Бывшие

Любите ли вы новогодние праздники так как люблю их я? Вряд ли. Вы взрослые и весь детский восторг остался где-то на ваших счастливых, еще пленочных, фото. У меня таких очень мало, наверное, потому что детство свое я едва ли могу назвать счастливым. Зато теперь у меня есть чудо. Мое маленькое, персональное чудо, раз в год под елкой и каждый день в году, у меня есть моя семья. Мои дети. Мой любимый муж. Я фотографирую, наверное, уже тысячную фотографию на свой айфон, а мои скулы болят от постоянной улыбки. Вот муж со старшим сыном, весело хохочут глядя друг на друга. Мое сердце трепещет всякий раз, когда я наблюдаю за их отцовско-сыновьей связью. Больше всего на свете я боялась допускать ошибки именно в воспитании детей. Но у меня был горький опыт, а у мужа счастливый пример. И, кажется, мы справляемся. На следующем фото мои мужчины держат на руках наших принцесс, гордо улыбаясь в камеру, и мне не верится, что близняшкам, совсем скоро исполнится год. Вот фото всей семьи, счастливые бабушка и дедушка с внуками. Вот близняшки на руках у тети. А вот старший сын с дедом, на которого он так похож. На кухне подает сигнал духовка, и я неспешно поднимаюсь, глядя как вся остальная часть семьи занята сборкой огромной железной дороги. Ума не приложу, зачем она девятимесячным малышкам, но подозреваю, что муж с сыном приобрели ее для себя. Я не могу не улыбаться думая об этом. Щелкаю выключателем и немного слепну от яркой лампы под потолком. А когда глаза немного привыкают, подпрыгиваю натыкаясь на одинокую фигуру у окна. — Господи! Ты напугал меня, — ты медленно оборачиваешься, делая глоток из своего пузатого бокала. Судя по твоему виду, далеко не первого бокала. Я почему-то машинально отмечаю как ты постарел, глубокие поперечные морщины отделяют твои брови друг от друга. — Прости, я не хотел, — эта фраза звучит чертовски двусмысленно в твоих устах, даже по прошествии стольких лет. — Переживу, — я почему-то снова неуютно чувствую себя в твоем присутствии, хотя мы прошли это много лет назад. Желая занять руки, я проверяю что там с курицей, несколько раз пытаясь открыть духовку, я конечно же обжигаюсь, кратко вскрикивая. — Дай посмотрю, — ты в секунду оказываешься рядом, слишком быстро, как для выпившего, проносится в моей голове, когда я не успеваю отойти на безопасное расстояние. Я инстинктивно прячу руку за спину, не желая хоть какого-то контакта с тобой. — Не глупи, Луна, я все-таки врач, — голос звучит ласково и это совершенно не вяжется с насупленными, темными бровями. Я несмело протягиваю руку вперед, и ты тут же обжигаешь меня сильнее этого противня. Две твоих ладони в прямом смысле жгут мою руку, пока я терпеливо закусив губу, выжидаю осмотр. Большой палец ненароком касается моего обручального кольца и ты тут же отпускаешь мою руку. Облегченно выдыхая, я тут же опускаю ее под струю холодной воды, желая туда же запихнуть и свою голову. То что жжет меня изнутри, это далеко не то приятное, теплое чувство, которое когда-то вызывали твои прикосновения. Это что-то иное, отторгающее, не принимающее. Я хочу защититься от тебя, это странно, я не испытывала этого даже тогда, когда ты разбил меня полностью и разобрал по кусочкам. Наверное тогда мне не было чего терять, что защищать. Теперь есть. — Уже пережила, — возвращаешься ты к прерванному диалогу. И я понимаю, что правильно поняла твой двоякий посыл. Молчу, наблюдая как вода окутывая мою пострадавшую руку, спешит укрыться в темном сливном отверстии. Я тоже хочу укрыться, убежать, спрятаться, лишь бы избежать этого ненужного, нелепого и запоздалого разговора. — Я не буду спрашивать тебя счастлива ли ты, я вижу это почти каждый гребанный день. А вот ты спроси. Спроси! Я снова молчу, сосредоточив все свое внимание на черном умывальнике перед собой. Шум воды, гипнотически вводит меня в транс. — Спроси меня, Луна! — ты снова пугаешь меня, резко оказываясь рядом и отключая спасающую меня воду. — Ты счастлив, Николас? — я нелепо поднимаю мокрые руки перед собой, стараясь отгородиться от тебя и вода маленькими каплями стекает на мои запястья, затекая в рукава нарядного бархатного платья. — Нет! — так быстро отвечаешь ты, что я отшатываюсь, — Ни одного чертова дня, я не был счастлив с Татьяной, Луна. — Мне жаль, — я почему-то чувствую себя виноватой. Это так нелепо, что у меня вырывается нервный смешок. Я чувствую себя виноватой за чужое несчастье. Нет, наверное не так. Я чувствую себя виноватой за свое счастье. Так что ли? — Я не могу забыть тебя, Луна, никогда не мог, никогда не смогу, — ты прижимаешься ко мне, крепко обхватив затылок, не давая шанса отстраниться, — Это такой сюр, это такая пытка, видеть тебя каждый день рядом. КАЖДЫЙ. ДЕНЬ. РЯДОМ. СЧАСТЛИВУЮ. НЕ СО МНОЙ. Я не боюсь попасть в ад, Луна, он тут. Для меня он тут, где ты счастливо замужем за моим чертовым шурином, — ты частишь, пугая меня своим напором еще сильнее, я чувствую как мое сердце норовит выпрыгнуть где-то в районе горла, — Ты специально, скажи мне, ты специально вышла за него замуж? Чтобы наказать меня? — ты прижимаешься своим лбом к моему, не отпуская взгляда ни на секунду, а я снова чувствую себя той забитой девчонкой, которой была пятнадцать лет назад. Я хочу сжаться, лишь бы не касаться тебя ни под каким предлогом. До моего затуманенного сознания доносится смех мужа из гостиной и оно удивительным способом проясняется. — Я ничего не делала специально, я полюбила его. Как когда-то тебя. Сильнее чем когда-то тебя, — теперь уже осознанно я наступаю на твои больные мозоли. Потому что не я здесь палач. Не моя залитая алкоголем совесть жаждет прощения. Ты отшатываешься как от пощечины и у меня словно вырастают крылья за спиной. Я никогда не хотела мстить тебе. И не мстила. Жизнь сама все и всех расставила по местам, — Мне жаль твоего отца, мне жаль, что твоя жертва оказалась напрасной, мне жаль, что твоя семейная жизнь не задалась, мне жаль, что Татьяна не может иметь детей. Мне жаль. Но это не моя вина. Не моя вина, что Матиас оказался, гораздо устойчивее и надежнее чем ты. Не моя вина, что по иронии или насмешке судьбы, он кузен твоей жены. Не моя вина, что когда-то ты оставил меня. Хочешь найти виноватого, обратись к зеркалу, Николас. — Прости меня, — теперь ты прячешь взгляд в окне, словно мы поменялись местами. — И ты прости меня, Нико, прости нам наше счастье, — я говорю это уже в проходе, неистово желая как можно скорее уйти от этого разговора и от тебя, от кухни, в разы уменьшевшейся в размерах и от ненужной неловкости, снова накрывающей меня с головой. — Хочешь, я уйду от Татьяны? — бросаешь ты мне уже в спину, заставляя вновь остановиться и взглянуть в черные как нефть глаза, решительно прищуренные и непримиримые. — Тогда ты просто перестанешь быть членом моей семьи, ничего больше. — Ты никогда не простишь меня, правда? — обреченно произносишь ты, полуспрашивая полуутверждая. — Я простила тебя Нико, но у меня нет для тебя другой души, вместо той в которую ты плюнул когда-то. Когда бьют, люди подставляют вторую щеку. Когда плюют в душу, теряют к ней доступ, навсегда. Я почти бегом залетаю в гостиную, тут же ища взглядом мужа. Он находится в большом кресле, на его руках, невинно сморщив носик, дремлет одна из дочерей. Словно почувствовав, Матиас поднимает на меня взгляд, окутывая меня теплотой своих орехово-зеленых глаз, так происходит каждый раз. В самый ответственный момент, в самый страшный, в самый волнительный или счастливый, два взгляда встречаются и я понимаю, что все смогу, пока в его зрачках будут отражаться мои. Татьяна входит с давно остывшей курицей на блюде, и в ее, таких похожих на моего мужа глазах, блестят слезы, но она благодарно улыбается ловя мой взгляд.