Расшифровывая подтекст

Даты. Б.-Г. датирует события рассказа октябрем 1900 г. Ватсон говорит, что был октябрь, но не упоминает год. Однако рассказ содержит несколько элементов, предполагающих более позднюю дату. Действительно, автор испытывает искушение датировать события ранним временем ухода Холмса на покой. Мы вернемся к этой теории в нашем анализе, заметив здесь только упоминание Ватсона о знаменитой карьере Холмса, как и упоминание Холмсом хроник Ватсона, что свидетельствует о более поздней дате. Впервые опубликован в феврале 1922 г. Синопсис. Шерлока Холмса нанимает мистер Нейл Гибсон исследовать смерть его жены и доказать невиновность гувернантки в ее убийстве. Холмс соглашается, и хотя время от времени они с Гибсоном сталкиваются лбами, Холмс быстро смог отбросить свидетельства против мисс Данбар и сформулировать собственную гипотезу. Обломок моста Тора привел его к определенному выводу, и с помощью револьвера Ватсона он вскоре продемонстрировал, что убийство миссис Гибсон было, на самом деле, самоубийством. Подтекст. Прежде чем перейти к рассмотрению подтекста, содержащегося в этой истории, мы должны сначала отметить, что Ватсон пишет ее в 1922 г. (возможно, в конце 1921). В нескольких первых абзацах он проводит какое-то время, обсуждая прошлые дела Холмса, прежде чем решает задокументировать события, содержавшие проблему моста Тора. Именно в это время Ватсон сообщает: «Там содержатся важные остатки дел, более или менее интересных, которые я мог бы издать, если бы не боялся предать их пресыщенной публике, что могло бы сказаться на репутации человека, которого я чту превыше всех других». Здесь можно предположить две вещи. Во-первых, что Холмс все еще очень даже жив в 1922 г., поскольку Ватсон говорит о репутации Холмса в настоящем времени. Во-вторых, мы можем заключить, что именно Холмсом Ватсон восхищается превыше всех прочих; действительно, бедная Мэри Морстен не появляется в его списке. Весьма замечательно, поскольку мы можем больше не сомневаться, что Ватсон оставался верным Холмсу во время их ухода от дел. 4 десятилетия вместе, и мы совершенно не удивляемся, что их отношения прошли проверку временем. Выше мы упоминаем о возможности, что эта история имела место несколькими годами позже даты Б.-Г. По нашей датировке, мы предполагаем, что во время этого расследования Холмс только что ушел на покой. Хотя с этим предположением есть проблемы, позволим себе рассмотреть несколько замечаний, которые привели нас к вере, что Холмс и Ватсон больше не живут на Бейкер-стрит и отдыхают вместе. «Было ветреное октябрьское утро, и, одеваясь, я наблюдал, как последние оставшиеся листья срывались с одинокого платана, украшавшего двор позади нашего дома». Хотя другие исследователи рассматривали возможность, что это дерево росло позади дома № 221Б по Бейкер-стрит (найдя доказательства, что это невозможно), здесь мы хотим лишь указать на заявление Ватсона о дворе позади «нашего» дома. Ватсон говорит о Бейкер-стрит, называя ее «нашими комнатами», «нашей квартирой», но никогда «нашим домом». Поэтому или они купили дом у миссис Хадсон (хотя опять же эта теория неправдоподобна), или они переехали. Куда же еще, кроме Сассекса, где Холмс и Ватсон сняли небольшую виллу. У нас нет сомнений, что в ранние годы предполагаемого ухода от дел, Холмс мог браться за случайные дела. В конце концов, на создание пасеки нужны годы. Следующее доказательство в поддержку этой теории можно найти, когда Холмс говорит Ватсону: " — Тут не о чем говорить, но мы можем обсудить это, когда вы съедите два поджаренных яйца, которыми нас осчастливила наша новая кухарка». Любопытно, не так ли, что все годы их жизни на Бейкер-стрит миссис Хадсон заботилась о готовке для них. Тогда интересно, почему Холмс почувствовал необходимость упомянуть о новой кухарке. Немного позже Холмс также упомянет Билли, мальчика-слугу; это достойно внимания, поскольку мы начинаем понимать домашнее устройство. По мнению автора, это значит, что Холмс и Ватсон переехали вместе в Сассекс, где устроили дом, подходящий для их нужд. То, что домоустройство сводилось к «нашей старой экономке» (и даже это подозрительно, поскольку, хотя исследователи раздумывают, не миссис ли это Хадсон, мы должны также предположить, что название «старая» относится к ее выживанию около Холмса), при действительном уходе Холмса и Ватсона на покой, не удивительно. Закончив завтрак, Холмс теперь расположен поделиться тем немногим, что известно о деле. Их клиент прибывает позже, и колкие вопросы Холмса быстро приводят его в негодование. Действительно, в какой-то момент мистер Гибсон выглядит так, будто вот-вот ударит Холмса. Ватсон сообщает: «Я вскочил на ноги, поскольку выражение лица миллионера было жестоким в своей силе, и он поднял огромные сжатые кулаки». Нам ничего не остается, как отметить здесь готовность Вастона защищать. Действительно, у нас нет сомнений, что он бросился бы между миллионером и Холмсом, если бы решил, что может спасти друга от вреда. После вспышки следует уход Гибсона, но Холмс не тревожится, зная, что миллионер очень беспокоится о том, чтобы оставить дело мисс Данбар в руках надежных защитников. На самом деле, сразу после прощальных слов Гибсона, Ватсон сообщает: «Наш посетитель покинул нас очень шумно, но Холмс курил в ненарушаемом молчании, подняв мечтательные глаза к потолку». Невозможно понять, почему выражение лица Холмса стало мечтательным, поэтому мы должны сделать вывод, что он лишь глянул на потолок, а использование Ватсоном слова «мечтательный» было нужно для описания глаз Холмса, а не выражения лица. Очевидно, Ватсон, несмотря на прошедшие долгие годы, все еще совершенно сражен любовью. Проходит несколько секунд, Гибсон возвращается, и вскоре Холмс убеждает его, что лучше всего говорить всю правду. Гибсон слушается и рассказывает, что он оказывал внимание мисс Данбар, но она не ответила на его чувства. Холмс совершенно выведен из себя отношением Гибсона к девушке, и Ватсон говорит: «Холмс мог выглядеть очень грозно, если его задеть». За этим грозным видом стоИт презрение, и нам ничего не остается, как заметить, что оно в значительной степени основано на отношении Гибсона и к жене, и к гувернантке. Становится очевидно, что Холмс весьма благородный джентльмен. Остается гадать, оценил ли Ватсон этот особенный штрих. Сразу после рассказа Гибсона детектив соглашается взять дело, и они с доктором отправляются в Тор-плейс, чтобы начать расследование. Холмс начинает осматривать место убийства, и Ватсон говорит: «Он уселся на каменный бортик моста, и я видел, что его быстрые серые глаза вопрошающе взглядывали во всех направлениях». Снова мы становимся свидетелями ватсоновской необыкновенной одержимости глазами Холмса. На самом деле, автор испытывает искушение датировать события рассказа более ранним временем, несмотря на все свидетельства, указывающие на обратное. Возможно, доктор лишь недавно надел очки. Он, в конце концов, быстро прошел средний возраст. Осмотрев мост, исследователи останавливаются, Холмс не может продолжать, пока не поговорит с мисс Данбар. Ватсон сообщает: «Мы былы вынуждены провести ночь в Винчестере…» Хотя Винчестер далековато от Лондона, до Сассекса добраться еще труднее. Остается гадать, было ли это настоящей причиной, по которой Холмс и Ватсон выбрали не сесть в поезд, а провести вечер в местной гостинице. Опять же, они могли прекрасно использовать возможность провести романтический вечер вне дома. На следующее утро Холмс и Ватсон получают возможность расспросить мисс Данбар, и сразу после ее показаний Ватсон говорит: «Его бледное энергичное лицо внезапно приняло то напряженное, отсутствующее выражение, которое я привык ассоциировать с высшими проявлениями его гения.» Здесь мы видим, что снова, несмотря на прошедшие годы, Ватсон все так же совершенно покорен своим Холмсом. Ватсоновская продолжающаяся влюбленность в детектива интересна не сама по себе, а в контексте следующих замечаний Холмса. Некоторое время просидев, потерявшись в мыслях, Ватсон говорит: «Внезапно он вскочил на ноги, вибрируя от нервной энергии и жажды действия». Затем Холмс кричит: " — Идемте, Ватсон, идемте!» Мы можем только представить, каков Холмс в жажде моментального безумия. Он еще не собрал воедино все нити своей теории, и для прояснения его разума лучше всего было бы утащить Ватсона назад в гостиницу и сбросить немного нервной энергии. Ватсон, конечно, заставил бы нас поверить, что они отправились прямо в Тор-плейс. К сожалению, мы должны согласиться с таким поворотом событий, поскольку дальше Ватсон говорит: «Путешествие из Винчестера в Тор-плейс было недолгим, но показалось мне таким от моего нетерпения, хотя для Холмса, очевидно, оно показалось бесконечным; в своем нервном беспокойстве, он не мог сидеть смирно, мерил шагами вагон или барабанил длинными чувствительными пальцами по подушкам рядом с ним.» Здесь просто нельзя не спросить, откуда Ватсон знает, что у Холмса чувствительные пальцы? Необычное заявление, знаете ли. Особенно между двумя друзьями. С другой стороны, между любовниками… Нужно согласиться, что это заявление весьма чувственное, особенно в контексте последовавших действий Холмса. «Внезапно, когда мы уже почти доехали, он уселся напротив меня — у нас был вагон первого класса — и положил руки мне на колени, глядя мне в глаза тем особенным озорным взглядом, который означал, что у него лукавое настроение». Автор не считает, что этот абзац нуждается в объяснении. На самом деле он думает, что в этот момент мы просто затаили дыхание. Замечательно, что на этом подтекст не заканчивается, поскольку вскоре Холмс переходит к вопросу о ватсоновском «револьвере». Их диалог, нужно согласиться, весьма насыщен. " — Ватсон, — сказал он, — я вспоминаю, что на эту нашу экскурсию вы отправились вооруженным. Он знал, что я сделал это, поскольку сам мало заботился о своей безопасности, когда его разум был так занят проблемой, так что не раз мой револьвер служил хорошую службу. Я напомнил ему об этом.  — Да, да, я немного рассеян в этих делах. Ваш револьвер при вас? Я вынул его из поясного кармана, короткое, удобное, очень полезное оружие. Он выщелкнул обойму, вытряхнул патроны и внимательно их рассмотрел.  — О тяжелый… замечательно тяжелый, — сказал он.  — Да, это чистый металл. Он на секунду задумался.  — Знаете, Ватсон, — сказал он, — я думаю, что ваш револьвер имеет очень близкое отношение к тайне, которую мы расследуем.» Видимо, Холмс и Ватсон сейчас хотят заняться сексом в поезде. Немного рискованно, но поскольку они откупили для себя вагон первого класса, мы не сомневаемся, что их действия остались незамеченными. Нам, конечно, нет нужды упоминать об эвфемизмах в их беседе, поскольку это совершенно очевидно. Некоторое время спустя (и мы можем хорошо представить, что Холмсу и Ватсону пришлось поспешно приводить себя в порядок, пока их поезд прибывал в Тор-плейс) Холмс на самом деле находит применение револьверу Ватсона (и забавно заметить, что их развлечение посреди дела действительно имело результатом вспышку озарения у Холмса). Однако некоторые сомнения имеются, Холмс говорит другу. " — Да, — сказал он в ответ на мое замечание, — вы уже видели раньше, как я промахивался, Ватсон. У меня чутье на такие вещи, однако иногда оно меня подводит. Это казалось неоспоримым, когда впервые озарило мой разум в той камере в Винчестере, но единственный недостаток активного мозга в том, что он может всегда представить себе альтернативные объяснения, которые сделают наш след ложным. Однако… однако… ну, Ватсон, мы можем попытаться». Свидетельство долгих лет дружбы и высшей близости между ними — Холмс признается в сомнениях, и Ватсон слушает. Но одна демонстрация теории — и сомнения оказались беспочвенными, вскоре Холмс заявляет: " — Мы останемся в гостинице на ночь, — продолжил он, поднявшись и поворачиваясь к изумленному сержанту.» Несмотря на завершенное дело, Холмс не желает предпринимать долгую поездку домой; слишком сильно он хочет вернуться в их комнаты, чтобы закончить то, что начали в поезде. Это становится совершенно очевидно позднее, Ватсон говорит: «Был уже поздний вечер, когда мы сели вместе курить трубки в деревенской гостинице…» Мы уверены, Ватсон имел в виду: «Был уже поздний вечер, когда мы сели вместе курить наши трубки-после секса в деревенской гостинице…» Остается гадать, выбрал ли Холмс для такого случая обычный сорт табака или какой-то особенный.