Драконьи сны

Доран Земля пружинила под ногами, и ступать приходилось осторожно. О месте встречи Доран многое мог рассказать, и обширная история этих мест не заняла бы в повествовании и трети. Кому какое дело до цивилизации, чьи кости ещё гниют среди заболоченных тропических лесов? Куда важнее то, что происходит здесь теперь. Начать с озверевшего гнуса. Продолжить удушающей гнилостной вонью, которую издавали, страшно подумать, цветы. Сдобрить невыносимой жарой. И закончить тем, что именно здесь должна состояться важнейшая встреча. В промежутках между простыми фактами умещалась вся глубина раздражения и страхов Дорана. Они со спутниками собирались совершить немыслимое. Бросить вызов тем, кто многие века наводил ужас на смертных. Даже на тех, кто никогда не видел в небе их чёрных крыльев. Сегодня Доран собирался заставить сдаться матриарха чёрных драконов. Ему было страшно, но... от одной мысли о победе сладко тянуло под ложечкой. О его достижении будут вспоминать веками после того, как самого чародея не станет. А вот провал будет означать, что не отыщется даже костей Дорана, и в семейную крипту спустят пустой гроб. Скорее всего даже без имени. Провал тоже будут вспоминать долгие века, и зубоскалить без устали. Такого удовольствия доставить недругам и заклятым друзьям Доран не собирался. Нужно успокоиться. На страх и сомнения времени не осталось ещё до отбытия. Чтобы исполнить возложенный на него долг, Доран сделает всё, что возможно и невозможно. Как делал с самого вступления под сень Водных садов. Ничего, что против него вскоре выйдет смертельно непредсказуемое существо, которому предстоит сделать страшное предложение и доказать: отказ принят не будет. Непросто да. Но Доран доказывал и более спорные факты, а обстоятельства немногим уступали нынешним. За это одни высоко ценили его, а другие от всей души завидовали и ненавидели. В двух шагах справа от Дорана пошатнулся и упал на колени один из геомантов. Всего их было пятеро, именно столько спутников позволили привести хозяева леса. Ограничение диктовало жестокие решения: их всех до того накачали силой, что шли они, шатаясь как пьяные. Это было не первое падение, и чародей с беспокойством потянулся к несчастному – не хватало, чтобы удерживаемая в стенах человеческой плоти сила вырвалась наружу раньше времени. В этот поход выбирали лучших, но кто поручится, что и в лучшем не скрывается пропущенная мудрыми наставниками червоточина? Геомант застонал, уловив прикосновение, и согнулся в три погибели, почти исчез среди буйно разросшихся папоротников. Держится, но с трудом. Надо бы убрать его отсюда, но уже слишком поздно, замены не будет, а до места встречи рукой подать. Их наверняка уже ждут. Не стоит испытывать терпение чёрного дракона: его почти нет, а вот злопамятства хватит на многие десятки жалких людишек. Оставалось только положиться на то, что не ошибся в расчётах архимаг. Не хватало ещё вместо переговоров упреждающего удара. Его последствия нетрудно представить, даже не имея ни капли воображения. Доран отсутствием такового, как и большинство коллег, не страдал. Ноша геоманта тяжела и в лучшие времена. Теперь же земля неумолимо тянула своего слугу, заставляла лечь и раствориться в ней, не тратя время на подспудные убеждения. Её мощи хватало, чтобы не обращаться к разуму, и признавала она только тех, кто способен нести бремя на своих плечах. Крепко стоящих на ногах. Почти все геоманты вырастали в угрюмых и неторопливых верзил, даже окажись их родители карликами. Сломить их упрямство или одолеть их силой – очень непростое дело. Не каждому повезёт увидеть такую победу, тем более одержать её. Но перед заёмной силой, бывает, остаются беззащитными и лучшие. Скольких сгубила она уже, и скольких ещё сгубит. Геомант уже заваливался на бок, когда Доран подошёл к нему. Лицо его помертвело от предельного напряжения сил. Он мог перенести тяжёлое ранение и раздавить вражеский череп голыми руками, но сейчас против него восставало собственное тело, и он оказался бессилен. Скоро этому бедняге придётся осознать: он никогда не обретёт могущества своих наставников. Он уже надорвался, пошёл трещинами, и этого стихия не простит ему. Однако же с последствиями он будет разбираться позже. Если вообще доживёт до встречи с ними. Вода к земле добра и беспощадна. Ей уступают и почва, и песок, и камень, она размывает и точит их, и без неё не схватится за них жизнь. Доран боролся с глухим раздражением, зная: выбрали его для столь важного дела не столько за личные заслуги, сколько за то, что вода слушала его. Выбор стихии, пусть и делавший ему честь, всё-таки заставлял испытывать муки ущемлённой гордости. Однако это не избавляло от обязанностей перед спутниками. Они сейчас опасны и для себя, и для окружающих, и для исхода дела, которое, в случае успеха, прославит имя Дорана в веках. Ради победы стоило смирить гордыню и признать: ему повезло, а другим нет. Выбор мог пасть на любого выпускника Водных садов, имеющего право больше, чем на десять волн. Мог, но выбрали всё же Дорана. Значит, было за что, и точка. Больших усилий не потребовалось. Главное – правильно приложенное усилие, этому учили в Водных садах, и это Доран умел получше многих. Вскоре тяжёлая, давящая сила земли подчинилась, и неохотно затаилась в глубине повреждённого тела. Взгляд геоманта прояснился, и хоть на лбу у него всё ещё блестел холодный пот, а руки предательски дрожали, судорожно вцепившись в похожий на обтёсанную морскими волнами корягу посох, но он уже владеет собой и непомерной ношей заёмного могущества. Чувствуя, как утекает поднявшаяся было девятым валом сила, как отступает в дальние закоулки души и нехотя укладывается там, оставляя холод и отвратительную мелкую дрожь, Доран молча протянул несчастному руку. Самому бы не потратить лишнего, не привлечь внимания взбалмошных хозяев древних руин. Как всё это не вовремя... – Идти можешь? Ответа дожидаться Доран не стал: говорить ни этот геомант, ни четверо других, были не в силах. Можно только развернуться и идти, оставляя несчастного стоять, покачиваясь, на широко расставленных ногах. Его бы всё-таки убрать отсюда, во избежание. Да только поздно, и пострадавший либо пойдёт дальше, либо сорвёт всё дело, да с таким треском, что все прилегающие земли опустеют и станут непригодными для жизни ещё до конца недели. Может даже быстрее. Чем это отзовётся в многолюдных городах севера, не хотелось даже думать. Позади раздались неуверенные шаги. Молодец, понимает, что проявил уже достаточно слабости. Последнее дело – показывать слабость тем, кто вскоре преградит людям путь в сердце леса, туда, где в окружении древних деревьев, словно огромный глаз, глядит в небо пронзительно синий омут идеально круглой формы. Взглянуть бы на него хоть одним глазком... но за такую дерзость Доран мог рассчитывать только на смерть, и не самую безболезненную. Погибнуть из-за праздного любопытства, быть осмеянным, а затем позабытым – этого он допустить не мог. Пусть охраняют волшебное озеро чёрные драконы, Доран пришёл к ним не за тем, чтобы увидеть его и умереть. Отсюда он уйдёт с победой. Или уже не уйдёт. Деревья расступились, и под ногами вновь была надёжная земная твердь. Но радоваться этому ни Доран, ни его спутники не успевали. Их уже ждали, и это было скверно: хозяева не отличались ни терпением, ни тактом, ни предупредительностью. Они расположились на холме, и за их спинами, как одинокий зуб из слабой десны, торчал огромный обломок древней стены. Остатки барельефа изображали какую-то позабытую битву. Но до картин ли было всем сейчас. Доран почти не сомневался: никто и не взглянул на мёртвый камень. Он сам лишь по намертво укоренившейся привычке замечал вокруг хоть что-нибудь, кроме степенно выступившей им навстречу женщины. Она была немолода и не блистала красотой. Но всё это Доран понял много позже, вспоминая встречу. Увидев же матриарха чёрных драконов, принявшую ради встречи с ним человеческий облик, он понял, что позабыл дышать, только когда потемнело в глазах, а ноги начали предательски подкашиваться. Она будила в нём желания, которых он не знал с тех пор, как вошёл в Водные сады. Доран, как зачарованный, следил за её плавными движениями, и с ужасом понимал, что позабыл все заготовленные для разговора с ней слова. До чего же глупыми казались недавние честолюбивые мечты – одолеть её, заставить подчиниться, прославиться, как победитель дракона, не пролив крови... Подошедший сзади геомант всё ещё с трудом держался на ногах. Шатался, будто пьяный, да и взгляд у него всё ещё был стеклянный от перенесённой боли. Однако его рука, тяжело опустившаяся Дорану на плечо, заставила очнуться и осознать: его только что едва не околдовали. Она одарила гостей насмешливой улыбкой, и решительно спустилась с холма. Казалось, будто травы не склоняются, чтобы лечь ей под ноги. Найдётся ли на свете следопыт, что выследит её? Была она полнотела и черна как уголь, и чёрные кудри её ниспадали почти до земли. Хоть наваждение и сгинуло, но Доран по-прежнему не мог отвести взгляд от её плавно покачивающихся бёдер. Наготу матриарха прикрывала золотой чешуёй россыпь тяжёлых старых монет. Больше она не носила ничего. С каждым её шагом Доран чувствовал, как с восхищением смешивается тревога: к нему приближался зверь, способный не оставить от него даже кучки костей. Приближался, всё так же насмешливо улыбаясь, осознавая собственную красоту и власть над низкими желаниями и тайными помыслами, следя за каждым движением людей, готовый в любой момент сделать их своей добычей. То, что она стоит перед ним, и разделяют их всего три шага, Доран понял с большим опозданием, а отшатнулся так неловко и поспешно, что драконица рассмеялась. От звука её смеха пробирала сладкая дрожь, и неподвижный влажный воздух застревал в горле. Чародей зажмурился, собирая в кулак волю, и это повеселило её ещё больше. – Не мои ли мальчики хвалили смертного императора – мол, знает толк в храбрецах? Или нет его так же давно, как тех, кто строил этот город? Широким жестом обводя руины, безнадёжно проигравшие лесу битву за жизнь, драконица скалилась, показывая ровный ряд белых зубов с красноречиво выступающими клыками. Даже под маской человека она оставалась хищником. О чёрных драконах говорят, будто они не из самых умных, а вот гордыни и тщеславия им не занимать. Каждый из них уверен: он переживёт любое царство смертных, унаследует его богатства и будет спать среди его костей. Каждый убеждён: его смерть – не дело копошащихся в грязи червей, что умирают, едва успев родиться. Стоит ли потакать этим порокам? Стоит ли поступать иначе, рискуя встретиться с ещё одной знаменитой чертой драконьего характера – вспыльчивостью? – Как не оробеть перед прекрасной Халтирр, матерью стаи? – ответил Доран, лишь самую малость склоняя голову и не выпуская её из виду. Похоже, выбрал он неверные слова: улыбка Халтирр померкла, полные губы сжались, а смотрела она куда-то ему за спину. Может, и не в словах дело, а в выборе спутников. Что ж... это неизбежно. – Настал день, когда мне грубо льстят смертные, – бросила тем временем Халтирр. – Льстят. Вместо того, чтобы угрожать, как и собирались. Они, может быть, тоже сражены моей красотой? В её жёлтых, как старое золото, глазах медленно разгоралась ярость, и Доран понимал, что стоит у неё на пути. Хотелось отступить. Исчезнуть. Под землю провалиться. Что угодно, только бы не преграждать путь матери стаи. Но Доран знал: права отступить он лишился, когда ответил согласием на предложение архимага. Так же было и с его спутниками, которым не хватало сил на то, чтобы ответить за себя перед Халтирр. Сразить их своей красотой она, конечно, не могла, не до красоты им. Но сообщать об этом ей чародей не собирался. – Не буду отрицать: я стану угрожать тебе, – решительно расправляя плечи и делая шаг вперёд, сказал Доран. – Если другого пути нет – пусть будут угрозы. А вот эти слова пришлись Халтирр по нраву, и улыбка вернулась на её похожее на луну лицо. – Почти верю тебе, колдун. Но как ты будешь угрожать мне, если ни один из вас не знает ветра? Она, должно быть, удивлялась этакой глупости: явиться в её вотчину, не приведя ни одного погонщика ветров, принявшего посвящение неизмеримой высоты и режущего вихря. Какие могут быть угрозы небесам от земли и моря? Сколь угодно пусть вздымаются волнами да тянутся горными пиками – не достать облаков, не удержать ветра им. Доран не торопился раскрывать свои секреты. Кроме секретов, не было у него против Халтирр никакого оружия. – Быть может, для начала выслушаешь, с чем пришли мы к тебе, прекрасная Халтирр? – вновь наклоняя голову, и вновь не сводя с драконицы взгляда, спросил чародей. Она насмешливо фыркнула и плавно повела рукой. – Я слушаю тебя, колдун. – И, улыбнувшись недобро, добавила: – Пока ещё слушаю. Не приходилось сомневаться: услышав требование Дорана, Халтирр взбесится. Непросто было вообразить её в ярости, но это случится. Она стара и не обделена мудростью. Но жгучую, полную яда кровь свою даже мать стаи обуздать может не всегда. Казалось, время замедлило бег. Притихла раскричавшаяся было дурным голосом где-то высоко в зелёном хаосе ветвей птица. Или это была обезьяна, а может ещё какая невиданная тварь? Удивительно, что Доран был в состоянии думать о таких мелочах, когда смерть улыбалась ему в лицо, ожидая услышать, как он готов отдаться в её власть. – Отдай мне младшего из твоих мужей, прекрасная Халтирр. Собственный голос до слуха Дорана добрался слабым отголоском, словно с его словами вдоволь позабавилось эхо. И наступила тишина, готовая разразиться бурей. Буря не разразилась, и гром не грянул. Доран был поставлен в тупик, и улыбка Халтирр сделалась ещё шире. – А если не отдам, то что? – ласково поинтересовалась мать стаи, и чародей вдруг обнаружил, что их уже почти ничто не разделяет. Она стояла вплотную и скалилась в ехидной улыбке. Не отшатнуться от неё во второй раз стоило Дорану титанического усилия воли. - Если не отдашь... тогда мы разрушим Голубой омут, - проговорил он с расстановкой. Её руку у себя на горле Доран ощутил, уже оказавшись вздёрнутым в воздух. Кто бы подумать мог, что в женском теле скрыта этакая силища. Здесь и принять бы ему смерть... но, даже не касаясь земли, он почувствовал, как та задрожала. Тяжка ноша пришедших с ним геоманов, и каждый из них знал, как должен поступить. В них не осталось места ни страху, ни любопытству, всё что могли они – это исполнить волю архимага, чётко и неукоснительно. Вечность мучений – ради единственного мига, за которым притаилась пустота. Мгновением позже Доран, кашляя, скрючился на земле у ног Халтирр. За её спиной, словно тени, выросли пятеро мужчин. Только что были на холме, и вот они, совсем близко. Похожи на драконицу, как сыновья на мать, но со всей очевидностью ни один из них не был ей только сыном. Один из них должен стать наградой Дорану за победу. Как знать, который. Халтирр, презрительно скривив губы, водрузила босую ступню на голову чародея. Надавила лишь самую малость, вжимая в мягкий ковёр из прелой листвы и умирающих трав, но Доран почувствовал, как протестующе затрещал череп. – Твои люди-камни не так тяжелы, как думают. Мои мальчики легко доставят их в ваши города, если они посмеют повторить угрозу, – говорила драконица. – Тебя же за твои слова я отдам тому, кого ты посмел у меня требовать. Он молод, и ещё ни разу не пробовал вашей поганой крови. Жаль портить его... Доран тихонько рассмеялся. Ему бы ужаснуться, представив, что способен учинить надорвавшийся геомант посреди города. Но у него остались ещё секреты, и их хватит, чтобы победить. – Торопишься, прекрасная Халтирр... – прохрипел чародей, - а между тем всего ещё не знаешь. Она молчала. Слушала. Доран чувствовал её растущую тревогу. Халтирр могла сколь угодно считать себя неуязвимой для червей вроде него. Но она знала получше многих, как уязвим её драгоценный Голубой омут. Готовясь стать матерями, чёрные драконицы поднимаются в небо над бескрайними болотами. Нет зрелища прекрасней и запретней их полёта. Увидеть его может означать смерть, но говорят, это стоит жизни, и от рассказов спасшихся свидетелей действительно захватывает дух. Однако же за красотой полёта скрывается простая и жестокая правда. Чтобы продолжить род, назвавшись матерью стаи, беременная драконица должна драться. Случается, что до смерти. Чем больше крови прольётся в воду под крыльями будущих матерей, тем чище будет вода. Тем больше надежд на то, что из отложенных яиц выйдет на свет будущая мать или будущий отец. Хотя бы пара на кладку. Любой дракон, что появился на свет в трясине, в грязи и тёплом иле, будет глуп и злобен, к тому же мал и слаб. Он будет яростно защищать родные гнездовья, но на большее, увы, не способен. Действительно страшны лишь те, кто не лежал в гнилой воде. Такие, как Халтирр. Такие, как её мужья. Все они рождены в Голубом омуте, вода которого от пролитой драконьей крови прозрачна, как слеза. Потерять это сокровище для стаи будет означать конец: новое очищение займёт слишком много времени, потребует слишком много крови. Возможно, смерти всех дракониц стаи будет мало. Не для мелких угроз привёл Доран в эти леса изнемогающих от заёмной силы геомантов. Не унести ни одному смертному той силы, что сделает его действительно опасным для стаи. Не одолеть шести чародеям шестерых драконов. Но целой стае не выстоять против человеческой подлости. На волосок разминулся Доран со смертью, и отступила Халтирр, когда над лесом далёким раскатом грома пронёсся рёв её стаи. Не понимая слов драконьего языка, ещё не решаясь подняться, Доран знал, что одержал победу. Случилось то, ради чего пришли с ним пятеро геомантов. Не зря несли они свою непосильную ношу. Теперь драконы будут знать: угрозу свою выполнить люди способны. Он видел страх в глазах матери стаи. Этого она не простит ему, и однажды потребует вернуть долг. Доран мог лишь надеяться, что доживёт до того дня, когда Халтирр отомстит ему за пережитый ужас, за взятое заёмной силой право уничтожить её семью. Гнев её спутников вспыхнул мгновенно, и времени остудить его не хватило бы ни у кого на свете. Кровь двух из пяти геомантов хлынула на землю, не успел ещё затихнуть рёв далёких стражей омута. Один лишился головы. Другой несколько мучительных мгновений в недоумении взирал на бьющееся в окровавленных руках сердце. Удивительно, какими быстрыми могут они быть, даже под маской людей. Казалось, воздух не успел заметить их движения. Чудо, что выбрали они не Дорана. Никакого чуда. В их глазах Доран принадлежал Халтирр, и только она могла отдать его кому-то из них или убить сама. Дорану оставалось лишь воспользоваться тем, что они промедлили, давая оставшимся в живых пропитаться страхом, осознать, что ждёт их. Тщеславие их было на руку чародею. – Умрём мы – и омут смешается с болотной грязью, - поднимаясь, объявил он. Говорить всё ещё было трудно, хватку Халтирр он будет вспоминать долго. Но как же приятно было говорить вместо того, чтоб орошать жирную грязь и гниющие листья собственной кровью. Доран лгал. Доставленная так близко, как возможно, к сердцу драконьих владений сила обрела форму, имела направление и выглядела убедительно. Кого не убедят десятки каменных червей, вспоровших землю и окруживших Голубой омут, готовых нырнуть в него, неся за собой ил и гнилую воду? Беда была в том, что это было всё, и для повтора нужно много больше сил и участие самого архимага, а не кого-то из его приближённых, чья рука направила силу теперь. Доран лгал. Но пережитые страх и унижение разбудили в нём достаточно злобы, чтобы это скрыть. Встав на ноги, чародей ликовал, и сцеженные сквозь зубы слова Халтирр лишь ещё больше порадовали его. - Будь ты проклят, червь, - сказала она, и тени улыбки более не появилось на её похожем на луну лице, до самого их расставания.