Расшифровывая подтекст

Даты. Б.-Г. датирует рассказ «Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс» июлем 1902 г. Ватсон дату не упоминает, но говорит, что исчезновение леди Фрэнсис произошло во время летнего сезона, что делает июль приемлемым месяцем. Кроме того, Холмс упоминает прошлые события, произошедшие в 1889г., и, учитывая, что Ватсон не женат и живет на Бейкер-стрит во время расследования, мы спокойно можем отнести дело ко времени после возвращения Холмса. Наконец, признание Ватсона, что он чувствует себя старым и артритным, в высшей степени намекает на позднюю дату. Есть, конечно, некоторые проблемы с годом, упомянутым Б.-Г., и, хотя «леди Фрэнсис Карфэкс» — одно из наиболее сомнительных дел в плане установления хронологии, мы должны предложить более ранний год. Учитывая взаимодействие Холмса и Ватсона на пртяжении расследования, рассказ гораздо больше соответствует период между 1897 и 1899 гг. Впервые опубликован в декабре 1911г. Синопсис. Связанный текущим делом с Лондоном, Шерлок Холмс посылает доктора Ватсона на континент расследовать исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс. Это одинокая, незамужняя женщина, Холмс броится за ее безопасность, поэтому Ватсон садится ей на хвост, выслеживая сначала в Швейцарии, потом в Германии и, наконец, во Франции, куда вовремя прибывает Холмс, чтобы утащить друга обратно в Лондон. Там история делает зловещий поворот, поскольку Холмс обнаруживает, что леди Фрэнсис имела какие-то дела с человеком по имени Святой Питер, он же доктор Шлезингер, который, по словам Холмса, способен на убийство. Когда драгоценности леди Фрэнсис появляются в ломбарде, детективу приходится действовать быстро, установив слежку за женой Питера. Тогда Холмс впервые узнает, что Питер заказал гроб, который можно описать как необычный. Боясь худшего, Холмс врывается в дом Питера, чтобы обнаружить умершую ранее женщину, которая явно не является леди Фрэнсис. Пройдет долгая ночь, прежде чем Холмс поймет, что ключ к делу находится в размерах гроба. Подтекст. " — Но почему турецкие? — спросил мистер Шерлок Холмс, неотрывно глядя на мои ботинки. В этот момент я откинулся на спинку кресла, и мои торчащие ступни привлекли его активное внимание.  — Английские, — в некотором удивлении ответил я. — Я купил их у Латимера на Оксфорд-стрит. Холмс улыбнулся с выражением усталого терпения.  — Бани! — сказал он. — Бани! Почему расслабляющие и дорогие турецкие бани, а не бодрящая самостоятельная ванна дома?» Так начинается рассказ, и именно здесь мы начинаем наши попытки датировать его события. Прежде чем сделать это, мы хотим привлечь внимание к игривой перепалке, которая задает тон рассказу. Действительно, на его протяжении Холмс и Ватсон заняты в нескольких похожих диалогах, их игривость весьма очевидна. Также очевидна ревность Холмса, поскольку он явно спрашивает, почему Ватсон искал расслабления в бане, если мог принять бодрящую домашнюю ванну. Совершенно очевидно, что Холмс говорит не об английской публичной бане, а о ванне на Бейкер-стрит и о своей готовности помочь Ватсону разоблачиться. Этот тип поведения очень напоминает ранний период их устоявшихся отношений. Действительно, это дело не могло произойти слишком много времени спустя после возвращения Холмса, его напряженность и неуверенность уже исчезли по прошествии лет. Здесь есть фамильярность, которая предполагает свершившуюся связь, однако неуверенность Холмса можно увидеть, как доказательство того, что она относительно нова. Ватсон успокаивает друга, заявляя, что визит в турецкие бани был вызван исключительно медицинскими причинами. Холмс, однако, не до конца убежден, поэтому, когда Ватсон просит объяснений, как Холмс узнал, что он посещал бани, тот заявляет: " — Путь рассуждений не так уж непонятен, Ватсон, — сказал Холмс с озорным блеском в глазах. — Он принадлежит к тому элементарному классу дедукций, которые я могу продемонстрировать, если спрошу вас, кто был с вами в кэбе сегодня утром». И снова мы видим, как на передний план выходит ревность Холмса, когда он спрашивает, кто был с Ватсоном в кэбе, и опять-таки указывает на более раннюю дату (возможно, сразу после событий «Дьяволовой ноги»). Здесь все еще игривость, однако Холмс умудряется хорошо прятать свое сомнение. Действительно, Ватсон говорит об «озорном блеске в глазах», полагая, что узы между ними остаются крепкими, несмотря на это сомнение. Холмс может случайно обеспокоиться, но он чрезвычайно доверяет другу. Фактически, Ватсон, не отвечая напрямую на страхи Холмса, ухитряется отчитать его даже за предположение, что он может сбиться с пути. Тому ничего не остается, как рассыпаться в поздравлениях, поскольку он, очевидно, понял, что не смог спрятать от друга свои истинные чувства. " — Я не согласен, что свежий пример — это объяснение, — немного резко сказал я.  — Браво, Ватсон! Очень достойное и логичное возражение». Итак, Холмс признает свою глупость, поскольку ему не следовало бы сомневаться в верности Ватсона. В этот раз возражение Ватсона совершенно заслужено. Холмс, однако, не ответил на исходный вопрос друга, поэтому продолжает, его реплика, нужно согласиться, совершенно изумительна: " — У вас есть привычка зашнуровывать ботинки определенным способом. Я вижу, что сейчас они завязаны сложным двойным узлом, а это не ваш обычный способ их завязывать. Следовательно, вы их снимали». Замечательно, не так ли, что Холмс настолько пОлно изучил Ватсона и его привычки, что может сказать, когда кто-то другой, не Ватсон, завязывал его шнурки. К несчастью, это не поможет нам в датировке, поскольку у нас нет сомнений, что Холмс уже некоторое время знал о привычках друга в шнуровке ботинок. Действительно, легко представить, что детектив знал все привычки доктора, включая самые интимные. Дедукция приводит Холмса к предположению, что Ватсон нуждается в отдыхе. Он предлагает ему поездку на континент, заявив: " — Вы говорите, что вам нужны перемены. Позвольте предложить их вам. Как насчет Лозанны, мой дорогой Ватсон — билеты 1 класса и все расходы оплачиваются по-царски?» Ответ Ватсона, естественно нужно выкрикнуть: " — Великолепно!» И здесь мы легко можем представить, что Ватсон предполагает, что Холмс поедет с ним. К сожалению, это не так, поскольку Холмс желает, чтобы Ватсон поехал вперед и начал их расследование в одиночку. Это не так уж удивительно, поскольку Холмс несколько раз посылал друга вместо себя. Хотя это может показаться знАком особого доверия, дата этого приключения отрицает, что это было заметным жестом со стороны Холмса. Действительно, Ватсон совсем не кажется тронутым доверием детектива, скорее разочарованным: он, возможно, предвкушал несколько романтических дней с Холмсом в Швейцарии. Действительно, услышав план друга, Ватсон выражает недоверие, на которое тот вынужден ответить: " — Поезжайте, мой дорогой Ватсон, и если мой смиренный совет сможет быть оценен так непомерно высоко, как 2 пенса за слово, он в вашем распоряжении днем и ночью везде, где есть Континентальный телеграф». Уверения Холмса кажутся достаточными, чтобы подавить возражения доктора, поэтому он отправляется в Лозанну начинать расследование. Это означает очень интересный поворот (весьма напоминающий события «Собаки Баскервилей»), поскольку на протяжении ватсоновских поисков он вынужден связываться с Холмсом посредством телеграмм. И Ватсон пишет; он на самом деле часто упоминает сообщения, которые шлет Холмсу, а это предполагает, что их было много. Холмс, конечно, отвечает, и Ватсон говорит, что его ответы часто были полушутливыми. Их общение очень легкое, несмотря на дело, и напоминает общение возлюбленных, разделенных большим расстоянием. Игривость Холмса в сочетании с пылкостью Ватсона заставляют гадать, не могла ли их корреспонденция позже попасть в руки Чарльза Огастеса Милвертона. Мы не сомневаемся, что письма Холмса были дейсвительно весьма живы. В конце концов, поиски приводят Ватсона во Францию. Там, в маленьком городке Монпелье, он натыкается на человека, который, как он думал, преследовал леди Фрэнсис. Ватсон заговаривает с ним на улице, чтобы выяснить, где она. Человек отвечает тем, что испускает вопль гнева и кидается на него как тигр. Это приводит к очень интересной встрече, о которой Ватсон говорит: «Его рука была на моей глотке, и сознание почти покинуло меня, когда небритый француз-мастеровой в синей блузе вылетел из кабаре напротив с дубиной в руке и нанес моему противнику сильный удар по предплечью, что заставило того ослабить хватку». Естественно, это Холмс, переодетый рабочим-французом в синей блузе пришел спасти Ватсона. Очевидно, ему не особенно нравится, когда к его другу прикасаются другие люди. Он, конечно, не захотел стоять в стороне и позволить, чтобы на того нападали. Скоро мы узнаем, что давешняя демонстрация доверия не дошла до конца расследования, поскольку как только Ватсон пришел в себя, Холмс заявляет: " — Ну, Ватсон, — сказал он, — здОрово же вы все запутали! Думаю, вам лучше вернуться со мной в Лондон ночным экспрессом». Это заявление приводит к одному очень интересному предположению, включающему возможность того, что это дело могло быть подделкой. Действительно, именно Ватсон узнал, с кем леди Фрэнсис покинула Баден, по существу, именно он раскрыл дело (даже если об этом не знает). Все его наблюдения былы необходимы Холмсу, чтобы сделать вывод касательно доктора Шлезингера и его жены. Фактически, Холмс сформировал свое мнение еще до отъезда из Лондона, однако все же последовал за Ватсоном на континент. Есть что-то в действиях детектива (видимо, во всем расследовании), что наводит исследователей на мысль, что это дело нужно поставить по хронологии сразу после «Дьяволовой ноги», что Холмс все еще приходит в себя после отказа от наркотиков (это также объясняет нужду Ватсона в поиске медицинского объяснения турецким баням). Довольно странно, но Ватсон не кажется ошарашенным приездом друга и говорит: «Час спустя Шерлок Холмс, в своем обычном наряде и стиле, расположился в моей личной комнате в гостинице». Здесь мы должны просто заимствовать выражение лица, достойное города, который они посетили, и воскликнуть:"О-ля-ля!» Вскоре после этого Холмс и Ватсон возвращаются в Лондон, где детектив начинает поиски доктора Шлезингера. Однако, пока драгоценности леди не появляются в ломбарде, он не может напасть на его след. Этот след в конце концов приводит к гробовщику, и, прибыв на место, Холмс просит: " — Ватсон, войдете? Ваша внешность вызывает доверие.» Изумительно, не так ли, что Холмс, несмотря на ревность, все же хочет отправить доктора разговаривать с женщиной, когда дело касается работы. Вера Холмса в чары Ватсона небезосновательна, и скоро тот возвращается с нужной информацией. Детектив, зная, что время дОрого и они не могут ждать ордер, спрашивает: " — Вы вооружены?» На что доктор отвечает: " — Моя палка!» Хотя это снова может быть посчитано доказательством против даты Б.-Г. (если дело имело место сразу после событий «Трех Гарридебов», как полагает Б.-Г., мы бы с полным правом ожидали увидеть подстреленного Ватсона с чем-то более существенным, нежели палка), нам здесь более интересно уверенность Холмса и ответные уверения Ватсона. Очевидно, доктор знает, что сказать, чтобы смягчить беспокойство друга. Вместе друзья врываются в дом Шлезингера, как оказалось, только для того, чтобы тот обвинил Холмса в грубом взломе. Тот соглашается, заявляя: " — Мой компаньон тоже опасный головорез». Нелишне заметить, что Холмсу нет нужды подыскивать слова. Действительно, они явно практиковались, и ничего не остается, как спросить, в первый ли раз Ватсон представляется опасным головорезом. Очень возможно, что мы бросили взгляд в… частную жизнь Холмса и Ватсона. Почти ощущаешь необходимость сделать детективу выговор: очевидно, здесь не время и не место для ролевых игр. В конце концов, друзья находят гроб, в котором лежит тело умершей женщины, но явно не леди Фрэнсис Карфэкс. Это открытие весьма раздражает Холмса, поскольку местонахождение леди снова покрыто мраком, хотя и приносит облегчение. Холмс проводит бессонную ночь, прежде чем, наконец, складывает вместе кусочки пазла. На следующее утро Вастон говорит: «Наконец, когда я проснулся утром, он ворвался в мою комнату. Он был в халате, но бледное лицо с ввалившимися глазами сказало мне, что его ночь снова была бессонной». Очаровательно, не так ли, что первой мыслью Холмса было ворваться к Ватсону. Очевидно, он чувствует себя виноватым, что оставил их постель ради своих размышлений. Ватсон, конечно, не жалеет, что Холмс провел ночь один, потому что скоро станет ясно, что его ночное бдение было совершенно необходимо, чтобы он умудрился вычислить цель покупки Шлезингером странного гроба. Разбудив Ватсона, Холмс тащит его обратно к дому Шлезингера, гле они едва успели предотвратить исполнение его плана похоронить леди Фрэнсис живой. Оторвав крышку гроба, Холмс находит ее спрятанной внутри, одурманенную парАми хлороформа. Он приходит в отчаяние, выкрикивая: " — Она мертва, Ватсон? Есть ли признаки жизни? Может, еще не слишком поздно?» Детектив здесь вне себя и должен полностью положиться на медицинскую компетентность доктора. Тот уверяет друга, что леди Карфэкс жива, но едва-едва. Действительно, позже выяснилось, что бедная женщина была без чувств, Холмсу и Ватсону пришлось передать заботу о ней мистеру Грину, человеку, безнадежно преданному ей. Дело движется к завершению, и друзья снова могут вернуться на Бейкер-стрит. В этом исследовании мы попытались определить дату событий «Исчезновения леди Фрэнсис Карфэкс», и, хотя это оказалось очень трудным, ваш автор считает, что эта история имела место в начале лета 1897 г. Совершенно очевидно, что они состоят в серьезных отношениях, однако мы видим слишком много моментов сомнений и неуверенности, чтобы считать дату более поздней.