Расшифровывая подтекст

Даты. Б.-Г. датирует события рассказа маем 1903 г. Этой дате нет реальных доказательств, но и аргументов против тоже нет. Далее мы рассмотрим хронологию рассказа (с точки зрения каноничности). Впервые опубликован в сентябре 1926 г. Синопсис. Шерлок Холмс только что получил письмо от Мэри Маберли, вилла «Три конька» в Хэрроу-Уилд, с просьбой о помощи в истолковании смысла некоей неразберихи. Представим его удивление, когда его посетил Стив Дикси, головорез, который угрожал жизни детектива, если он впутается в дело. Это подстегнуло интерес Холмса, и вскоре он понял, что в доме миссис Маберли что-то спрятано, и кто-то отчаянно хочет это получить. Это подтверждается, когда Холмс, посетив сплетника, возвращается в «Три конька» и обнаруживает, что миссис Маберли усыпили хлороформом, а вещи ее покойного сына перевернули. Интрига быстро раскрывается, Холмс выслеживает женщину, стоявшую за этим, обнаруживает историю любви и предательства и едва предотвращает скандал. Подтекст. Прежде чем мы начнем анализ подтекста, содержащегося в этой истории, необходимо вначале рассмотреть каноничность рассказа. Многие исследователи выражали сомнение в аутентичности рассказа, и действительно, исследуя его, мы находим достаточно доказательств возможности подделки. Начнем с того, что история сама по себе достаточно возмутительна. Злодейка, Изадора Клейн, стремясь вернуть рукопись, написанную сыном миссис Маберли (и тем самым избежать скандала), заходит так далеко, что пытается купить ее дом (вместе с содержимым). Когда это не срабатывает, она переходит к найму банды головорезов, чтобы взломать дом и найти документ. На самом деле, это, конечно, беллетристика, но реализма, присущего стОльким предыдущим делам Холмса, здесь явно не хватает. Так же слегка не хватает стиля Ватсона; на первый взгляд это кажется едва уловимыми, но по мере прдвижения вперед становится совершенно очевидно, что автор даже слишком стараетя писать в манере, которую обычно использует Ватсон. Но его прозе недостает естественной ватсоновской грации. Наконец, возможно наиболее ужасное из всех доказательств, Шерлок Холмс совершенно не в своем образе. Начнем с холмсовского обращения со Стивом Дикси. На самом деле, Холмс в обращении с этим персонажем выглядит не больше не меньше, чем расистом. Это весьма необычно для Холмса, особенно учитывая его непредубежденное отношение к событиям, описанным в «Желтом лице» (которое было опубликовано на 32 года раньше). Потом есть вымученные попытки Холмса шутить: действие совершенно нехарактерное для великого детектива. Он постоянно шутит и подкалывает за счет других. Это так непохоже на Холмса, что его едва можно узнать. На самом деле, бОльшая часть поведения Холмса в этом рассказе прискорбна. Временами он откровенно раздражает. Он предстает грубым, невоспитанным и неотесанным: настолько вразрез с обычным Холмсом, что невольно ожидаешь найти в его гардеробе кокон, из которого он только что вылупился. Наконец, Холмс прощает уголовное преступление, позволяя Клейн избежать наказания за участие во взломе миссис Маберли. Это не то чтобы новая территория для Холмса, но это первый раз, когда он совершает вымогательство — и особенно это стОит отметить, когда мы рассмотрим, что симпатии Холмса не на стороне преступницы. Такое нехарактерное поведение Холмса пиводит нас к очень острому вопросу: Не подделка ли «Три конька»? Это намного более популярная теория, однако, если так, мы можем полностью игнорировать, что в рассказе обнаружено очень мало подтекста. Если же не так, то мы должны рассмотреть возможное другое объяснение поведению Холмса. В этом случае, думается, ответ весьма прост. Шерлок Холмс непохож на себя, потому что Шерлок Холмс под кайфом. Если допустить, что необычное поведение Холмса в рассказе может быть полностью объяснено употреблением кокаина, то мы должны отбросить дату Б.-Г. как неверную. Вспомним, что мы предположили, что Холмс, наконец, смог побороть зависимость от кокаина в 1898 г. («Дьяволова нога»). Вполне возможно, этот процесс начался в 1896 г., но прошло несколько лет, прежде чем Холмс смог считать себя чистым. Ватсоновская уверенность и компетентность в этой истории в высшей степени намекают на дату после возвращения Холмса, поэтому мы можем не принимать в расчет время ранее 1894 г. Еще одно свидетельство в пользу более поздней даты в том, что Ватсон предстает неженатым (хотя существуют споры, проживает ли он на Бейкер-стрит). Игнорируя наше первое предположение, мы по самой меньшей мере можем отбросить годы брака Ватсона с мисс Морстен. Соединив все вместе, мы можем спокойно датировать расследование моментом между 1894 и 1897 гг. Поскольку реакция Холмса на кокаин кажется особенно сильной (отсюда его странное поведение), мы также можем предположить, что с момента последнего приема вещества прошло какое-то время. Это говорит в пользу более поздней даты (т.е. 1897 г.). На самом деле, очень возможно, что события этой истории имели место во время одного из последних рецидивов Холмса. Делаем вывод, что Холмс на самом деле был под действием кокаина и что этот рецидив был одним из последних (что подразумевает более позднюю дату), и с этой позиции рассмотрим подтекст, содержащийся в рассказе. «Я не видел Холмса несколько дней и понятия не имел о новом направлении его деятельности». Так Ватсон начинает свое повествование, и это заявление является причиной, по которой Б.-Г. делает вывод о более поздней дате и третьей женитьбе. Однако, мы должны предложить две альтернативы. Если мы на самом деле принимаем дату Б.-Г. (1903), тогда весьма возможно, что Ватсон всего лишь вернулся из Сассекса. Если, однако, мы примем более раннюю дату (1897), то нам также придется предположить, что Ватсон, расстроенный тем, что Холмс продолжил принимать наркотики, временно покинул Бейкер-стрит (хотя снял ли он другую квартиру или просто пересидел в отеле, мы сказать не можем). Следующее заявление доктора, вдобавок к предположению, что Ватсон мог вернуться на Бейкер-стрит навсегда, может также рассматриваться как свидетельство нашей теории «Холмс в тисках кокаина». «Он был в болтливом настроении в то утро и сразу усадил меня в потрепанное низкое кресло у огня, а сам свернулся со своей трубкой во рту в кресле напротив». Мы, конечно, должны признать волнение Холмса при виде друга, как и его желание снова устроить Ватсона на Бейкер-стрит (усадив в потрепанное кресло), но особенно отметим здесь разговорчивость Холмса. Действительно, хотя он, по случаю, весьма поощряет беседы, здесь это кажется неуместным. Тогда мы долны задаться вопросом, чтО породило внезапную нужду Холмса в вовлечении Ватсона в беседу. Очевидно, идея о стимуляторе (вроде кокаина) не слишком невероятна. С другой стороны, мы также можем предположить, что Холмс ощущает некоторое головокружение (Ватсон прибыл домой для утреннего секса) и что он, в благодарность, пересадил доктора с кушетки в кресло, чтобы ему было удобно. Если так, то надо признать, что Холмс в этом случае весьма внимательный бойфренд. Какая бы причина ни была, их утро вскоре нарушается появлением Стива Дикси, хулигана, который занимает некоторое время, угрожая Холмсу расправой. Холмс кажется совершенно равнодушным к угрозам, но Ватсон явно обеспокоен безопасностью детектива. Он говорит: «… или будет немного шумно, если я возьму кочергу». Весьма приятно отметить, что, невзирая на состояние их отношений, Ватсон все так же считает себя защитником Холмса. И Холмс все так же внимателен (и высоко ценит) к другу, заявляя: " — Я рад, что вам не пришлось проламывать его косматую голову, Ватсон. Я наблюдал ваши маневры с кочергой». Визит Дикси и его предупреждение, чтобы Холмс не ввязывался в дело «Трех коньков», служат толко взвинчиванию интереса Холмса к делу. Вскоре они с Ватсоном отправляются навестить миссис Мабеоли, и там Холмс впервые слышит о смерти ее сына. Дуглас Маберли в своем роде знаменитость, Холмс полагает, что его знает весь Лондон (хотя сам признает, что знает его лишь понаслышке). Любопытно тогда отметить его замечание касательно Маберли: " — Что за великолепное создание он был!» И далее: " — Я никогда не знал никого, настолько любящего жизнь. Он напряженно жил — каждой клеточкой!» Здесь мы должны признать, что Холмс страдает от измельчания знаменитостей. Остается гадать, как Ватсон справлялся с фанатской натурой Холмса. Решив, что миссис Маберли не особенно жаждет слушать его оценки ее сына, Холмс вскоре меняет курс, обращая внимание на дело. Выслушав рассказ женщины, Холмс делает вывод, что в ее доме есть что-то, имеющее огромную ценность. Тогда он спрашивает мнение Ватсона. Тот от всего сердца соглашается с теорией друга. Ответ детектива, нужно сказать, весьма красноречив: " — Доктор Ватсон согласен, значит, так и есть». Здесь мы видим меру доверия и уважения Холмса к другу, слово Ватсона может завершить теорию. Сразу после предложения, чтобы миссис Маберли позвала своего поверенного провести ночь в ее доме, Холмс и Ватсон разделяются: Детектив отправляется на поиски Лэнгдейла Пайка, знаменитого лондонского сплетника, а Ватсон, вероятно, возвращается на Бейкер-стрит. Доктор, однако, совершенно спокойно упоминает, что остаток дня не видел Холмса, что означает, что они увиделись ночью. Все же Ватсон осторожничает, говоря: «Когда я увидел моего друга рано утром в его комнате, по его поведению я ощутил, что все хорошо, но нас ждал самый неприятный сюрприз». Заметим, однако, что Ватсон упоминает не о «комнатах Холмса» (как должен был, если бы не жил на Бейкер-стрит). Он прямо говорит о «комнате», которая, как все мы знаем, к этому времени превращена в кладовку. Однако, добавим Ватсону очки за попытку. С этого момента дело быстро движется к развязке, Холмс бросается расследовать взлом дома миссис Маберли и раскрывает личность женщины, которая все и затеяла. Рассказ заканчивается на необычной ноте (хотя и не необычной для этой особой истории) — Холмс позволяет сбежать нарушителям закона. Не однажды Холмс проводил нас через процесс дедукции, но здесь более, чем где-то еще, многое приводит к сомнениям в аутентичности рассказа. Для наших целей мы должны сделать вывод, что Холмс под действием кокаина не способен выразить процесс дедукции нужными словами.