Пути к сердцу

      Джейтал ходит по оружейной лавке крадучись, мягко ступает, разглядывает выставленное на витрине оружие как ювелирные украшения, мысленно примеряя на себя. Железо? Нет, железо она не любит. Изумруд в резной рукояти? Нет, не подойдет к ее глазам… Хм, прекрасный кинжал, так и призывающий перерезать кому-нибудь глотку… заманчиво, но нет, не ее профиль. Джейтал любит что-то внушительное, монументальное, приличествующее последовательнице Бледной Принцессы — будь то коса, алебарда или на худой конец двуручный меч. Нацриэль, владелица лавки, завершает разговор с Габриэлом Чешуйчатым Кулаком и обращает на нее свой взор. Очень светлокожая, беловолосая, с изможденным бессонницей лицом и горящими идеями глазами, эта эльфийка выглядит словно воплощение Бледной Принцессы, именно такой, какой она представляется инквизитору. Джейтал нравится это мысленное сравнение. Обычно эльфам она не доверяет — она в принципе не особенно доверяет живым, но эльфам особенно. Однако в этой девушке есть… что-то. Что-то, что заставляет подойти, смерить взглядом, спросить об оружии, что интересно ей — холодном, смертоносном и желательно сеющем среди врагов страх и безумие. Нацриэль, едва услышав вопрос, буквально загорается изнутри энтузиазмом, речь ее становится восторженной и быстрой: — У меня есть несколько экземпляров, что могли бы вас заинтересовать, но, боюсь, это все одноручные мечи и кинжалы. Но это не проблема! Дайте мне время, и я сделаю для вас косу, которой не будет аналогов! У соратников барона должно быть отборное снаряжение, и я, как лучший оружейник отсюда и до Кьенина, предоставлю вам его. «Что же ты тогда делаешь здесь, «лучший оружейник»? Неужто тебе не нашлось места в Рестове, куда более крупном и развитом поселении?» — думает про себя Джейтал. Думает и подмечает, как, вдруг закашлявшись, эльфийка на краткий миг прижимает ко рту носовой платок, а отнимает его и прячет — так же быстро — уже со следами темно-красных брызг. «Вот оно что», — отчего-то с тревогой осознает инквизитор. Эта фарфоровая бледность, эти круги под глазами из-за бессонных ночей — бессонных не по собственной воле, но из-за попыток успеть оставить после себя след, осколок своего угасающего гения… «Нельзя дать этому таланту пропасть», — на пути в столицу размышляет Джейтал, однако понимает, что одной лишь ее воли здесь мало. За что ее саму избрала Ургатоа, вернув к жизни? Ни божественной красотой, ни особыми талантами беглянка из Кьенина не отличалась никогда. Быть может, воля и ненасытная жажда к жизни? Если богине хватило этого для ее милости, то мимо куда более достойного кандидата на вечность она не сможет пройти. … На втором этаже таверны, в своей комнате Джейтал как обычно встречает то потерянное существо, что она не так давно практически случайно воскресила. Эльфийка. Молодая. Красивая — но совершенно бестолковая и бесполезная. Только и делает, что жмется по углам, вопрошая оставивших ее богов, за что ей это «проклятье». Джейтал уже тысячу раз пожалела о том, что не бросила ее труп на корм воронам — хотя бы надоедливого нытья было меньше. Инквизитор забирается на кровать с ногами, складывает их под собой — она все равно не спит, так что чистота одеяла ее не волнует — и начинает говорить, не то с эльфийкой-нежитью, не то сама с собой о том, что именно мастерам, истинным гениям в первую очередь пристало получать этот дивный дар — не-жизнь, бессмертие. Эльфийка слушает, копирует ее позу, и постепенно они обе впадают в транс, обращая свое послание к Ургатоа. Через две недели на пороге комнаты Джейтал внезапно возникает сама Нацриэль. Кожа ее лица еще более бледна, чем раньше, а запавшие в череп серые глаза сияют нездоровым лихорадочным блеском. Коротко поклонившись, она проходит в помещение, и практически сразу срывается с места в карьер: — Прошу прощения за вторжение, но я не могу ждать, время поджимает. По поводу вашей косы… Разложив на столе чертежи, она быстро уточняет пожелания заказчицы по столь мелким нюансам, что теперь Джейтал абсолютно уверена: Нацриэль — превосходный мастер своего дела. Как же жестока судьба смертных… впрочем, у инквизитора есть от нее лекарство. Только бы Ургатоа была с ней солидарна. — Благодарю. Уверена, к калистрилу, четвертого дня, все будет готово, — пытаясь откланяться, оружейница вдруг заходится кашлем, таким, что никакой платок уже не помогает, и брызги крови орошают ковер. — Извините. Джейтал смотрит внимательно, обеспокоенно — можно было бы сказать «с участием», но этого чувства она не ощущала никогда. Скорее с острой жалостью от того, если вдруг пропадет этот талант — и все же да, красота, пусть и изувеченная нынче болезнью — она будет скорбеть о такой утрате. Внезапно она чувствует, как тепло наполняет кисти ее рук. Примерно то же происходило, когда она… когда она воскресила бесполезную эльфийку! Богиня дала знак. Джейтал улыбается самой своей дружелюбной улыбкой, подступая к гостье и, протягивая руку, стирает со щеки замершей девушки кровавый потек. — Не торопитесь, делайте все как надо. Если вы действительно так хороши, как говорите — и как мне кажется — то у меня будет для вас ответный подарок. Болезненно бледные щеки Нацриэль покрывает легкий румянец. — Ну что вы, не стоит… — Поверьте, вы не сможете от него отказаться, — смеется инквизитор, немного пугая тем самым гостью. — А теперь — ступайте, отдохните с дороги. Нацриэль, отогнав смущение и легкий испуг, махнув рукой, бросает устало, уже выходя за дверь: — Боюсь, у меня нет на это времени. Дверь за эльфийкой закрывается; Джейтал, глядя словно бы сквозь дверное полотно, подносит ладонь к лицу и, высунув язык, слизывает с большого пальца кровь, стертую с чужого лица — и сладко жмурится. Три недели, ровно четвертого дня. Джейтал заносит кисть над поверхностью двери, чтобы постучать — но слышит, как что-то с грохотом падает на пол в самой мастерской. Наподдав плечом, она вламывается внутрь. На полу, опрокинув одну из витрин, лицом вниз лежит мастер Нацриэль; рука ее, притиснутая к полу, дрожит в напряжении, она силится подняться — но не может. Присев рядом, инквизитор осторожно отрывает ее от пола. Тело легкое, как пушинка… — Не-не надо, — булькает эльфийка; ее изъеденные болезнью легкие полны жидкости, — просто поставьте меня на н-ноги, — и, поддерживаемая Джейтал, она таки становится вертикально, хоть и чуть согнувшись. Осознав, кто перед ней, Нацриэль вдруг корчит гримасу, она едва не плачет. — Я не успела! Простите меня… я не смогла! — и в голосе ее столько отчаяния, сколько Джейтал не слыхала даже в устах погибающих селений и целых народов. — Что ж, хотя бы покажите ее, — пожимает плечами инквизитор. Значит, она все же ошиблась… неприятно. Полусогнутая, Нацриэль бредет к закрытой железной витрине с замком, кое-как его открывает — и взору Джейтал предстает совершенное воплощение оружейного искусства. Литая гладкая рукоять косы, украшенная узорами, с изящным изгибом переходит в мощное лезвие, даже при взгляде на которое можно порезаться; кончик его загнут, словно клюв хищной птицы, а на стыке рукояти и острия мерцает загадочно неграненый кроваво-алый рубин. — Верно, болезнь повредила вам разум. Она великолепна! — с придыханием заключает Джейтал, руки которой сами тянутся к великолепному оружию. Ее влечет к нему, а косу — к ней, и нет силы сдержать порыв — лоснящееся древко оказывается в жадных холодных руках, нежится в первых ласковых прикосновениях своей владелицы. Но, оседая рядом со створкой витрины на колени, Нацриэль все равно сокрушенно качает головой. — Да, выглядит она неплохо, но я чувствую, что что-то не доделала. В ней что-то не так. Она пуста внутри. В ней нет жизни. — Как и в вас ее почти не осталось, — с нотами сожаления в обычно бесстрастном голосе произносит Джейтал, склоняясь к девушке, проводя тонкими пальцами по заострившейся линии подбородка. Тень рока пробегает по лицу мастера, она дышит часто и хрипло. — Это прекрасное оружие, Нацриэль, как бы вы ни считали. И потому я сделаю вам свой ответный подарок — если ваша суть его не отринет. Сквозь пелену подступающей агонии девушка пытается осознать, о чем говорит эта странная эльфийка с холодными руками и цепким взглядом; ее фигура, сжимающая косу, великолепное произведение, последний шедевр, кажется самой служанкой смерти, пришедшей за ней. В мозгу, почти лишенном кислорода, вспыхивает последнее, что кажется таким важным: — С-служанка… имя... оружия… В ту секунду, когда глаза Нацриэль закатываются, а тело начинает дергаться, заходясь в булькающем кашле, Джейтал смотрит на косу — и понимает. Служанка. Служанка Ургатоа — вот имя ее новой косы, великолепнейшей из всех. И, как истинная прислужница, она должна нести ее волю. …И, схватив одной рукой Нацриэль за белые волосы, она делает размашистый разрез на ее горле перехваченным другой рукой лезвием Служанки. Кровь хлещет на дощатый пол, однако недолго — в изможденном смертельной болезнью теле ее и так было не сильно много. Пару раз вздрогнув, труп мастера замирает. А потом ладони Джейтал раскаляются от ниспосланной божественной энергии. Спустя неделю инквизитор стучится в уже знакомую дверь мастерской. — Открыто! — слышится изнутри, и она заходит. Следов на полу уже давно нет, они тщательно стерты, как и следы былого недомогания стерты с лица Нацриэль. Неживая бледность осталась, словно печать благословения Принцессы, но в целом мастер выглядит куда живее, чем раньше. На бескровных губах ее играет улыбка. — А, это вы! Проходите, пожалуйста. Желаете еще что-нибудь? Джейтал смеется, машет рукой: — Ну что вы, я не так жестока — заставлять пытаться превзойти саму себя. Вы и так буквально отдали жизнь моему оружию! Я не могу просить о большем. Хм, пожалуй, пора прекращать ходить в походы вместе с Регонгаром — инквизитору Ургатоа не пристало сыпать каламбурами. Однако Нацриэль не в обиде. — Взамен я получила нечто гораздо большее, — серые глаза эльфийки сверкают сталью уверенности, — возможность творить вечно! И все благодаря вам. Взгляд ее можно было бы назвать влюбленным, не будь девушка так безнадежно мертва. — М-м, кстати о творении: я привела кое-кого. Подойди, — инквизитор кивает фигуре, до этого топтавшейся в тени у порога. Молодая эльфийка с грустным серовато-белым лицом, спотыкаясь, подходит к прилавку. — Не знаю, будет ли с нее толк в качестве подмастерья, но пусть хотя бы попробует. Может, перестанет ныть о цели своего существования, — инквизитор морщится, словно бы от зубной боли. Под презрительным взглядом мастера мертвая девушка переходит за стойку; та пожимает плечами. — Посмотрим. Впереди у меня много времени, чтобы научить ее хоть чему-то. Джейтал накрывает ее грубоватую холодную руку своей и кивает, та кивает в ответ, чуть улыбаясь. — Рада служить вам. Джейтал уходит, раздумывая о том, как по велению ее богини мастер и его оружие разделили одну душу и одно имя на двоих — но оба принадлежат ей и служат.