***
Около дома на Зверинской, на котором висит мемориальная доска «В этом доме последние шесть лет жил выдающийся спортсмен, баскетболист Александр Белов», Артём останавливается и поднимает голову, пытаясь угадать, на каком из этажей Денис снял квартиру. Черышев молча стоит за его плечом, но потом всё же вопросительно изгибает бровь. — Что-то случилось? Артём качает головой. Ерунда. Денис вряд ли поймёт, почему он разглядывает большие окна старого дома с таким интересом. Петербург давно стал для него родным городом, а Москва медленно ушла в прошлое. Точно и не было этих лет взросления в ней, долгих гулянок почти до утра и тяжёлых, изматывающих тренировок. Но удивляется он ему по-прежнему. — Я надеюсь, Петербург станет для тебя домом, — искренне говорит Артём и желает, чтобы так и было и чтобы Денис смог полюбить этот город всем сердцем, так, как любит он сам. Черышев улыбается и пожимает плечами: — Если у меня будет хороший экскурсовод, думаю, он вполне может им стать. Артём таращится на него первый момент, думая, кого же можно предложить ему в качестве экскурсовода, а потом понимает и громко усмехается, досадуя за то, что так легко позволил обвести себя вокруг пальца: — Я понял, что ты хочешь. А что, все испанцы такие хитрые? — А что, все русские такие медлительные? — передразнивает Денис, и Артём чувствует, как отлегает от сердца. Ну всё, химическая парочка снова вместе и сейчас готова разрывать Петербург. Их имена вновь будут на губах у всех, и дурацкими смайликами вишни и льва запестрят социальные сети. Как же сильно он по этому скучал. Он вводит код и толкает скрипучую дверь подъезда. Лестница перед ними тёмная и мрачная, а лифта нет и в помине. Артём заинтересованно разглядывает обшарпанные стены, и на его молчаливый взгляд Денис тихо отвечает: — Я люблю старые дома. Что же, он тоже их любит. Особенно сейчас.***
В день, когда ему исполняется тридцать шесть, Денис снова, после долгого времени, называет его mi querido. — С днём рождения, mi querido capitán, — говорит он, и глаза его светятся мягкой лаской и нежностью. Артём точно возвращается назад, в памятные ему годы, когда этими словами Денис благодарил его за игру и за голевые передачи. Потом, правда, перестал, и о причинах этого Дзюба не знает до сих пор. — Спасибо, — широко улыбается он, и Денис приподнимает уголки губ в слабой улыбке. Где-то сзади Лунёв испускает томный вздох, и, обернувшись, Артём замечает, как вся команда с любопытством наблюдает за ними. Черышев беспечно салютует им и приставляет ладонь к виску, разве что «Vamos!» не говорит. Артём усмехается и отзеркаливает его жест. Ну что, вишня плюс лев равно… чему? — Вы такие милые, зайчики, — воркует Андрей своим дурацким романтическим голосом, и Дзюба, не сдержавшись, отвешивает ему крепкий подзатыльник. Лунёв тут же обижается, а Денис тихо фыркает себе под нос. В Петербурге температура не поднимается выше пятнадцати градусов вот уже несколько недель. Кажется, что тёплое лето застряло где-то на юге страны, но питерцев это особо не беспокоит — привыкли. Правда, тандем из аргентинцев и бразильцев остаётся недовольным, но это недовольство скорее напущенное и притворное — Санкт-Петербургу можно простить всё. Даже пятнадцать градусов тепла в августе. После тренировки над полем нависают тёмные мрачные тучи. Артём поглядывает на небо с опаской, потому что знает, что дождь может разразиться с минуты на минуту, и не просто дождь — целый ливень с грозой. Денис же, остановившийся рядом с ним, смотрит вверх с любопытством и восторгом, и Артём вполне понимает, почему — его в Испании дождями и снегами особо не радовали. Понимает, но не поддразнить не может. — Тебя удивить легче, чем моих детей, — беззлобно фыркает он, с удовольствием чувствуя, что возвращается в детство. Черышев только пихает его локтем в бок и со смехом ударяет ладонью по плечу, точно пытаясь отмахнуться, и Артём перехватывает его руки и разводит их в стороны, мягко смотрит в смеющиеся глаза и внезапно предлагает: — Тебя подвезти? Денис тут же перестаёт улыбаться и удивляется: — У тебя же день рождения. — И я тебя приглашаю, — хмыкает Артём, и точно в подтверждение его слов небо прорезает молния, а гром через несколько секунд сотрясает облака и землю диким гулом. Денис вскидывает голову. — Пошли вон отсюда! — кричит Семак с бровки, и Артём видит, как его товарищи, изредка поглядывая на небо, торопятся поскорее убраться под навес. Денис осторожно высвобождает руки, и первая капля дождя размашисто растекается по его щеке. Живя в Питере вот уже несколько лет, Артём знает, что может повлечь за собой такая вот невинная на первый взгляд капля, поэтому он быстро касается локтя Черышева и усмехается: — Кто последний, тот соревнуется с Лунёвым на щелчки! И срывается с места. Денису нужно отдать должное — он соображает сразу, поэтому Артём не успевает обернуться, как видит, как мимо него мелькает сине-голубой вихрь. — Соревнуйся с Лунёвым на щелчки, — выдыхает Денис, упираясь руками в колени и весело глядя исподлобья, а небо, громыхнув ещё последний, предупредительный раз, изливается дождём. Дождь барабанит по навесу водопадом, смешки Зобнина перемешиваются с возбуждённым голосом Сафонова, яростно доказывающего ему что-то своё, вратарское. Семак смотрит со скептицизмом на завесу дождя и разочарованно выдыхает, махнув рукой: — Свободны. Идите уж. Его голос тонет в радостном шуме.***
Артём перебегает к машине так, прикрыв голову от дождя ветровкой, и сразу бухается за руль, включая дворники. Сквозь потоки воды ему еле видна размытая фигура, не двигающаяся с места, и Дзюба, выждав немного, всё же открывает дверцу и высовывается наружу, видя, как растерянно замирает Черышев с перекинутой через плечо сумкой и как смотрит на машину, стоящую чуть ли не на противоположном конце парковки. Артём деликатно ждёт, чувствуя, как холодная вода стекает ему за шиворот и как капли склеивают ресницы. Сквозь шум ему ничего не слышно, а моргнувшая в небе молния заставляет спрятаться обратно в машину и достать телефон. — И чего мы стоим? — спрашивает он, когда Денис снимает трубку. — Я к тебе не подъеду. — Я жду, когда он закончится, — мирно отзывается тот. — Он же скоро закончится? Артём весело присвистывает: — Это тебе не Испания, тут скоро ничего не заканчивается. Особенно гроза. Давай, ноги в руки и бегом. Он стирает воду с лобового стекла дворниками, пока не понимает, что это бесполезно и что она всё равно заливает всё и закрывает обзор. Дениса всё ещё не видно, а дождь будто в насмешку усиливается и грозит пробить в крыше дыру. Громыхает. Громко хлопает дверца, и Черышев опускается на сиденье рядом и ставит в ноги сумку. Он мокрый весь, хоть отжимай, но Артём решает не спрашивать, почему он выглядит не так, будто пробежал всего лишь пару-тройку метров, а так, точно стоял под дождём как минимум несколько минут. Поймав его взгляд, Денис пожимает плечами, будто и сам не совсем понимает этот феномен, и пытается пригладить мокрые волосы, с которых вода капает на одежду и обивку кресла. — Ты такой милый, зайчик, — не удерживается Артём, подделывая голос под Андрея, и Денис едва уловимо краснеет. — Я хочу увидеть Неву под дождём, — наконец, тихо говорит он, и Артём заинтересованно смотрит на него. Черышев ловит на себе его взгляд и поспешно исправляется: — Нет, конечно, не сегодня, просто высади меня у дома. У тебя праздник. Не каждый день тридцать шесть лет исполняется. Может быть, в следующий раз? Артём цокает языком и заводит машину, выруливая со стоянки и съезжая на дорогу. На короткую долю секунды мост около здания закрывает машину от дождя и шум прекращается, но потом возобновляется с прежней силой. Артём смотрит краем глаза на Дениса, пытающегося разглядеть хоть что-нибудь в окне, залитом водой, и внезапно улыбается непонятно почему. Он оставляет машину в переулке и вываливается на улицу, поджидая, пока Денис, огибая лужу, осторожно подойдёт к нему. — Нева прямо перед нами. Нева. Он любит Неву так сильно, что от этой любви распирает грудь. Денис виновато смотрит на него и открывает рот, наверное, собираясь сказать, что ему очень стыдно и неловко из-за того, что он портит Артёму праздник, но Артём молча качает головой и видит, как Денис слабо улыбается, смаргивая воду с ресниц. Нева под дождём действительно кажется великолепной и необузданно дикой. Вода бурлит и бьётся о гранитные набережные, поднимает волны и обрушивает их на мокрые камни, и её брызги, кажется, долетают до перил. Ветер свистит в ушах и сдувает с головы ветровку, и Артём сдаётся и всё же надевает её поверх мокрой насквозь кофты, которая липнет к телу. Далеко, на противоположном берегу, острый шпиль Петропавловки ввинчивается в низкое серое небо. Запоздавшие кораблики, не успевшие скрыться от дождя, проплывают под мостом в поисках каналов, куда можно свернуть и притаиться, и пристаней. В воздухе пахнет водой и холодным Балтийским морем. Дождь бьёт в лицо и стекает по коже чистыми прозрачными слезами. Нева беснуется и кричит, выбрасывая вверх разлетающиеся на мелкие осколки стёкла волн. — Пётр Первый называл этот город «Мой Парадиз», — говорит Артём громко, и Денис с трудом отрывает взгляд от мостов и ярких зданий и смотрит на него, — большая редкость — понять, почему он говорил так. От холода стучат зубы даже у закалённых питерцев. Денис слизывает с губ воду. Ветер рвёт на нём куртку. Это мало похоже на парадиз, но Артём внезапно понимает, что же такого Пётр Первый нашёл в этом городе и почему полюбил его больше Москвы. Это озарение приходит к нему внезапно, с дождём и ветром, и он не удерживается и кричит, и крик его уносится далеко к морю. Денис удивлённо оборачивается к нему. Артём хватает его лицо ладонями и придвигается ближе, тихо шепчет, но его слышат: — Почему ты перестал называть меня своим милым капитаном? Черышев непонимающе моргает, но Артём не отпускает его. Он ждёт ответа. И дожидается. Денис опускает пальцы на чужие запястья и признаётся: — Потому что полюбил. Артём чувствует, что вот он — момент истины. Поймать его и не упустить — тоже большая редкость, но в Петербурге возможно всё. — Меня? Ответ тонет в порыве ветра: — Тебя.