***
На следующую ночь воздух ещё холоднее, ветер злее, прибой сильнее. Артём вновь облокачивается о грязные перила и смотрит вниз, туда, где в свете фонарей набегают друг на друга мощные волны. За его спиной луна холодно мерцает за полуразрушенными стенами какого-то дома, обнесённого невысоким металлическим заборчиком, и, если поднять голову и чуть отойти в сторону (буквально на шаг), можно увидеть, как луна попадает ровно в прореху между камнями и застывает там, освещая их своим холодным бледным свечением. Тёплый свет фонаря никак не помогает спастись от этой равнодушной прохлады, и зубы непроизвольно начинают отбивать дробный стук. Артём мотает головой, злясь на себя за эту слабость, и впивается пальцами в перила, впервые задумываясь о том, что, возможно, это действительно кому-то было нужно гораздо больше, чем ему самому. Кажется даже, что от холода сводит челюсть и немеет язык, но Артём продолжает упрямо стоять на набережной и вглядываться в тёмную беснующуюся воду. Он не знает, зачем делает это — кажется, что заслужил. А может, и нет. Но скорее всего да. Где-то сбоку на набережной шумят, веселясь, подростки. Дзюба нехотя поворачивает голову, глядя, как в свете фонарей качаются качели, с каждый разом всё выше, а на них — тёмный силуэт человека. И смех. Он вздрагивает, когда плеч внезапно касаются чужие руки, готовится дать отпор, но не может даже обернуться, чтобы увидеть, кто подошёл к нему так неожиданно (так цепко впиваются в кожу пальцы), а, всё же вывернувшись, первое время не в состоянии сфокусироваться на расплывающемся перед глазами лице. — Ты? Денис молча сбрасывает с плеч тёмное пальто и накидывает его на Артёма, оставаясь в какой-то белой тонкой футболке со странной цветастой эмблемой выше сердца, разъярённо огрызается, когда тот пытается возразить: — Лучше помолчи. Артём послушно молчит. Он знает, что в таком состоянии ему лучше не возражать. Денис бегло осматривает его, то и дело ловя на самом себе нечитаемый странный взгляд, ёжится, зябко передёргивая плечами и задавливая в зародыше желание убежать и спрятаться куда-то в тёплое место, потому что он сам мерзлявый и абсолютно не хладнокровный, как выяснилось сейчас. Но Артём не был бы Артёмом, если бы не научился читать его за те бесконечно длинные дни жизни вдвоём. Он видит, он замечает даже в таком состоянии, в котором находится сам, поэтому без пререканий берёт за руку и тянет за собой, к отелю, параллельно скидывая с одного плеча пропахшее кофе (мокко) пальто и осторожно набрасывая его на Дениса, прижимая его к своему боку. Черышев на удивление не сопротивляется. Его рука ледяная. Странный металлический холод на пальце больно прожигает кожу ладони.***
— Почему ты снял двухместный номер? — осведомляется Денис, когда видит смятую постель у окна и заправленную через несколько сантиметров от неё у стены. — Ждал кого-то? Артём пожимает плечами, не в силах избавиться от прилившего к щекам и шее жара и — совсем немного — от засаднившей где-то в груди тоски, и честно отвечает: — Тебя. Они не включают в номере свет. Денис замирает посередине комнаты неподвижным изваянием, глядя, не отрываясь, на застеклённый балкон, за которым шумит море. Артём решается. — Черри… Денис молчит, и Артём принимает это за согласие. — Мне тебя не хватает, — тихо признаётся он, но не подходит — знает, что Денис в последнее время начал любить личное пространство. Денис молчит. В комнате так тихо, что можно услышать, как море бьётся о камни и на капли рассыпается на песке. Артём боится даже вздохнуть, чтобы не нарушить эту тишину, лишь случайно скользит ладонью в карман пальто, опуская руку, и натыкается на что-то прохладное и нежно-гладкое. Он достаёт цветок, всматривается в него в темноте, хмурит брови. Спрашивает только затем, чтобы услышать чужой голос: — Что это? Денис поворачивается к нему, окидывает беглым взглядом смятый цветок, поводит плечом. — Скабиоза, кажется. Я не помню. Купил там, чтобы знал, когда надо будет вернуться. — Он странный, — заключает Артём, а внутри начинает щемить от тоски и какого-то непонятного напряжения после чужих слов. Странный цветок, странная ситуация. Цветок в кармане. Скомканное горе. Он сжимает его в кулаке и прячет обратно — скрывает от самого себя, что не хочет чувствовать, как мнутся под его давлением тонкие нежные лепестки. — Что ты ему сказал перед тем, как уйти? — Что друг в России заболел, — нервно отвечает Черышев. — Всё, Артём. Я не могу так больше. Не надо смотреть на меня так, будто… Будто… Будто ты жалеешь о том, что было. Мне правда очень стыдно за то, что я сделал, но я не мог, я не хотел тебя больше обманывать, слышишь? Артём, не… Артём обнимает его. Прижимает к груди, зарываясь пальцами в волосы на затылке, чувствуя невыносимую потребность быть рядом, как раньше. Денис застывает, упираясь лбом в его плечо, с силой кусает губы, бездумно прикрывая глаза, и поворачивает голову, прижимаясь к чужой груди щекой и слушая глухое сердцебиение. — Останешься? — тихо спрашивает Артём, и Денис, помедлив, соглашается. — Ненадолго, — уточняет он, — совсем ненадолго. И улыбается. Впервые. Когда Черышев засыпает прямо так, в одежде, усталый, вымотанный перелётом и долгим блужданием по ветреным улицам города в попытке в каждой тёмной фигуре найти свою, Артём, изловчившись, придвигает свою кровать к его и лежит молча, не смыкая глаз и глядя на умиротворённое, заострившееся лицо и отросшие, спадающие на лоб волосы.***
Рано утром у моря нет никого. Тучи заволокли небо, слабый ветер взъерошивает волосы, море урчит, как большой сытый кот, а Артём крепко держит Дениса за руку, разве что не переплетая их пальцы. Черышев кутается в пальто и смотрит в сторону, куда-то за горизонт. Артём смотрит на него. Денис хромает. Почти подволакивает правую ногу, сдавшись, показывает это Артёму, не скрывая от него больше, и Дзюба незаметно перенимает на себя тяжесть чужого тела, позволяя опираться на свою руку при ходьбе. Прямо об этом не спрашивает и не говорит — знает, как Черышев болезненно может отреагировать на простые слова заботы особенно сейчас. Не изменился за год. Вообще не изменился. Только, кажется, старше стал и задумчивее, но угловатость, сквозящая теперь в каждом движении, наоборот, притягивает к себе взгляд и влюбляет в себя заново. — Смотри, — оживает Артём, когда замечает, как светло-голубые глаза становятся отрешёнными, отсутствующими, спокойными, — ходил по волнорезам? Денис вопросительно поднимает глаза. — Зачем? — Весело, — хмыкает Артём, и Денис осторожно улыбается, смотрит на то, как Дзюба, отпустив его руку, запрыгивает на узкий волнорез, состоящий из выстроенных в ряд скользких брёвен, и, балансируя, идёт к его концу. — А ты не упадёшь? — с сомнением спрашивает он, с опаской наблюдая за неровной походкой. Артём весело вскидывает руки и качает головой, доходя до конца и останавливаясь на самом краю. Черышев закусывает губу, пряча ладони в карманах пальто и нерешительно покачиваясь на песке около мокрых серо-зелёных камней. Море ласково лижет дерево, волны, успокоившись, лениво накатывают на песок, заставляя Дениса то и дело отпрыгивать назад и боязливо поджимать ноги, чтобы не промочить кеды. Артём, обернувшись, со странной счастливой улыбкой любуется сосредоточенным, будто при выполнении каких-то важных задач, лицом, а после поворачивается обратно и раскидывает руки. Он счастлив. Счастлив, пока есть время быть счастливым. Денис, прищурившись, смеривает его нечитаемым взглядом, отходя назад, забирается на брёвна, осторожно, покачиваясь, идёт вперёд, стараясь не опираться на больную ногу и не отставать. Артём беспечно смотрит на море и вздрагивает только тогда, когда слышит за спиной шипение. Он резко оборачивается и испуганно подаётся вперёд, когда видит, как Денис тут же отдёргивает руку от колена и ласково улыбается ему. Стой. — Всё, не иди дальше, — внезапно резко кричит Артём, и Черышев послушно останавливается, — тут скользко. Я сам сейчас подойду. Стой на месте. Денис следит за ним исподлобья, ожидая, пока тот подойдёт ближе, и Артём идёт, совершенно не глядя под ноги, и… расплачивается за это. Сорвавшаяся с волн чайка быстро проносится совсем рядом с ним, и Артём от неожиданности шарахается в сторону, не находя под собой опору и краем глаза успевая заметить, как Черышев, забыв о явно больной ноге, вихрем подскакивает к нему и хватает за руку, крепко впиваясь пальцами в запястье, тянет на себя, пытаясь удержать равновесие на тонкой линии аккуратных скользких брёвен. Артём с усилием подаётся вперёд, не думая, хватает его за плечо, и Денис ощутимо напрягается, но героически выстаивает на месте, не отпуская Дзюбу от себя ни на шаг. Минуту они стоят молча, переводя дыхание, Денис смотрит куда-то в чужое плечо, Артём же, не оглядываясь назад, мягко касается пальцами заострившегося подбородка и чуть приподнимает его голову, вглядываясь в светлые, воспалённые от усталости запавшие глаза. Денис чувствует, с каким вниманием Артём рассматривает его, и нервно передёргивает плечами, желая избавиться от ощущения уже привычного тепла глубоко в груди, потому что у них действительно всё, и то, что он делает, в каком-то роде незаконно — ведь там, далеко, его ждёт другой человек, к которому он пообещал вернуться. Но когда мягкие, чуть обветренные губы целуют его с неприсущей для них нежностью, а широкие ладони прячут от мира его лицо, Денис понимает — да, его ждут. Да, это неправильно. Но Артём по-прежнему, несмотря на болезненный разрыв, тянет его на дно, которому никто ещё не придумал название.***
Денис смотрит на обнажённые широкие плечи, скользит глазами по каждому изгибу чужой спины, каждой родинке и каждому изъяну, за который то и дело цепляется взгляд. Чуть выше бедра старый след от укуса пса. Впереди, он помнит, оставшийся после операции шрам на животе. На лопатках темнеют свежие набухшие царапины, Черышев вытягивает руку и осторожно касается пальцами шрама от ожога где-то над рёбрами — Артём, смеясь, рассказывал ему о том, как, неудачно вертевшись, обжёгся о горячий мангал. Самый уголок, но и этого уголка хватило, чтобы на всю жизнь остался след именно там. Артём спит, тихо, размеренно дышит и вообще выглядит, как ребёнок, и Денису тяжело. Он слушает шум волн и лежит, не смея шелохнуться, лишь гладит, не переставая, чужие плечи, преодолевая порыв прижаться грудью к спине и уткнуться носом в тёплую шею. Ему тяжело. Но он должен идти. Внезапно поддавшись тоске и засевшей глубоко в груди горечи, Денис тихо, осторожно привстаёт на локте и касается губами того самого шрама, который недавно нежно накрывал ладонью. Артём во сне чему-то улыбается, и тяжелее становится в тысячу раз. Но у них действительно всё. Выбор был сделан уже давно. Любви между ними нет и быть не может, думает Денис, в лихорадочной спешке листая нужный диалог и пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы повлиять на его решение. Он смотрит, расширив глаза, на фотографии, видео, читает старые сообщения так, будто бы не перечитывал их едва ли не каждый день, и вздрагивает, когда телефон мягко вибрирует в руке и в оповещениях высвечивается фотография поджарого чёрного щенка с подписью Bueno, te está esperando. Vuelve a casa. Пора. У них всё. И, уходя, Черышев искренне верит, что Артём когда-нибудь сможет его понять. Потому что на прощение он и не надеется. __________________________________________ «Ну же, он ждёт тебя. Возвращайся домой.»