Который живет на крыше

Очень часто Артур встречался с конструкциями вроде «Я не был собой», «Я просто сам не свой», «Я не мог этого сказать», «Это не похоже на меня». И все это он, прошерстив справочник, утянутый со стола Джереми, классифицировал как явную шизофрению с уклоном в раздвоение личности либо биполярное расстройство. Потому что Артур в свои одиннадцать с половиной лет совершенно точно знал: человек всегда является собой за исключением психических болезней или состояния аффекта. Артур всегда был собой. Он родился собой, жил собой, взрослел тоже собой и полагал, что останется собой и дальше. Он спросил у Перси, когда тот бросал мяч в корзину на заднем дворе: — Ты бываешь не собой? Перси попадал пять раз из десяти и бесился по этому поводу, потому что из-за очков его в школе называли ботаном, а печальные спортивные достижения ухудшали ситуацию. Перси кинул ему мяч. Артур не успел поймать, и мяч врезался ему в живот. — Сыграем? — предложил Перси. — Я не хочу. — Пожалуйста. Ты всегда проигрываешь. Это укрепляет мой соревновательный дух. — Ты бываешь не собой? — снова спросил Артур. Перси цокнул. — Ну допустим, — предположил он. — Ты шизофреник, что ли? — С чего такие выводы? — голос Перси стал тоньше от возмущения. — Расскажешь, как ты это делаешь? — Что? Становлюсь не собой? Черт, Арти, это не перевоплощение магическое или… Или еще что-то. Просто люди так говорят, когда имеют в виду, что делают вещи, которые на них не похожи. Или когда сами удивляются тому, что сделали. Типа: «Ой, ничего себе, это был не я, какой ужас!». Артур кинул мяч в корзину, и тот угодил прямо в кольцо. Перси воскликнул: — Да как так-то! Сегодня точно не мой день. — Как можно быть не собой, если ты всегда ты? — Ты не отвянешь с этим, да? — вздохнул Перси. Он тоже кинул мяч в кольцо и попал. От радости подпрыгнул сам и заулыбался Артуру. Тот ждал ответа, потому что вопрос его тревожил гораздо больше успехов Перси в баскетболе. — Короче, — начал Перси, — когда так говорят, то преувеличивают. Ну это типа не надо понимать буквально. Вот, допустим, кто-то натворил какую-то фигню. Например, был расстроен и нахамил директору школы. И этот человек говорит: «Я был сам не свой». То есть он не имеет в виду, что это был не он. Он говорит, что не владел ситуацией в тот момент. — Ненавижу метафоры, — признался Артур. — Это обычные разговорные фразы. Просто у тебя с ними проблемы. — А у тебя не бывает таких проблем? — Ну… нет. — Знаешь, — Артур снова кинул мяч в корзину, — я никогда не был сам не свой. Я всегда свой. Даже когда приходится делать так, как хочет дядя Джереми. — Он помогает тебе, — пожал плечами Перси. — Если бы твои предки не положили на твою особенность, было бы легче. — Кто?.. — Артуру потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить, что за невидаль такая — его предки. А потом он как во сне увидел гипс, татуировку Отца-1, очень смутные лица, такие, что не разглядеть. Возможно, время сгладило, а возможно, детский мозг умел оставлять в прошлом то, что ему было без надобности в процессе более детального познавания мира. С того момента, когда Артур ушел из прежнего дома, прошло три года. Артур уже и знать не знал, каким еще может быть дом, отличный от дома нынешнего. — А, предки. А ты своих помнишь? Перси задумался и помотал головой. — Не особенно, — ответил он. — А ты? — Не особенно. Они упали на траву. Артур поджал под себя ногу и оторвал травинку, чтобы после порвать ее на более мелкие части. Перси подкидывал оранжевый мяч. Им было отлично втроем. У Артура Перси и Сэм были первыми и единственными друзьями. Они не отталкивали его, даже когда он по сорок минут рассказывал о том, какую прочитал книгу и что именно ему в ней было не понятно. Они не смеялись над ним, не шугались его, не проводили больше времени вдвоем, хотя Артур уже был в курсе того, что он от них отличался, равно, как и они от него. Они иногда ныли, чтобы он отстал, когда он приходил и что-то спрашивал, но дядя Джереми попросил их так не делать, и они, если тяжело вздыхали, то только в крайних ситуациях. А еще они его любили. Так, как не любила старая семья. Они любили его просто, как в книгах или фильмах показывали обычную, житейскую любовь. И Артур совершенно точно любил их в ответ. Он понял это не сразу, ему пришлось задуматься, но ответ пришел. Порой ему хотелось осознать, как они понимали или знали вещи просто так. Как узнать, что дядя Джереми устал и хочет покоя, если он ведет себя как обычно и ничего не говорит? Как узнать, что у Сэма «искрятся глаза», если они поблескивают лишь при попадании в них света, а искры — это вообще невозможно для стандартного земного глаза? Почему можно смеяться до колик в животе, если кто-то за ужином произнесет: «Мда-а, вот и приехали. Здесь без священника уже никуда»? Куда — никуда? Но они пытались его научить, поясняли. Прогресс шел, и Артуру тоже удавалось посмеяться, когда он понимал, над чем смеялись другие. Он понимал куда больше, чем три года назад, но все еще недостаточно. Дядя Джереми говорил, что все однажды станет хорошо, но походы ко врачу Артуру не нравились, потому что там он особенно остро понимал свою непохожесть. Однако врач был нужен. Артур знал это и терпеливо ходил на сеансы. — Дядя свозит нас в выходные купить велики. С рук. Будем гонять, — поделился Перси. — Я хочу синий, — среагировал Артур. — Там не будет выбора цветов. Это не магазин. — Но если будет синий, можно его мне? — Первым будет выбирать Сэм. Он получил высший балл по литературе… — Перси посмотрел на брата. — Если хочешь, я помогу тебе с сочинениями. А дяде мы не скажем. — Перси. — Артур оторвал еще одну травинку. — Ну? — Барри снова называет меня придурком. Ничего, если я запру его в туалете, как собирался? Перси хрюкнул. — Тот клоун? Не обращай на него внимания. Он жирный и тупой. Артур не хотел признаваться в том, что ему и правда была нужна помощь с литературой. Он все пытался делать правильно, так, как просил его дядя Джереми и врач, к которому дядя его водил. Он вел себя на уроках тихо и лишь три-четыре раза в месяц получал нестрогие замечания, вроде: «Артур, перед тем, как открыть окно, спроси у меня» или «Либо ты пишешь синей ручкой, либо я влеплю тебе низший балл. Зелеными ручками, я сказал, можно только подчеркивать». С большинством дисциплин проблем не было. С математикой, к примеру, с биологией, астрономией, языком. Были проблемы с музыкой, потому что Артур отказывался петь, не имея слуха, и методично отчитывал песни в виде стихотворений один на один преподавателю в закрытом классе. Преподаватель был очень милым и не настаивал, называл Артура смышленым и давал ему конфету как маленькому. Были проблемы с литературой. Артур писал сочинения, но они все не нравились новому преподавателю. Тот хотел «живого» текста и рассказывал Артуру, что тот пишет слишком механически, как машину собирает. Артур волновался по этому поводу, открывал книги, брал фразы оттуда, и получалось примерно следующее: «… Свобода — это состояние человека, не обусловленное никакими факторами окружающего мира, кроме, собственно, самого человека как первопричины. Если рассматривать свободу с точки зрения Конституции, то это закрепленная документально возможность определенного поведения человека. И лишь растратив до предела имеющиеся накопления и нематериальные блага, мы обретем свободу*». Но ни термины, ни перевранные цитаты из «Бойцовского клуба» учителя не устраивали. Артур устал понимать, чего именно хотел от него этот человек, потому что ему то эпитеты подавай, то философию. И какое это вообще отношение имело к литературе? Были проблемы с друзьями. Их не было. У Артура были Перси и Сэм, а прочие ребята ему не нравились, и Артур садился один за стол, специально выжидая до звонка, чтобы все уже уселись и к нему никто не пристал. Дружить с кем-то было непросто. Артур попробовал, послушав наставления дяди, два раза, но не пришелся по вкусу своим друзьям, и те перестали с ним общаться. Словно Артур кусался или был дураком, с которым не о чем говорить. Артур не особенно беспокоился. Ему было комфортно, что не нужно из кожи вон лезть, чтобы угодить кому-то. А сам с собой Артур отлично уживался и ни разу не скучал. А еще были проблемы с поведением в коллективе. Так это назвал мистер Эймс, школьный психолог.

***

Когда дядю Джереми вызвали на ковер, Артур заперся в помещении, где уборщик хранил свои тряпки и швабры. Он аккуратно прислонил рюкзак к стене и пытался приделать обратно взлетную площадку для конкурса моделей авианосцев. Придурок Барри сломал. А Артур сломал придурку большой палец, защемив его дверцей. И ни капли об этом не сожалел, тем более что вышло это случайно. — Арти, — дядя постучал в дверь, — выходи. Я не буду ругаться. — Я не собираюсь привлекаться к ответственности из-за крайне неумного человека, — ответил Артур, прижимая колени ближе. Для площадки нужен был клей, но Артур сомневался, что авианосец можно починить. Еще несколько частей пропали без вести, а без них модель смотрелась уже не так. В каморке пахло средствами для мытья. Пахло вкусно, но чесался нос. — Нам нужно к директору. Выходи. Никто тебя не исключит, если ты внятно объяснишь ситуацию. Ты умеешь излагать, так что давай, не заставляй меня краснеть. Артур подумал, что просидеть в каморке несколько суток точно не сможет, чихнул и открыл дверь. — Господи. — Дядя Джереми был при галстуке и с портфелем. — У меня встреча с клиентом через час, так что надо быстро. Ладно? И домой придешь, съешь таблетку от аллергии. У тебя весь нос покраснел. — Ты очень злишься? — спросил Артур, повесив рюкзак на плечо. Авианосец он хотел выкинуть за ненадобностью, но дядя сказал, что это улика, и не позволил. — Почему ты не говорил, что этот Барри тебя так сильно донимает? — спросил дядя Джереми. — Потому что обращать внимание на тупых, по словам Перси, напрасная трата сил. Они же не поумнеют, да? — Логично. Но хулиганы должны знать, что они не правы и что их действия повлекут наказание. Это хороший способ борьбы с правонарушителями — указывать на следствие их действий. Они свернули к кабинету, где уже ждали родители Барри и сам Барри с красным лицом. — Ни одного грубого слова, детка, — попросил дядя Джереми быстро и поприветствовал директора и мистера Эймса. — Ну наконец-то! — фыркнул отец Барри. Они расположились в кабинете. Артур сел сбоку от Джереми и положил покалеченную модель на колени. Директор обрисовал ситуацию. Попросил объяснений. Заметил, что драться в их школе категорически запрещено, а уж тем более — калечить друг друга. — Я защищал свои активы и моральный дух, — высказался Артур, когда директор посмотрел на него, ожидая ответа. Отец Барри издал звук, напоминающий очень громкий гудок. На него никто не посмотрел. — Объяснись, пожалуйста, — попросил директор. — Это, — Артур поднял модель с колен, — мой труд. Я загубил на модель… — …убил, — шепотом подсказал Джереми. — …убил на модель пять часов. Пять часов, которые мне никто не вернет, потому что, как известно на сегодня, время линейно. Он, — Артур ткнул пальцем в Барри, — назвал меня уродом три раза перед тем, как выбить модель из рук. — Ты назвал Артура уродом? — спросил директор у Барри, который был уже не красным, а сине-бордовым. — Как можно сравнивать какую-то игрушку и то, что моего сына покалечили? — возмутился отец Барри. Он посмотрел на Джереми. — Мистер Эймс сказал нам, что ваш ребенок «особенный». Так почему бы вам не направить его в специальное заведение для детей с отклонениями? Там они будут среди своих. Он же буйный! — Ваш Барри, — ответил Джереми, не вздрогнув, — называет моего ребенка уродом, припадочной тварью, инвалидом, придурком. Предлагает спустить с него штаны. Предлагает, простите за цитату, соснуть. Он сломал его модель и, когда мой ребенок пытался уйти, хотел его остановить, но получил дверью по пальцам. Как насчет спецшколы для вашего сына? — Он такого не сказал бы! — ужаснулся родитель. — Он сказал. Артур мне все объяснил по телефону, и он не склонен врать — как раз наоборот. Спросите у Барри. Барри зашмыгал носом и опустил голову. Мистер Эймс решил заметить: — Однако, мистер О’Донелл, у Артура не только с Барри проблемы. Он плохо уживается с коллективом, не участвует во многих командных мероприятиях, некоторые преподаватели находят, что к нему нужен особый подход. — К каждому ребенку нужен подход. К моему чуть больше — вот и все. У него прекрасная успеваемость, верно? — Джереми посмотрел на директора. Тот кивнул: — Да-да, мистер О’Донелл, ученик сообразительный. И модель, я думаю, выиграла бы. — Он сломал палец моему сыну, — снова заговорил отец Барри. — Я уходил от конфликта в художественный класс, — пояснил Артур. — Он привязался, и я хотел закрыть дверь. — Уходил от… Чего? Нет, вы слышали? Он даже не знает, что от конфликта уходят не так! — нашелся отец Барри. — Я ему объясню, что это фигура речи, не волнуйтесь, — заверил Джереми. — А вы как будете рассказывать своему, что те слова, которые использует он по отношению к человеку другого пола младше на год, мягко говоря, неприемлемы? — Я требую наказания! Джереми посмотрел на директора. — Я клянусь, что, как только мы выйдем за порог школы, я его примерно накажу. Это даже не обсуждается. Директор согласно кивнул и добавил: — В нашей школе, уверяю, детей с особенностями не ущемляют. Я бы хотел это подчеркнуть. Тем более ваш Артур не уличался ранее в серьезных конфликтах. — И он зыркнул в сторону психолога. — Артур, ты осознаешь свою вину? — спросил директор, обращаясь уже к Артуру. Артур не осознавал. Не он совал пальцы Барри в щель. Он бы хотел запереть его в туалете или макнуть тупой башкой в унитаз, чтобы отстал. Но дядя Джереми чуть пихнул его локтем, и Артур воспринял это как сигнал к тому, что нужно сказать пригодную для общества фразу. — Я всецело извиняюсь. Мне жаль, что дверь сломала пальцы Барри. Постараюсь больше ничего ему не ломать и надеюсь, что оскорбления в мой адресат… — … в адрес, — снова шепнул Джереми. — …в адрес прекратятся. Мне не нравится, когда меня зовут уродом и предлагают всякие вещи. Думаю, это сексуальное домогание. — …домогательство. — Да, оно. Я не нахожу приятной такую манеру общения. И если это повторится, думаю, придется обратиться в суд. У того отца Барри, который больше всех возмущался, отвисла челюсть. Второй же был белым и очень злым. Директор посмотрел в сторону Барри и его группы поддержки. — Домогательства, оскорбления. Бартоломью, тебе не помешали бы встречи с мистером Эймсом. Мистер Гарднер, у нас хорошая школа. Если ваш сын будет обращаться с прочими учениками подобным образом, мы его исключим. — Но… — буркнул настырный папаша. — Заткнись, бога ради, — попросил второй сквозь зубы. — Постыдился бы, что сын кретином растет. Когда они все вышли из кабинета, Артур увидел смачный подзатыльник, который выписали Барри. Звук от шлепка руки разлетелся по пустому этажу. На всякий случай Артур уточнил у Джереми: — Ты так же сделаешь? — Что? С чего бы? — Ну ты сказал, что накажешь меня. Впереди родители уже орали на Барри. Несильно орали, культурно, но орали. Джереми вынул бумажник и достал пять долларов. — Держи, — он протянул деньги Артуру. — Здесь по дороге неплохое мороженое продают. Купи себе. Артур взял деньги и недоуменно покосился на Джереми. — Как-то это не выглядит наказанием. — Я думаю, защищать себя не преступление. Тем более, ты случайно. Обещай мне только, ладно? Обещай, что если тебя достают, ты говоришь мне. Не Перси с Сэмом, а мне, чтобы я был в курсе, а не узнавал за час до встречи с директором. И что ты постараешься избегать конфликтных ситуаций. Понимаю, они сами провоцируют и напрашиваются, но… Джереми не закончил и просто дернул головой. Артур сам должен был понять, что «но». — Знаешь, — добавил он, — если хочешь, я отправлю тебя в кружок по моделированию. Или чему-нибудь еще. У тебя хорошие мозги. — Хочу уметь драться, как настоящий боец, профессионально защищаться. И книги читать. И моделировать тоже можно. Джереми даже остановился. — Секция каратэ или чего-то такого? Ты издеваешься, наверно. Думаешь, у меня седых волос мало? Артур посмотрел на волосы Джереми. — Только виски немного, — заверил он. — Я пойду работать в полицию, когда вырасту. — Это ты когда решил? Сейчас? — Нет, месяца три назад. — Арти-Арти, смотреть на бегающего по экрану Брюса Уиллиса — это одно, а по-настоящему… — Дядя Джереми, я хочу этого. Я не сам не свой сейчас, я всегда свой и я хочу. — Что? — Люди иногда бывают сами не свои, знаешь? — Да, конечно. — А я всегда свой. Я болен, я знаю, я понимаю, но я всегда являюсь собой. И я не шучу. Джереми пристально посмотрел ему в глаза, и Артур не моргнул. Интересно было, как думали вот такие, обычные люди? Каково было видеть их глазами и думать их головами? Как они чувствовали, понимали? Как выглядел мир с другой стороны, куда Артуру не было дороги? Он знал, что был почти как все, но не до конца. Они могли говорить, что не были собой, или еще нечто в том же духе, а Артур не мог. Их разделяла и будет разделять тонкая пленка. И Артур знал, что эта пленка растянется, но не порвется, потому что тогда он будет не собой, а кем-то еще. А люди всегда были собой, даже когда им казалось, что это не так.