Расшифровывая подтекст

Даты. Б.-Г. датирует события июлем-августом 1889 г. Ватсон говорит, что дело имело место в июле, сразу после его женитьбы, значит, можно считать дату Б.-Г. верной. Впервые рассказ опубликован в 1893 г. Синопсис. Перси Фелпс, одноклассник Ватсона, недавно подвергся серии очень нервирующих событий, результаты которых могли привести к скандалу и личному позору. Заработавшись однажды до позднего вечера, Перси Фелпс имел несчастье потерять сверхсекретный морской договор, который был украден с его стола. Он работал над копированием договора, когда, на минуту покинув комнату, Фелпс вернулся и в ужасе обнаружил, что документ пропал. Припадок мозговой лихорадки последовал немедленно за трагедией, оставив Фелпса вне событий. Едва оправившись, Фелпс первым делом решил связаться со своим старым другом Ватсоном, чтобы понять, сможет ли тот попытаться уговорить Шерлока Холмса заняться этим делом. Ватсон даже слишком пылко желает помочь, в том числе ради Шерлока Холмса (так любящего свое искусство), и поэтому, после обнаружения того факта, что все дело сосредоточено вокруг зазвонившего колокольчика, Шерлок Холмс берется за дело. Проходит очень немного времени, и он открывает местонахождение документа, который находит и возвращает Перси Фелпсу, хотя и не без драматических вольностей. Подтекст. «Июль, непосредственно последовавший за моей женитьбой, памятен тремя интересными делами, в которых я имел привилегию помогать Шерлоку Холмсу и изучать его метод». «Морской договор» начинается с интересного замечания. Так Ватсон говорит, что этот июль последовал за его женитьбой и что указанный месяц содержал три интересных дела. Ватсон продолжает список дел, и мы замечаем, что из хронологии Б.-Г. никак не явствует, чтО было между свадьбой и датой «Морского договора». Б.-Г. упоминает только два дела между этими событиями, поэтому можно установить, что Ватсон был вовлечен по меньшей мере в 5 расследований с момента женитьбы на Мэри. Если рассмотреть, что Ватсон был женат около 3 месяцев (по хронологии Б.-Г.), то приходится по 1,67 дела за месяц. Странно, не так ли, для новобрачного проводить так много времени вдали от молодой жены. Если исследовать роль Мэри в Каноне, ничего не остается, как подумать, что это она, а не миссис Хадсон, может быть названа «самой многострадальной женщиной». На этой стадии Ватсон продолжает представлять своего друга детства Перси Фелпса. «Во время моего школьного детства, я близко дружил с парнем по имени Перси Фелпс, примерно такого же возраста, как я, хотя он был на два класса старше. Он был блестящим парнем и брал все призы, которые могла предложить школа, закончил свои подвиги выигрышем стипендии, которая позволила ему продолжить триумфальную карьеру в Кембридже». Совершенно необычно, что Ватсон должен упоминать приятеля своего школьного детства как кого-то, с кем он был близко знаком, и однако, пока Ватсон продолжает его представление, мы начинаем видеть связь. Заметим, что доктор называет Перси (одного из немногих избранных, кто считался близким знакомым Ватсона) блестящим парнем. На ум приходит другой блестящий парень, и мы начинаем понимать, что Ватсона тянуло к уму с ранних лет. То, что он обнаружил, что его неожиданно потянуло к Шерлоку Холмсу, больше не загадка, поскольку теперь очевидно, что это его типаж. Представление Ватсона не беспричинно, поскольку секундой позже он сообщает, что Перси прислал письмо с просьбой, чтобы старый друг привлек Шерлока Холмса к делу Перси. Ватсон делает это и рассказывает нам: «Я был так тронут, что даже если бы это было трудно, я бы попытался, но, конечно, я хорошо знал, что Холмс любит свое искусство, поэтому он всегда был готов прийти на помощь, если клиент в ней нуждался.» Остается гадать, понимал ли Ватсон, что Холмс мог отнестись к делу равнодушно. Поскольку дело пришло по личной связи, и эта личная связь установлена через Ватсона, Холмс должен был отнестись к его просьбе еще горячее. Само дело несущественно: Ватсон просит. Чтобы попросить, Ватсон несется на Бейкер-стрит познакомить Холмса с делом. Приехав, однако, он находит друга, занятого экспериментом, и располагается подождать. Заявление Холмса, после осознания присутствия Ватсона, весьма интересно. " — Я буду к вашим услугам через мгновение, Ватсон». Доктор говорит (и действия Холмса предполагают), что детектив расследует дело, и, однако, он хочет отложить все, чтобы провести время с другом. Очевидно, что Ватсон был и всегда будет его приоритетом. Вскоре Холмс уделяет Ватсону внимание, внимательно читая принесенное им письмо. Оно вызывает несколько дедукций, и хотя, по большей части, это ожидаемо, есть один маленький элемент, очень многозначительный: " — Именно. Почерк женский.  — Я уверен, мужской, — воскликнул я.» Холмс только что заявил, что почерк в письме принадлежит не Перси Фелпсу, а, скорее, женщине. Ватсон этим весьма удивлен, и ничего не остается, как гадать, почему. Могло ли быть так, что Перси Фелпс был первым экспериментом Ватсона в отрочестве? Если дело в этом, тогда Ватсон мог уверенно предположить, что предпочтения Перси остались неизменными и с тех пор он выбирает мужчин. И почему Холмс должен так особенно указывать на это? Возможно, он чувствовал прежнюю связь Ватсона и хотел разрубить ее до согласия взять дело? В конце концов, Холмс соглашается расследовать, и вскоре парочка отправляется в Уокинг. Там они знакомятся с Перси Фелпсом и его домочадцами. Начальный опрос долго не продлился и, однако, создается впечатление, что Холмс хорошо ощущает, как горе Перси ослабевает и покидает его. Это странно, поскольку Холмс не проявляет здесь своей обычной сдержанной симпатии. На самом деле, он кажется совершенно довольным. Фактически, к концу опроса Холмс держит в пальцах розу и выдает один из самых необычных монологов в Каноне: «Что за восхитительная вещь — роза… Нет такой области, где дедукция была бы так важна, как в религии. Логик может поднять ее до уровня высокой науки. Наша высшая убежденность в доброте Провидения кажется мне покоящейся на цветах. Все остальное — наша пища, наши силы и желания — на самом деле необходимо для нашего существования в первую очередь. Но эта роза выше этого. Ее цвет и аромат украшают нашу жизнь, но не являются ее условием. Только доброта дает необязательное, и поэтому я повторю, что от цветов мы получаем больше надежды». Хотя Холмсов анализ розы и необычен (запах и цвет необязательны, но являются условиями для выживания, поскольку именно цвет и аромат цветов привлекают насекомых, чтобы облегчить опыление), мы должны заглянуть за его каприз и попытаться объяснить, чтО он здесь имеет в виду. Автор уверена, читатели согласятся, что-то, что Холмс внезапно поменял тему, весьма необычно, однако, есть очень логичное объяснение тому, почему Холмс прервался посередине расследования, чтобы восхититься розой и поразмышлять о Провидении (отставив обычное объяснение, что он рассматривает подоконник). Особое внимание, однако, стОит уделить намеку на надежду. Хотя мы знаем, что Холмс хочет внушить надежду Перси Фелпсу (в ответ на его вопрос о вероятности возвращения документа), есть основания полагать, что Холмс говорит о надежде на гораздо более личном уровне. Это дело оказывается дополнительным, поскольку детектив мог бы его и не взять, если бы не заинтересованность друга, и на протяжении всего дела Холмс мерцает надеждой. Весьма возможно, что Холмс понял связь между Перси и Ватсоном, и поэтому весьма возможно, что он очень осторожно исследовал влияние Перси. Сняв шелуху с человека, полностью зависимого от своих финансов, легко представить облегчение Холмса, поскольку теперь он знает, что привязанность Ватсона не содержит мужского соперничества. Детектив все еще имеет соперницу в лице жены, но, не беря во внимание Мэри, Холмс теперь знает, что ему не нужно бояться конкуренции. Не будет ли слишком смело предположить, что Холмсовы размышления появились как результат этого нового знания? Сразу после этой сцены Холмс и Ватсон покидают Уокинг и возвращаются на поезде в Лондон. Детектив, взволнованный делом, тут же начинает теоретизировать, побуждая друга обратиться мыслями к практике. " — Моя практика… — начал я.  — О, если вы считаете, что ваши дела более интересны, чем мои… — с какой-то резкостью сказал Холмс.  — Я собирался сказать, что моя практика может подождать день-другой, это спокойное время.  — Превосходно, — скзал он, приходя в хорошее настроение. — Тогда мы заглянем туда вместе.» Во-первых, позволим себе заметить заявление Ватсона, что его практика может подождать день-другой. Вспомним, что расследование имеет место в июле–августе 1889 г. В июне этого же года (как видно в «Приключениях клерка») Ватсон сообщил, что он лишь недавно купил практику и был весьма востребован в то время. Почему же внезапно доктор обнаружил, что у него мало работы? Несомненно, за месяц не могло произойти таких изменений. Заметим также предположение Холмса, что Ватсон намеревается вернуться к практике. Кроме резкости, здесь присутствует и тревога, и мы видим, что Холмс почти в панике. Это даже более очевидно, если отметить, что он возвращается в хорошее настроение только после разъяснения друга. Фактически, когда Холмс удостоверяется в участии Ватсона, его горячность, направленная на расследование, возвращается, и он немедленно опять начинает теоретизировать. Ватсон, по бОльшей части, подталкивает мысли, прося разъяснений до тех пор, пока, как он говорит: «Он опять погрузился в интенсивные молчаливые размышления, из которых ненадолго вынырнул; но мне, привычному ко всем его настроениям, показалось, что его захватила какая-то новая перспектива.» Интимность этого заявления потрясает, Ватсон свободно признается, что знает все настроения друга. Только интимно знакомые люди могут заявлять такие вещи, и, хотя в нескольких случаях доктор говорил именно это, здесь мы видим доказательство его слов. Сразу после этого их расследование приостанавливается, друзья без толку расспрашивают инспектора (по словам Ватсона, похожего на лису), прежде чем Холмс посылает друга домой, попросив завтра сопровождать его в Уокинг. В конце концов они возвращаются, и сразу после новости, что кто-то пытался взломать комнату Перси, Холмс отсылает его на Бейкер-стрит под опекой Ватсона. Заметим здесь инструкции Холмса для них обоих по возвращении в Лондон: «Мистер Фелпс может занять на ночь свободную комнату, а к завтраку я уже буду с вами, поскольку есть поезд, который привезет меня на Ватерлоо в восемь». Вспомним, что, как мы знаем, на Бейкер-стрит есть две спальни: старая комната Ватсона и комната Холмса. Поскольку Ватсон женился и покинул Бейкер-стрит, резонно сделать вывод, что свободна именно его комната, подразумевая, что именно там будет спать Перси. В этом случае у Ватсона остается две возможности: кушетка и постель Холмса. Хотя Ватсон не уточняет, но его молчание само по себе ответ, поскольку он, без сомнения, сказал бы, если бы спал на кушетке, тогда как если бы он занял кровать Холмса, общество не одобрило бы обнародование такой скандальной информации. Однако, мы точно знаем, что Ватсон провел ночь на Бейкер-стрит, поскольку, проснувшись, он «тут же отправился в комнату Фелпса». Нет, конечно, перед этим Ватсон «проворочался полночи», и хотя он пытается убедить нас, что это из-за расследования, совершенно очевидно, что его возбуждение происходит из-за запаха Холмса от подушек. Несмотря на бессонную ночь, Ватсон встает к возвращению Холмса, и все вместе мужчины садятся завтракать. Быстро поев, детектив, слегка пошалив, кладет морской договор в руки Перси. Это завершает дело, и нам ничего не остается, как заметить, каким довольным кажется Холмс. Действительно, он даже более доволен, чем обычно. Не слишком смело будет сделать вывод, что Холмс, оказав помощь другу детства Ватсона, предвкушает, что это зажжет последующее восхищение и высокие оценки Ватсона? Мы видели бессчетные случаи, когда детектив изо всех сил старался впечатлить друга, а здесь представилась прекрасная возможность. Помогая Фелпсу, а, следовательно, и стране, Холмс доказал Ватсону, что он сделает все, чтобы помочь другу, а значит, стать к нему ближе. Очевидно, Холмс знал, что Ватсон понял бы это, и, возможно, надеялся, что друг показал бы свою признательность, даря Холмсу удовольствие от своей компании.