Деклану ответить было нечего.***
Артур возвращался домой почти довольный. День прошел не зря, пускай бригада кинологов и криминалистов сказала свое первоначальное «нет» на любопытные вопросы. Нет, в доме пока не обнаружено следов крови, и нет, во дворе никто не закопан и в подвале нет морозилки. Деклан разрабатывал версию побега. Артур же считал, что у мистера Свона как-никак было три дня форы, чтобы прибраться. И он прибирался. К подъезду Артур шел, погруженный в мысли о прошедшем дне, когда заметил своего Лео возле машины соседа. Они о чем-то говорили — издалека не было слышно — и Лео улыбался, держа омегу за руку. Тот кусал губы и щурился. Артур не любил выдумки, но он думал, что держаться за руки — это довольно интимный момент. А уж когда омега приподнялся и поцеловал Лео в щеку, интимности у момента прибавилось вдвое. Лео заулыбался, замотал головой, неловко махнул рукой, а сосед нырнул в машину. Интересно, ревность и злость в плане физиологического проявления походили друг на друга? Потому что Артур был твердо уверен, что разозлился, но прицельно плюнуть в машину соседа тоже хотелось. — Привет! — довольным голосом встретил его Лео, когда Артур хлопнул дверью. В доме пахло печеньем, а в руке Лео держал корм для Цезаря и выглядел образцовым гражданином. — Что делал? — спросил Артур, запнувшись, потому что знал: притворяется он из рук вон плохо. — А что случилось? — вежливо поинтересовался Лео и полез целоваться. Артуру вообще нравились эти приветственные поцелуи, когда за спиной была дверь, а Лео не отпускал, пока вдоволь не поприветствует, но не сегодня. Поэтому вторая порция нежностей была отвергнута поворотом головы, избегая соприкосновения губ. Лео отпрянул. — Что случилось, Арти? — спросил он. — Почему ты держишь за руки и позволяешь себя целовать нашим соседям? — Артур понял, что притворяться больше пяти минут у него не выйдет. Лео чертыхнулся. — Да я ему с машиной помог, а он меня благодарил. Вот и все. — Ты не против, если я позволю посторонним людям так же меня благодарить? Хотя ты, очевидно, знаешь, что я этого не сделаю. Лео сцепил зубы, а после буркнул что-то. Артур не расслышал. — Что-что? — Арти… — Я знаю, как меня зовут. — Ты неверно разобрался в ситуации — только и всего. Артур согласился бы, не скажи это Лео голосом, которым можно разговаривать с глупенькими детишками, объясняя им, почему рвать купюры плохо и как расстроится из-за этого папочка. — Лео, что у меня за болезнь? — Что? — Аспергер или клинический дебилизм? Вдруг ты запутался и забыл? — Арти, ну правда ведь… — Для меня лапать других людей — это проявление благосклонности и близости! И ты знаешь это! И позволяешь каким-то парням в благодарность целовать тебя! Вы не друзья, не знакомые. Вы встретились первый или второй раз в жизни! — Он уже просил меня. Артур раздраженно скинул обувь, но после присел и поставил ее так, как нужно. — Чудесно! Я сказал с сарказмом? Потому что изображал его. — Ты неправильно поставил ударение, поэтому получилось не слишком… — Лео! Мне плевать, что у меня там получилось или не получилось. — Арти, он знает, что у меня есть ты. Мы уже говорили как-то на днях. Я сказал, что живу с парнем. Артур пожал плечами и пошел на кухню. За день он почти не ел. — Видимо, для него это не помеха. — Это помеха для меня. — Лео шел за ним с кормом для Цезаря. — Лео. — Артуру пришлось повернуться, чтобы сказать это более внятно. — Мне такое не нравится. Я считаю, что если вы не близкие друзья, вы не можете так общаться. Это странно. Может, для тебя нет, но для меня да. Я такого общения с чужими не понимаю. — Артур, я не просил его. И я не общаюсь так со всеми. Просто этот парень решил выразить чувства, а мне стало неловко его отталкивать. — А если он полезет к тебе целоваться, тебе тоже будет неловко? Лео замолчал: кончились аргументы. Артур кивнул и достал из холодильника кусок пиццы и вчерашнюю рыбу. Пицца выглядела еще ничего, а на рыбу Артура чуть не стошнило. И тот, кто говорил «Твоя ревность прекрасна!», явно не сталкивался с ней настоящей. Потому что от нее воротило. — Почему ты не бесишься, если я хожу с другими людьми в кафе, задерживаюсь или еще что? — спросил Лео. Артур чуть не выронил кусок пиццы. — Как это — почему? А почему должен? — растерялся он. — Потому что это считается проявлением чувств. — Каких? — Небезразличия. Пицца все-таки шлепнулась на тарелку, а Артур моргнул лишний раз. — Лео, ревность — это признак не небезразличия, а неуверенности и недоверия. Она никчемна. Это как сейчас. Мне не нравится это чувствовать, это очень противно. — Прости меня… За то, что я держал его за руку и вообще. Я не думал, что это так тебя заденет. У меня и в мыслях не было. — Ты прощен. Лео встрепенулся. — И все? Артур снова подцепил пиццу. — Да, а что? Чем ты недоволен? — Я доволен. — Прекрасно. А теперь, если можно, я посижу здесь один и поем пиццу. — Ты же сказал, что простил! — возмутился Лео, собиравшийся присесть на соседний стул, но остановившийся. — Но это, блин, не значит, что я не злюсь. И дверь закрой, пожалуйста. — Артур! Нельзя прощать и гнать в шею. Тем более, что я не сделал ничего криминального. — Я не гоню! Но что делать, если я зол? — Обалденная логика, — резюмировал Лео. Он позвал за собой Цезаря и, выходя, шарахнул дверью так, что с потолка посыпалась краска.