***
У него ноги крепкие, золотисто-загорелые, ни разу не содранные о камни и валуны, по которым они вдвоём носились после купания в нежно-светлом закате вечернего солнца. У Артёма же они болезненно красные, точно ошпаренные горячими лучами, к которым он не привык. Денис разглядывает море, обхватив руками прижатое к груди колено, вторую ногу вытянув перед собой. Артём же смотрит на него, не таясь, потому что эта потребность — смотреть — появилась в нём ещё в прошлом году. Денис обещал показать ему Испанию — и он сдерживает своё обещание. Треск кузнечиков смешивается с ласковым шумом моря. Они забрались на высокий холм и сидят сейчас на прогретых солнцем камнях, любуясь морем. Артём чувствует солёно-свежий запах ветра и волн. Солёный горький поцелуй жжёт губы, и Артём, то и дело проводя по ним языком, продолжает ощущать солнце, море и что-то неизменно горько-травяное. Они ждут ночи. Ждут, когда укрощённое морем кроваво-алое солнце, вспыхнув в последний раз, погрузится в шумящие на горизонте волны, а небо постепенно из багрового станет темнеть, чернеть, и начнут загораться звёзды. Артём ждёт именно звёзд — он объехал много городов и деревень, чтобы смотреть на звёзды. Кто-то великий говорил, что звёзды останутся, когда и тени не останется, и, возможно, они запечатлят в себе лица всех тех, кто когда-либо обращался к ним, на миллионы лет. Своих мыслей Артём смущается. Ему почти тридцать один год, а он думает о звёздах, как когда-то думал о них Маленький принц и взрослый лётчик. Он поворачивает голову, и в это время Денис слабо улыбается, точно поймав его мысли, и чуть опускает подбородок, соглашаясь абсолютно со всем, о чём Артём думает. Они по-прежнему молчат. Говорить никому не хочется. Денису всё ещё кажется, что громкий разговор здесь, наверху, при слиянии воды с землёй, моря и ночи — грех. Артём не спорит. Ему самому лень даже пошевелиться. Однако вскоре эта лень сменяется исступлением. Он чуть приподнимается, придвигается ближе, удачно скользя по камням, шумно вздыхает, уткнувшись носом в тёплую, пахнущую морской водой шею. Денис ёжится, а Артём благоговейно ведёт кончиком носа по загорелой коже, целуя в ухо, в висок. Денис внезапно поворачивается, зарываясь пальцами во взъерошенные тёмные волосы, прижимает Артёма к себе и обхватывает рукой за плечи, не отпуская. — Артём, — шепчет он, задыхаясь, и это — чуть ли не первое слово от него за этот вечер, — Артём… Артём мгновенно давит на чужое плечо, и они оба сваливаются с невысокого валуна в траву. Денис оказывается прижат к земле, Артём же нависает сверху и с собственнической жадностью всматривается в точёные черты лица и широко распахнутые глаза, впитавшие в себя солнечный свет и всю жаркую Испанию. Он задыхается от щемящей нежности, касаясь губами всюду, куда может дотянуться, пробирается под задравшуюся футболку, касается лбом напрягшегося живота, целует изгибы мышц. Денис — хрупкий в его больших руках — больно сжимает коленями его рёбра, заполошно шепчет что-то неразборчивое, гладит пальцами по шее, затылку, плечам. Артём целует, чувствуя, что любит, любит до беспамятства, как потерянный мальчишка. Денис цепляется за его футболку, тянет на себя, и Артём послушно приподнимается, снимая её через голову. Денис осторожно улыбается, касается ладонями широкой груди. Артём внимательно следит за тем, как он ведёт ими к плечам, мягко разминая твёрдые мышцы, а после их рёбрами чертит полосы вдоль ключиц. Изучает. Ещё мгновение — и расслабившийся Артём оказывается прижат спиной к траве. Мелкие камешки впиваются в голую спину, но он этого не чувствует. Денис, упираясь руками в его плечи, садится на бёдра и низко склоняется, гипнотизируя по-кошачьи сузившимися в темноте глазами. — Какой ты красивый, — вкрадчиво урчит он, касаясь кончиком носа чужой щеки, и Артём затаивает дыхание, пытаясь держать себя в руках и не вывернуться — а он может. Он не любит находиться в чьём-то подчинении, не любит чувствовать себя слабее кого-то, но сейчас возникает то самое доверие, которое даёт понять, что больно ему не сделают. — Eres hermoso, — практически беззвучно шепчет Денис ему на ухо, и Артём чувствует, как от его слов и от тёплого дыхания, скользящего по коже, покрывается мурашками и непроизвольно начинает подрагивать, а в животе всё сворачивается приятным тёплым узлом. Это были его первые слова, с помощью которых он смог переступить через себя и признаться. И Денис помнит об этом и прекрасно пользуется, будто пытаясь что-то сказать ему, что-то такое высокое и недоступное простым словам. — Tus ojos, — тихо продолжает он, а Артёма прошивает изнутри теплом и мягкой ностальгией, — tu voz, tu cuerpo, tus movimientos… Ты весь красивый, — усмехается Денис, касаясь губами его лба и опуская на щёку ладонь, и Артём поворачивает голову и едва ощутимо целует его пальцы. Сейчас июль, и он безбожно, сентиментально влюблён. И, видит Бог, он хочет сохранить это мгновение в памяти до конца. Потому что звёзды и его солнце останутся, когда и тени не останется. Денис смотрит на него потемневшими глазами, чуть склонив голову, наблюдает, его губы трогает лёгкая улыбка. Артём, не выдержав, приподнимается на локтях и раздевает — его движения выверенные, спокойные, неторопливые. Он открывает небу загорелую спину, пробегается пальцами по рёбрам и плавным изгибам мышц, опускает ладони на бёдра, переворачивается вновь — и Денис, опять прижатый к земле, задыхается, чуть размыкая губы, и его первый стон тонет в поцелуе.***
В Валенсии ночью тепло. Петербург с ней в этом плане не сравнится. Артём лежит, закинув руки под голову, смотрит в чёрное небо, где медленно загораются первые звёзды. Пахнет морем, травой и чем-то необъяснимо тёплым, нежным и вместе с тем пряно-горьким. На плече — приятная тяжесть чужого затылка. Если прислушаться, можно различить сквозь лёгкое посвистывание ветра и шум волн спокойное лёгкое дыхание. — Вырасту и перееду сюда, — внезапно тихо выдаёт Артём. Денис довольно жмурится, приоткрывает один глаз и поворачивает голову. Теперь Артём может чувствовать, как он тепло дышит ему в шею. — Вырастешь? — Ну да, — ничуть не смущается он, — будет мне лет сорок-пятьдесят, перееду сюда отдыхать на честной пенсии. Надоем тебе до смерти. — Артём весело улыбается, чувствуя, однако, как под рёбрами что-то неприятно колет. Вдруг сказал правду? — Будешь меня гнать отсюда, а я… — Я терпеливый. — Голос звучит сонно и мягко, и Артём не сдерживается, проводя пальцами по взъерошенным волосам и зарываясь в них, поглаживая кожу. Денис уютно выдыхает и продолжает: — Не буду гнать. Не надоешь. Ты знаешь, сколько раз мог мне надоесть за этот год? Артём вопросительно вскидывает бровь, безошибочно слыша в чужих словах улыбку. Денис фыркает. — Много, — заверяет он, переворачиваясь на спину и открывая глаза. — Иногда ты бываешь невыносимым. — Что за вечер откровений, — искренне возмущается Артём, послушно понижая голос, когда на него беззлобно шикают. — В чём невыносимым? Денис молчит, глядя в небо. Артём смотрит на него ещё немного и тоже переводит глаза на звёзды, коротко улыбаясь уголками губ. — Тебя в школе учили находить созвездия? — тихо спрашивает Денис, и Артём качает головой. — Мы в России не такие продвинутые, — ехидничает он и тут же ёжится, когда чувствует тычок в бок. — Я вижу только Большую Медведицу. Вон там. Палец прочерчивает видимые одному только воображению линии, соединяющие звёзды в большой ковш. Денис внимательно следит за ним и внезапно вытягивает руку, легко касаясь чужого запястья и отводя его чуть дальше. Артём запрокидывает голову. — Там, где Полярная звезда — видишь? — там Малая Медведица. Но её плохо видно, легче смотреть через бинокль. А справа выше Кассиопея. Нет, ты не туда смотришь. Артём моргает, чувствуя, как на лице распознаётся глупая улыбка. Денис косится на него и вздыхает. — У Кассиопеи пять звёзд, — тихо говорит он, прочерчивая чужим пальцем молнию на небе. — А слева Дракон. Он огромный. Гораздо больше остальных трёх. Вот его хвост, видишь? Артём молча кивает. Денис опускает руку и прикрывает глаза. Артём сползает вниз, удобно устраивая подбородок в ложбинке между рёбрами и бедром, и Денис вплетает пальцы в вихрастые волосы и чуть сгибает колено. Они останутся, когда и звёзд не останется.