meeting road —date

Чжинхван не относился к своей работе настолько ответственно, чтобы думать в офисе только о ней. Во всяком случае, в их офисе выполняет работу в срок только он. Так что он не чувствует угрызений совести, когда стоящая над ним Еджин требует отчёт, а он думает о губах Чживона. Она замолкает, когда входная дверь распахивается с пинка, и в офис влетает полурадостный, полугрустный Кванджун. — Директор нас кинул. Офис прикроют. Мы все теперь официально безработные! — и почему-то бросается обниматься с Сонхёном. Они устраивают заключительную вечеринку в честь освобождения, но Чжинхван поспешно ретируется из офиса, забирая бумаги, фотографию матери и пачку стикеров со стола. — Эй, Чжинхван! — зовёт его Еджин. Она пробирается к нему через стулья, рвёт капроновые колготки, но ей на это самую малость плевать. В десяти сантиметрах от неё ещё больше разит спиртным. — Не хочешь сделать что-нибудь отчаянное напоследок? Плюнуть директору в лицо? Чжинхван пожимает плечами. Сумка тяжёлая. — Его всё равно здесь нет. Плевать не в кого. Еджин копирует его движение и заглядывает ему в глаза. — Хочешь целоваться? Я вот очень сильно хочу. А ты вроде свободный. Нет, чуть не слетает с языка. Непонятно только, к какому вопросу этот ответ. Он вот надеется, что на первый, хотя что-то едкое уже охватывает изнутри и прорастает на рёбрах. Он вспоминает, как шептал Чживону на ночь четыре месяца назад, что у них в офисе есть странная, сумасшедшая, но красивая Еджин, с которой не грех запереться в коморке на семь минут рая. Чживон улыбался сквозь сон, а Чжинхван до сих пор не знает, правду говорил или нет. Сейчас вот говорит правду. — Не хочу, — улыбаясь уголками губ. Она тускнеет, но ненадолго. «Я не создан для этого. Для чего же я тогда создан?» Она всё равно целует его в щёку, кладя тёплые ладони на плечи, оставляя отпечаток розовой помады на коже. Чжинхван благодарно и немного смущённо ей улыбается; даже забывает о Чживоне и его губах — всего на секунду. А Чживон вот ни на минуту забыть не может. Мягкость утра, проплывающий силуэт города перед глазами, на заднем плане, на переднем — хён. С его этими глазами-убийцами и тёплым языком. Чживон даже покурить выйти не может: что балкон, что сигареты только напоминают. Ни Ханбин, ни Донхёк не звонят ему за весь день. Мама присылает ему сообщение: «Как ты там, сынок?» Он закрывает лицо ладонями и чуть не отправляет: «Ну, кажется влюблён в парня». Ближе к шести вечера Ханбин всё-таки звонит. Но не говорит ничего важного. — Вот пары проёбывал по экономике, а мне сегодня звонят и говорят, что к зачёту не допустят. И что мне делать? Чживон пожимает плечами. Чживон вспоминает балкон и руки, обнимающие плечи. — Принеси там работы какие, конспекты, — Ханбин устало выдыхает в трубку. — Чувак, это тот самый принципиальный препод, который не принимает ничего и всех валит. По телевизору крутят странное кино с девочкой-самоубийцей и мальчиком-инвалидом. Чживон вспоминает фильм про геев, с которого вечером плакал Чжинхван, а ещё их с Донхёком разговор на диване одним неясным днём. — Как там Донхёк? Давно его не видел. Ханбин молчит несколько секунд. А Чживон даже не понимает, что только что сделал, просто забывается в пространстве. — Чувак, ты издеваешься? Я тебе говорю про проблемы с учёбой, а ты мне про Донхёка? Щёлкает замок двери. В один момент всё происходящее теряет смысл. Всё, кроме открывающейся входной двери. Ханбин продолжает бурчать в телефон. А они встречаются глазами и смотрят так долго, будто не знают, что сказать. Чживон вот даже не представляет. Чжинхван не хочет. — Так… рано? — Ханбин переспрашивает. — Да… с работы уволили. Точнее, нас больше не существует. Директор кинул. — Чживон понимающе кивает и прижимает телефон к уху сильнее. Ханбин умеет быть очень громким. — С кем ты?.. — Это Ханбин. Чжинхван кивает тоже. — Блять, я сейчас трубку брошу, — обижается. Чживону до странного, до нелепого нечего сказать. А кажется, что слов и не надо. Можно просто смотреть на него, поджимая губы в неловком молчании, и вспоминать, вспоминать, вспоминать. Холодный ветер, тёплые объятия, яркие прикосновения. Только непонятно зачем. Но Чживону не нужен ответ. Чжинхван стоит в осеннем пальто и сумкой у ног. Ему хочется снять с себя весь этот день, повесить и оставить в углу прихожей до конца месяца; ещё — подойти к Чживону, будто ему не страшно и не больно, как ни в чём не бывало положить голову на колени, успокоить нервы. Чживон приподнимает уголки губ, точно понимает. — Прости, — непонятно кому. Чжинхван улыбается глазами. Щемит сердце. Ханбин что-то отвечает — он не слышит. Не слышит, как Чжинхван проходит мимо дивана в комнату и валится на кровать. Наверное, им нужно время. Нужно оттаять и переболеть, пережить и принять, забыть, но вспомнить и улыбнуться, потому что заболело снова. Наверное, так делается у нормальных людей. А они, видимо, не совсем нормальные, раз не хотят ничего из этого. Они встречаются на кухне ночью, когда решают перебороть себя и выпить по чашке какао. Чжинхван достаёт шоколадную пасту и так и застывает с ней у открытого холодильника. — Приготовишь мне тосты с шоколадной пастой? Непонятно, кто из них вспоминает это раньше. Но Чживон нервно обкусывает губы, когда хён тянется за хлебом через весь стол. — Ты… Наверное, не обязан, хотел сказать Бобби. А в голову лезло только «ты потрясающий». В итоге ужинают тостами и обжигающим пальцы какао. Так же молча, как два часа назад. Тишина пополам, разливается по кружкам, выпивается постепенно, судорожно, не торопясь. Чживон рассматривает узор на обоях, кухонный сервиз, чжинхванов профиль, его ключицы и губы, которые — о мой бог — он только вчера целовал. И всё кажется таким туманным и неосязаемым. И каждый из них ждёт, когда кто-нибудь решится. Но никто не решается. Наверное, им нужно время. Которого у них нет. Поэтому, наверное, (а ещё потому что очень сильно хотелось), когда Чжинхван моет посуду, Чживон подходит к нему сзади и обнимает. Утыкается носом в волосы. Всплеск. Кажется, падает тарелка, но Чживон не обращает на это особо внимания. Чжинхван так и не домывает посуду. Вода остаётся включенной, пока они целуются у раковины, Чживон сжимает бёдра ладонями, Чжинхван кусает его губы и обнимает за шею. Тишина больше не кажется такой неловкой.