Расшифровывая подтекст

Даты. Б.-Г. датирует рассказ апрелем 1887 г. Поскольку эту точную дату дает Ватсон, большинство исследователей соглашается с авторской хронологией. "Рейгетские сквайры" впервые появились в "Стрэнд мэгэзин" в июне 1893 г. Интересно отметить, что это один из 24 рассказов, написанных во время предполагаемой смерти Холмса. Ватсон, это очевидно, возвращается к написанию биографии Холмса, превозмогая свое горе. Синопсис. Холмс, измученный напряженным расследованием во Франции, к ужасу Ватсона, совершенно разболелся. Убедившись, что его друг нуждается в отдыхе, Ватсон привозит его в имение своего приятеля в Рейгете, Суррей, на свежий воздух и расслабление. К большой досаде Ватсона, дело находит их и здесь, и Холмс оказывается в центре необычайного расследования, где простая кража со взломом оказалась совсем другим событием, а убийство кучера напрямую связано со спорным иском о возмещении убытков, и все это Холмс смог распутать по единственному обрывку бумаги. Подтекст. "Просматривая свои записи, я вижу, что было 14 апреля, когда я получил телеграмму из Лиона, в которой сообщалось, что Холмс лежит больной в отеле "Дюлон". История начинается, как и большинство воспоминаний Ватсона, с упоминания его записей. Цитата не необычная, и, в частности, автор уверена, что реакция Ватсона, хоть и не неожиданная, очень многозначительна. "В течение 24 часов я был в комнате больного и с облегчением обнаружил, что в его симптомах нет ничего страшного." Автор хочет привлечь особое внимание ко времени, указанному Ватсоном. Он утверждает, что за 24 часа оказался у Холмса. Согласно Гугл-картам, расстояние (по прямой линии) между Лондоном и Лионом - 460 миль (740 километров). Большинство источников утверждают, что поезда (в том веке) не могли передвигаться со скоростью свыше 70 миль в час. Даже с этой самой высокой скоростью и учитывая направление маршрута, это путешествие заняло бы у Ватсона 6,6 часа Сюда не включено время на сборы, путь до станции и покупку билета. И высока вероятность, что вояж сам по себе займет гораздо больше 7 часов. Достигнув Лиона, Ватсону понадобилось бы найти экипаж и проехать до отеля. Очевидно, что по получении телеграммы от Холмса, Ватсон буквально бросил все и кинулся к другу. Особенно интересно рассмотреть хронологию Б.-Г. Он полагает, что в это время Ватсон женат и практикует. Если это так, то велика вероятность, что Ватсон бросил жену и практику ради усилий добраться до Холмса. Ясно, что такая поспешность происходит более чем от обеспокоенного друга. Мы должны теперь рассмотреть болезнь Холмса. Согласно Ватсону, Холмс был на континенте 2 месяца, расследуя чрезвычайно сложное дело. Местоположение Ватсона неизвестно, поэтому логично будет заключить, что он оставался в Лондоне. Часто мы видели, как Холмс впадает в различные варианты депрессии вслед за закрытием дела, но это первый раз, когда депрессия перерастает в настоящую болезнь. Могло быть так, что присутствие Ватсона (или его отсутствие) каким-то образом ответственно за состояние Холмса? "Три дня спустя мы вместе вернулись на Бейкер-стрит; но было ясно, что мой друг нуждается в переменах, и мысль о весенней неделе в деревне для меня также была полна привлекательности". Мы теперь знаем, что Ватсон оставался с Холмсом 3 дня (снова игнорируя свои обязанности по отношению к практике и к жене), прежде чем привез Холмса домой на Бейкер-стрит. По приезде в Лондон первое действие Ватсона не отправиться домой к жене и работе, а отвезти друга в недельное уединение в деревню. Это могло бы быть аргументом, признаком того, что Ватсон - холостяк (т.е. доказательством того, что он в это время не женат), но если Б.-Г. прав и Ватсон женат, то этот пассаж очень многозначителен в плане того, в чем состоят приоритеты Ватсона. Также интересно заметить язык Ватсона в этом абзаце. Он говорит о весенней неделе в деревне и утверждает, что для него эта идея "тоже полна привлекательности". Более подходящего описания для романтического побега автору читать не приходилось. Ватсон решает взять Холмса с собой навестить "старого друга полковника Хейтера, который находился под моим профессиональным присмотром в Афганистане" в Рейгете, в Суррее. Как многие знают, встреча с друзьями очень важное событие в развитии отношений. "Понадобилась дипломатия, но когда Холмс понял, что общество составит один холостяк и что ему будет предоставлена полная свобода, он принял мои планы, и через неделю после возвращения из Лиона мы уже были под крышей полковника." Здесь любопытно заметить нежелание Холмса принимать приглашение Ватсона и окончательные основания, на которых он его принял. То, что Холмсу было бы более удобно выздоравливать в холостяцком обществе - один из многих примеров дискомфорта детектива в присутствии женщин. Также необходимо привлечь внимание к словам "он принял мои планы". Выбор слов очень сомнителен и несет оттенок соблазнения: двое мужчин, наедине, в обществе холостяка в предместьях Лондона, наслаждающиеся деревенским воздухом... К несчастью для Ватсона (и для читателя), его планы рухнули при помощи интересной проблемы, преступной по природе, вскоре вызвавшей острый интерес Холмса. Хейтер, старый друг ненамеренно упоминает о недавней краже со взломом поблизости, детали которой оказываются совершенно особенными, и Холмсу невозможно устоять. Ватсон, можно заключить впечатлен меньше. "Но я поднял указательный палец. - Вы здесь для отдыха, мой дорогой друг. Во имя неба, не начинайте новое расследование, когда ваши нервы в таком состоянии." Он совершенно распекает Холмса, и любой может почувствовать его беспокойство и разочарование в таком повороте событий. Мы чувствуем, что он страстно желает провести немного тихого, обычного времени с Холмсом, и поэтому, когда внимание друга отвлечено, Ватсон совершенно выведен этим из себя. Холмс неохотно соглашается остаться в стороне, но когда кража превращается в убийство, он больше не может сопротивляться погружению в дело. Нам не показывают реакцию Ватсона на новое развитие событий, хотя кто угодно легко может представить беспокойство и раздражение доктора, когда Холмс поворачивается к нему: " - Все в порядке, Ватсон, я не намеревался вмешиваться". Прибытие инспектора, требующего помощи Холмса, быстро меняет ситуацию, и у детектива не остается выбора, как взять свое слово назад. Он делает это с юмором, но не без извинений (или чего-то похожего) в адрес натянутых нервов доктора. " - Судьба против вас, дорогой Ватсон, - смеясь, сказал он." Ватсон знает, что побежден, и любезно присоединяется к Холмсу, шагнув назад (почти можно мысленно нарисовать изысканный поклон) и предоставляя Холмса его работе. Холмс начинает, как и всегда, с ряда вопросов, которые понятны, кажется, только Ватсону, прежде чем отправиться с инспектором на место преступления. Инспектор возвращается один чуть позже и кажется совершенно сбитым с толку методами Холмса. Он утверждает, что Холмс ведет себя сомнительно (queerly) и что он очень возбужден, его тон многозначительно обеспокоен и, возможно, слегка неуверен. Ватсон должен быстро ввернуть замечание, защищая интересы друга, как может только верный компаньон. " - Не думаю, что нам нружно беспокоиться, - сказал я. - Я обычно обнаруживаю, что в его безумии есть метод." Это выражение привязанности, и желающие могут себе вообразить нежную улыбку Ватсона, когда он думает о Шерлоке Холмсе. Он уступает желанию Холмса работать и, делая это, обнаруживает, что сам доволен тем, что друг не изменился. Нужно лишь прочитать между строк его чувство огромного облегчения. Инспектор не успокоен уверениями Ватсона, но ведет его и полковника к Холмсу, который очень тепло благодарит друга. " - Ватсон, ваша экскурсия в деревню определенно удалась. У меня было прелестное утро." Ватсон, полное впечатление, знает, как показать Холмса в лучшем виде. Неудивительно, что тот охотно держит его возле себя все эти 6 лет. Холмс после перечисления утренних приключений ведет всех в дом, где они знакомятся с хозяевами, Алеком Каннингемом и его отцом, мистером Каннингемом. Здесь любопытно отметить, что Ватсон, представляя Алека Каннингема, говорит о нем "лихой молодой парень", и мы снова посвящены в предпочтение Ватсоном мужского пола. Холмс, подозревая Каннингемов, отвлекает инспектора от слишком быстрого раскрытия приступом притворной болезни. Ватсон, как мы увидим ниже, очень встревожен. "Лицо моего бедного друга внезапно приняло ужасное выражение. Его глаза закатились, черты исказились в агонии, и со сдавленным стоном он рухнул на землю лицом вниз. В ужасе от внезапности и жестокости приступа, мы принесли его в кухню, гдн он несколько минут лежал в большом кресле и тяжело дышал. Наконец, со смущенными извинениями за слабость, он снова поднялся". Особое внимание следует уделить употреблению Ватсоном фразы "мой бедный друг", которая подразумевает и право собственности, и чувство острого сочувствия. Ватсон также заявляет, что был в ужасе, свидетельствуя проявление своих чувств, один из многих примеров, где Ватсону позволено его беспокойство, и он находит способ показать это в своих воспоминаниях. Немного придя в себя, Холмс начинает расспрашивать Каннингемов, явно найдя ответы удовлетворительными, позже он просит их расписаться на документе, предлагающем награду за информацию, имеющую отношение к убийству. Вот следующий диалог: " - В первую очередь, - сказал Холмс, - я бы предлжил награду - исходящую от вас, с официальной стороны пройдет время, пока они согласуют сумму, такие вещи быстро не делаются. Я набросал тут кое-что, если вы не против подписать это. 50 фунтов, думаю, будет достаточно. - Я бы охотно дал 500, - сказал мистер Каннингем, беря полоску бумаги и карандаш, которые Холмс ему протянул. - Здесь не все правильно, - добавил он, глянув на документ. - Я писал в спешке. - Видите, в начале:"Поскольку примерно без четверти час ночи во вторник была совершена попытка..." и так далее. Это было без четверти двенадцать. Мне было больно за эту ошибку, поскольку я знал, как остро Холмс воспринимает любой промах. Аккуратность в отношении фактов была его отличительной чертой, но его недавняя болезнь потрясла его, и этого маленького инцидента было достаточно, чтобы показать мне, что он еще далек от своего обычного состояния." Здесь мы снова имеем дело с ватсоновским сочувствием, ибо он ясно заявляет, что ему "было больно за ошибку". Есть ощущение, что Ватсон все больше и больше имеет отношение к процессу раскрытия дела, вероятно, пересматривая свое раннее разрешение Холмсу участвовать в расследовании. Совершенно очевидно, что Ватсон глубоко озабочен не только здоровьем и благополучием Холмса, но и его репутацией. Позже мы обнаруживаем, что весь инцидент был срежиссирован для получения образца почерка мистера Каннингема. К этому, и к ответу Ватсона, мы еще вернемся. Полностью придя в себя после "приступа", Холмс просит экскурсию по дому. Войдя в спальню мистера Каннингема, Холмс "шел следом за ним, а я был последним в группе". Это один из многих случаев, когда Холмс и Ватсон вовлекаются в молчаливое общение. Ватсон не полностью постигает методы Холмса, но он знает достаточно и, еще важнее, безоговорочно доверяет ему, поэтому не задает вопросов, немедленно подстраиваясь под ситуацию. "Когда мы проходили мимо, Холмс, к моему неописуемому изумлению, наклонился прямо передо мной и умышленно все опрокинул. Стакан разбился вдребезги, а фрукты раскатились по всем углам. - Что вы наделали,Ватсон, - прохладно сказал он. - Милый кавардак вы устроили на ковре. Я наклонился в некотором смущении и начал собирать фрукты, понимая, что по какой-то причине мой компаньон желает, чтобы я взял вину на себя. Остальные присоединились ко мне и поставили столик снова на ножки". Снова отметим, что Ватсон не спрашивает о действиях Холмса. Он принимает их как должное; принимает вину на себя, но его доверие к Холмсу непоколебимо. Холмс использует инцидент, чтобы ускользнуть, но его отсутствие недолго остается незамеченным. Скоро оба Каннингема идут за ним, оставляя других в крайнем смущении. "Его слова были прерваны внезапным криком: "На помощь! На помощь! Убивают!" Содрогнувшись, я узнал голос моего друга и, как безумный, кинулся из комнаты на площадку. Крики, перешедшие в неразличимые хрипы, исходили из комнаты, которую мы посетили первой. Я ворвался туда, это оказалась гардеробная. Оба Каннингема склонились над распростертым Шерлоком Холмсом, младший обеими руками сжимал его горло, пока старший выкручивал ему запястье. Втроем мы немедленно оторвали их от него, и Холмс поднялся на ноги, очень бледный и явно совершенно вымотанный." Какая многозначительная сцена! В ней Ватсон, услышав крики о помощи от своего дорогого и задушевного друга Шерлока Холмса, кидается "как безумный, из комнаты", "врывается" и "немедленно" бросается на нападавших в попытке спасти Холмса от явного вреда. Конечно, Ватсон пошел бы на все, чтобы спасти своего друга от вреда. Эта тема встречается на протяжении всего рассказа, Ватсон постоянно прикрывает и беспокоится, направляет все силы, чтобы уберечь друга. Как упоминалось выше, оба приступа Холмса во внутреннем дворе и его ошибка в объявлении об информации были умышленными, срежессированными в попытке получить доказательства. Но Холмс рассказывает об этом не раньше, чем дело раскрыто, а Каннингемы арестованы. В первый раз Холмс разыгрывает приступ, который позволяет ему распластаться перед домом Каннингемов. Очень многозначительна реплика Ватсона: " - С точки зрения профессионала, это было проделано великолепно! - воскликнул я, в изумлении глядя на этого человека, который всегда поражает меня новыми сторонами своего мастерства". Какое восхищение! Холмс, это совершенно очевидно, вечно восхищает и изумляет Ватсона, что постоянно влияет на него таким образом, что гарантирует постоянное присутствие Ватсона в жизни Холмса. Это говорит о том, что Ватсон так реагирует на друга, но, возможно, еще сильнее, что тот, желая удержать интерес доктора, идет на такие драматические эффекты. Далее Холмс продолжает исповедоваться в своей уловке с объявлением, на что Ватсон отвечает: " - О, что за ослом я был! - воскликнул я." Даже Ватсон понимает, что должен был лучше знать друга, и Холмс убежден, что Ватсон не мог помочь, но все равно ставит все свое доверие к Холмсу, невзирая на то, основывается ли это доверие на достоинствах Холмса или его слабостях. "Я видел, что вы сочувствствуете мне из-за моей слабости, - сказал Холмс, смеясь. - Мне было жаль быть причиной вашей боли, которую, я знаю, вы испытывали." Холмс, полное впечатление, хорошо осознает эмоциональную связь, которую делит с ним Ватсон. Фактически, он кажется совершенно довольным этим. Он приносит извинения, хотя очевидно, что слишком разделяет с Ватсоном эту связь. Дело после этих умозаключений заканчивается, возможно, самой многозначительной строчкой: "Ватсон, думаю, наш тихий отдых в деревне определенно удался, и я, конечно, завтра вернусь на Бейкер-стрит гораздо более бодрым". Видимо, где-то в глубине своего подсознания, Ватсон хорошо понимал, от чего Холмсу требовалось прийти в себя. Хотя он не мог знать об ограблении или возможном убийстве, очевидно, что Ватсон полностью сознавал, что, разрешив Холмсу принять участие в расследовании, ускорил его выздоровление. Неудивительно, что Холмс часто называет Ватсона блестящим умом.