Драконьи сны

Далла Весна не торопилась в графство Нерат. Ночи стали короче, но оставались холодными, деревья только собирались примерить первую тень листвы, а камыши в облюбованной заводи стояли шелестящим сухостоем. Земля под босыми ногами была холодной и влажной. На ней останутся следы. Ближайший сеанс связи ожидался не ранее, чем через два часа, и Далле надлежало спать. С тех пор, как началась война, отдых стал роскошью, что для солдата, что для чародея-связного вроде неё. Но спать спокойно Далла была уже не способна. Даже когда представлялась возможность, сон приходил осторожно и сбегал при малейшем шорохе. Вокруг все бродили измученными серыми тенями и выглядели немногим лучше покойников. Когда становилось совсем плохо, страдальцев заставляли пить горький отвар сонных трав, после чего стерегли их покой из последних оставшихся сил. Такой была война с Хайденой. Только глупец мог ожидать славных побед в войне с мертвецами. Только глупец мог думать, что сойдётся в поле, строй на строй, имперское войско и мёртвая армия князя Лиора. До расположения врага было три дня ходу, и не приходилось сомневаться: князь отступит, когда ему двинутся навстречу. Сражаться, терять людей и подопечных ему ни к чему. Для этого у князя Лиора имеется другое оружие. Сбросив на землю потрёпанный шерстяной плащ, Далла зябко поёжилась. Навстречу перешедшим границу графства войскам уже не шли редкими цепями обезумевшие «короли крыс», не налетали стаи разносчиков. Всё это случилось, едва зима начала сдаваться, и накрыли землю первые густые туманы. Проклятое, гнилое, слабое время. Благодатнейшее для всяческой заразы. Оно ещё не прошло, но дело сделано, и теперь повсюду – мёртвые бунты, один за другим, а то и по десятку сразу, и никогда не знаешь, какой чих в деревне по соседству или в строю у тебя за спиной закончится тем, что среди ночи на тебя навалится и начнёт пожирать заживо тихо умерший во сне товарищ. Подождать бы с началом кампании до лета. Или начать зимой. Да только госпожа в замке Крас не оставила императору, его советникам и генералам выбора. Потери будут большими. Но их будет ещё больше, если промедлить или поторопиться. Как ни крути, но смерть не останется без добычи. Ступая в ледяную воду, Далла всё ещё дрожала, и холод был ни при чём. Отвар она пила три дня назад, но усталость накапливалась быстро. Скоро она снова начнёт сбиваться, произнося заклинания, и пропускать слова в посланиях. Тогда ей снова пропишут сон, а она только и сможет думать, что о холодной хватке у себя на горле, и от страха совсем не отдохнёт. Разве что кто-нибудь из здоровых ляжет рядом, собой прикрыв волшебницу. Это могло ещё немного успокоить её, а от желающих отбою не было. Хоть какая-то польза от славы похотливой дурочки. Сейчас Далле полагалось спать. Но вместо этого она опустилась на колени, позволяя воде коснуться подбородка, и осторожно раскрыла маленький лазуритовый футляр с зеркальцем. Замок Крас оставил ей на память несколько седых прядей в пшеничных кудрях. Все знают, что волшебница тщеславна, и это серебро в волосах огорчает её. Все знают, что вода ей помогает, а холод не причиняет вреда. Пусть знают и снисходительно посмеиваются над женской глупостью, которую не лечит никакая магия. Тем лучше для всех. Ждать пришлось недолго. Поверхность зеркальца пошла волнами, и вскоре из затуманившихся глубин его выплыл яркий синий глаз. − Рассказывай, солнышко. Голос Анаит Рибан, хозяйки Водных садов, казалось, исходил от воды вокруг Даллы. Если придёт кому-нибудь в голову подглядывать за купающейся волшебницей, услышит он только шелест камышовых метёлок. Самый внимательный удивится: как может шелестеть то, чего не касается ветер? Но даже он не разберёт ни слова из разговора двух волшебниц. Вода уже казалась тёплой, и мёрзла только рука с зеркальцем. Погружать в воду, особенно текучую, заговорённое стекло нельзя: обманывать начнёт. Можно удобно устроиться на песке, и не бояться заснуть, потому что вокруг – сила, и жаль, что нельзя отдаться на её волю целиком и полностью. Не время Далле растворяться в избравшей её стихии без остатка, слишком она молода для этого. Слишком много ещё не сделано. – Думаю, жалобы на то, как надоело мне притворяться помесью загулявшей кошки с курицей, вы слышать не желаете? – устало улыбаясь в зеркало, спросила Далла. Глаз моргнул, вокруг него пошли волны. – Я знаю, дорогая. Но это сохранит тебя от многих бед. Глупая женщина не кажется мужчинам опасной. Да и другим женщинам тоже. Она смешит, раздражает, побуждает защищать или презирать, но не таит угрозы, а значит её не за что преследовать. Не за что убить. Сколько раз госпожа Анаит повторяла это, когда оставались они наедине после общих занятий, когда закрывались за ними двери личной студии хозяйки Водных садов. Сколько раз Далла соглашалась с ней. Сколько раз была доказана справедливость этих слов. Но всё равно случалось, что волшебницу воротило с души от этой маски. Уютной, милой и очаровательной, но невыносимо пустой. – О том, что тебя ждёт научная работа, я тоже слышать не хочу, – услышав вздох, напомнила госпожа Анаит. – Никуда она от тебя не сбежит, успеешь ещё наглотаться книжной пыли, и с нашими замшелыми теоретиками всласть наспоришься. Поздно отступать, солнышко. Мне жаль, что впутала тебя в это, но поздно. Это правда, без покровительства хозяйки Водных садов в замок Крас Далла бы не попала. Госпожа Анаит вполне могла стать архимагом, когда Нир Элор покинет свой пост, а влияния для того, чтобы отправить нужного человека в нужное место, у неё хватало и сейчас. Тем проще, если там, куда нужно попасть, уже есть один воспитанник Водных садов. Мэтресса Рибан знает всё о своих учениках, и любого из них может использовать, когда пожелает и как ей вздумается. Учеников же за двадцать с лишним лет у неё было множество. Далла хорошо помнила, как посмотрел на неё архимаг. Он не ожидал увидеть в замке Крас волшебника. Считал, что единственный из них был вывезен вскоре после пробуждения зверя. Интересно, как госпожа Анаит объяснила свой поступок, когда её уличили в самодеятельности? Ещё интереснее, стал ли Нир Элор уличать возможную преемницу, требовать объяснений и наказывать после того, что случилось в замке Крас? Далла готова была спорить, что нет. Старику крепко досталось. Он спас императора, лорда Амоэна и столько людей, сколько смог, а времени восстановиться после встречи с госпожой боли не было. Тут не до чужого своеволия. Даже если молчание будет истолковано, как слабость. В то, что мэтрессе жаль, не верилось ни секунды. Такие, как она, жалеть всерьёз перестают задолго до вступления в должность, а притворяться у каждого выходит по-разному. – Как там... – не удержавшись, начала Далла, и осеклась, понимая, что вместо рассказа сетует на жизнь и задаёт глупые вопросы. Госпожа Анаит поняла. Не подумала, что её спрашивают о здоровье архимага, тяжело раненого в замке Крас, хотя приличия требовали осведомиться об этом. Глаз в зеркальце снова моргнул. Казалось, уронил слезу, от которой снова пошли волны. Собеседница выражала Далле соболезнования, которым тоже не приходилось верить. Неспроста госпожа Анаит учила свою тогда совсем юную подопечную не тратить сил на сожаления, в особенности там, где душевными терзаниями ничего не изменишь. – Восточная опора, – прошелестел голос госпожи Анаит, и сердце, позабыв былую науку, сжалось от боли. – Мне очень жаль, девочка моя, я знаю, как он дорог тебе. Хотелось спрашивать ещё. Словами отвоевать себе право не верить, не получать ответов, которые разгонят спасительные сомнения. Маска, которую приходилось носить Далле, так и поступила бы. Болтала бы без умолку, спрашивала обо всём на свете, смеялась чужому остроумию, находя его всюду и восхваляя до небес... но маски не было, и Далла знала, что означают слова «восточная опора» для воспитанника Водных садов. Пора окунуться с головой, чтобы отдать реке предательские слёзы, и говорить наконец-то по делу. – Среди нас вражеские лазутчики, – поднеся зеркальце к самым губам, прошептала Далла. – Я слышу их во время большого ритуала связи. Они переговариваются. Шепчутся на языке костей. Зеркальце, казалось, превратилось в лёд. Обожгло холодом и едва не ускользнуло в воду. Стерпев укус, Далла ждала, догадываясь, какие слова первыми нарушат тишину. – Дорогая моя, об этом тебе стоит говорить с твоим командиром, – не обманув её ожиданий, сказала госпожа Анаит. – Надеюсь, ты это сделала? Если нет, то это могут счесть изменой... – Я говорила, – перебила бывшую наставницу Далла. Всего-то полгода назад ни за что не посмела бы так поступить. – Всем, кого это касалось, говорила. Все посмеялись и сказали, что я – глупая трусливая баба, и только в мою пустую кудрявую голову могло взбрести, что некроманту или мертвяку, владеющему языком костей, легко среди живых прятаться. Досада и раздражение дружно подняли свои ядовитые головы. Глупой Даллу считали все. Кто-то открыто, кто-то нет, но мнение было всеобщим. От неё не ждали ничего, кроме исполнения приказов. Не удивительно, что, когда она сообщила о подслушанном разговоре вражеских лазутчиков, и даже указала, где приблизительно находился один из них, а было это всего-то в паре сотен ярдов от расположения имперских войск, никто не потрудился даже проверить. Зато посмеялись все, кто слышал. И все описали Далле в подробностях, как выглядит тот, кто может говорить на языке костей. Не забыли и усомниться в том, что она вообще понимает, что такое язык костей, как звучит и как дорого обходится. Выслушав всё это по пятому кругу, волшебница готова была отчаяться, но вместо этого решила действовать. Её никто не поблагодарит, а вот накажут непременно, и всё-таки Далла не сожалела и не сомневалась. Если бы только могла она сделать больше... − А что его величество? − напоминая бывшей ученице о её малых силах, спросила госпожа Анаит. Далла горько усмехнулась и покачала головой. − Да кто же до него глупую и трусливую бабу допустит? Удивлюсь, если он хоть слово о моих подозрениях слышал. Пыталась подойти к нему сама, после... вылета. Дрессировщица зверя помогла. Успела даже пару слов сказать, а он даже услышал. А потом велел не беспокоиться, что бы это ни было. Ответное молчание было удивлённым. – Не то я о государе слышала, – признала наконец госпожа Анаит. – После того, как он половину советников разогнал, да ещё с публичным осуждением, да ещё родственников своих по матери сослал в родовое гнездо... думала, к угрозам он будет внимательнее. В столице и правда до сих пор не улеглась пыль, а при дворе все настороженно притихли. Немудрено: за три года правления юного и слабого здоровьем императора в сомнительных делах не поучаствовал только ленивый или честный, а таких у любого трона меньшинство. Заняв престол, Лето Харон окинул доставшееся ему от племянника наследство своим холодным взглядом и принялся за дело. Без лишних слов и резких движений, но решительно и неумолимо. Давалось это ему непросто. Ходили слухи, что государь ночами не спит и принимает какой-то жуткий порошок из бездонного арсенала псиоников. Враньё или нет, но за полгода натворил Лето Харон столько, что иным предшественникам за пять лет не удавалось. Имперский совет поредел и боялся лишний раз вздохнуть. Одна за другой из ворот столицы выезжали длинные вереницы экипажей, увозя впавших в немилость придворных в родовые имения. На многих были наложены значительные взыскания. Не обошла эта участь и родню императора по матери. Казначей с пятёркой помощников месяца два уже, как трудится в солевых копях на острове Слёз, и почитает себя счастливцем, потому что сохранил голову. В отличие от начальника стражи, например. Едва ли те, кто пришёл на смену осуждённым и изгнанным, намного превзойдут их в усердии и честности. Однако народ воспрял духом, а при дворе не сомневались: даже пережив войну с Хайденой, на этом свете император долго не задержится. Потому что имел несчастье обойтись по закону с очень могущественными людьми. Зверь сохранит Лето Харона от вражеских солдат и чародеев, живые они или мёртвые. Армия верна ему беззаветно. Простой люд в него верит и готов на многое. На его стороне и тайная служба, наследие отца и деда, со всем её зловещим всезнанием и мощью. Вот только скоро убийцы могут оказаться слишком близко, там, где перехватить их не успеет уже никто. Тогда от смерти императора заслонит только его загадочная сила. Далла покачала головой. Она бессильна была понять, где и как черпает своё могущество государь. Могла лишь надеяться: он знает, что делает, и верно оценивает силы, свои и чужие. Политика никогда не интересовала волшебницу: от всех превратностей надёжно берегла её ограда Водных садов и прозрачные, пожирающие каждый звук стены их дворцов и павильонов. Но вот вокруг нет стен, а за ближайшими холмами раскинулся огромный некрополь, заражённый бледным корнем, и тянутся туда, ломая полусгнившие кости, мертвецы со всех окрестных кладбищ. С тех пор, как вымерли в полном составе три ордена пиромантов по всему приграничью, между некромантами и их добычей часто стояли только дремучие суеверия да отчаянная и неистовая вера, и мало кого это беспокоило последние три года. Находясь так близко, как не думать о том, далеко ли дотянутся бледные корни, если имперский трон займёт кто-то другой? Слишком близко они, вот-вот из земли полезут. Не выйдет забыть о них, даром что хочется, очень хочется. Но сантименты Далле нынче не помощники. Не просто так затеяла она этот разговор с бывшей наставницей. Дело есть у неё к мэтрессе Рибан. Неотложное, важное дело. – Поговорите с архимагом, – чувствуя, как пульсирует в затылке пробудившаяся боль, прошептала Далла. – Скажите ему: лазутчики ищут красные кости. Здесь все кричат, что на наших землях такого нет и быть не может, но я знаю, где они будут искать! У госпожи Анаит дрогнул голос, когда она заговорила. По зеркальцу вокруг синего глаза пошла частая рябь. – Девочка моя... на наших землях красных костей им не найти. Все попытки заложить такое силами изменников и поражённых были пресечены! Далла слышала: хозяйка Водных садов сама себе не верит. Как многих других, в детстве её тоже пугали хайденскими некромантами. Родители стращали, что придут за девочкой их фантомы и аземы, если не будет она спать или есть ненавистную кашу. Братья, строя жуткие гримасы, живописали выдуманные ими же ужасы кладбищенских поборов, шептали про живодёрни и воющие на все лады зиккураты, про кровь, не высыхающую на дорогах из могильных плит и неуклюжих, разлагающихся ходоков на дне разверстых погребальных рвов. Девочка выросла и однажды станет архимагом, но детские страхи засели в госпоже Анаит так же надёжно, как в самой юной и наивной из её учениц. Когда-то Далла тоже была юной и наивной. Теперь, чувствуя, как мягко вздыхает в затылке боль, готовая распуститься огненным цветком, ослепить и обездвижить, она с трудом могла поверить, что у неё когда-то было детство, а юность она ещё ни на кого не растратила. Труднее было поверить в то, что госпожа Анаит, грозная и могущественная мэтресса Рибан, не чует, что ей беззастенчиво врут. Наверняка уже поняла, что к чему, и теперь потешается над попытками бывшей ученицы провести её. Но отступать Далле было некуда. Она врала всю жизнь, врёт сейчас, и кто знает, сколько ей ещё придётся врать. Такова форма, которую она, пусть не по собственной воле, но приняла. Вода всегда принимает форму того, что способно её удержать, и то же происходит с её избранниками. Они сохраняют форму, пока не наберутся сил, чтобы растечься и принять новую. Сил Далле не хватало, и в формах она мало что смыслила. Поэтому врать ей, возможно, до гробовой доски придётся. − Это старые кости, − произнесла Далла, позволив голосу предательски задрожать. Она боится. Боится настолько, что не может совладать с собой. − Их вырастил бледный юноша, плакавший над могилой маленькой сестры. От горя и боли они набрали силу, и скоро запоют из-под земли свою песню, а потом взойдут и потянутся к небу. Они у нас за спиной, и дня пути не будет. Я знаю, где, и могу указать, но меня никто не слушает. Прошу вас... больше обратиться мне не к кому. Пришлось приложить усилия, чтобы не сморщиться от омерзения. Слишком много драмы. Слишком похоже на детскую страшилку. Как можно этому верить? Но госпожа Анаит верила. Или притворялась, что верит. А может слишком боялась, чтобы не верить. Не каждый гражданин империи знает, что такое красные кости. Но маги знают столько, что иному хватит навек покоя лишиться. Мэтресса Рибан не просто знала о красных костях. Она видела их. Боролась с ними и осталась жить. Это далось госпоже Анаит непросто. Настолько непросто, что, слыша о красных костях, о лжи она не помышляла. − Я поговорю с архимагом, − пообещала хозяйка Водных садов, и боль в затылке вспыхнула, гася свет раннего утра. – Он ещё не оправился после ранения, на нём подготовка мастеров дорог... но ты права, об этом ему следует знать. – Спасибо, – из последних сил удерживая руку с зеркальцем над водой, прошептала Далла. Когда она пришла в себя, день разгорался, а в камышовых метёлках шелестел обычный ветер. Раскрытый лазуритовый футляр в её руке хранил обычное маленькое зеркальце, а сама Далла успела немного продрогнуть. Весна ещё не набрала силу, и вода ещё слишком близка ко льду, чтобы всерьёз быть доброй к своей избраннице. Закутавшись в плащ, Далла поспешила в лагерь. И с удивлением обнаружила там необычное оживление. Шеренга за шеренгой в сторону холмов на севере выдвигались щитоносцы, а кавалерия направлялась на юго-запад. Мимо Даллы стремительно прошагала четвёрка закутанных с ног до головы в красные тряпки тоших высоких людей. Пироманты. Иначе как головнями Далла их про себя не называла. Сказать такое в лицо кому-то из этих безумцев у неё не хватило бы смелости. Когда-то эти маги были царями и богами приграничных марок. Теперь в восточной провинции их не осталось вовсе. Этих четверых неделю назад прислали из Огненного чертога. Все как на подбор, злобны и вспыльчивы, как молодые и неопытные бойцовые псы. И каждый понимает: здесь, у границ Хайдены, его не ждёт ничего, кроме смерти. – Что происходит? – спросила Далла. Она не обращалась ни к кому, и ответить ей было некому: вокруг внезапно стало пусто и тихо, будто все, кроме волшебницы, покинули лагерь и спешили к холмам, чтобы отразить атаку врага... вот только враг, если верить разведчикам, не двигался с места и более не слал даже заразы. Стоял и ждал, когда разбросанные семена взойдут и поредеет имперская армия, а страх укоренится в душах солдат. Что же тогда происходит? Уговорив себя успокоиться, Далла повернула было в сторону командной ставки, где ей и надлежало дежурить у чаши. Сейчас там Тория, которой наверняка хочется спать: она новенькая, ещё не хлебнула сполна войны с Хайденой... Раскат невесть откуда взявшегося грома нагнал Даллу, когда она позавидовала молоденькой, только из обучения, Тории: ещё бы, спокойно спит, когда можно, и не боится, что в любую минуту начнёт выблёвывать на прошлогоднюю траву собственные внутренности. Земля под ногами дрогнула и сбросила волшебницу на колени. Грянуло снова, уже ближе, а потом за холмами завыло и закричало, будто исторгла голодная бездна тысячи страдающих душ. Некрополь. Это всего лишь некрополь там, на севере, куда под охраной щитоносцев выдвинулись пироманты. Огромный, что твой город, с храмом-зиккуратом, часовней-ратушей и градоправителем-чтецом. Ощетиненный частоколами зубов и когтей, обезумевший от голода и ненависти некрополь... бояться нечего. Пока взбиралась на ноги, пришлось Далле снова уговаривать себя успокоиться. Не действовало. Хотелось бежать, как можно быстрее и дальше, только бы не слышать этот ужасный хор, не вдыхать принесённый порывом испуганного ветра запах горелого мяса, не сгибаться в три погибели, чувствуя в небе чудовищную тень. Пора бы привыкнуть. Пора запомнить: так будет с каждым захоронением на пути имперской армии, от крохотного погоста при полуразвалившейся церквушке до такого вот разбухшего от мертвечины молодого некрополя. Но как привыкнуть, не сойдя с ума? Бежать она всё-таки бросилась, не замечая, что в кровь изранила ступни о гравий и всеми позабытые останки какой-то глиняной посудины. Но не в штабную палатку, из которой как раз высунулась на шум сонная Тория. Дальше, туда, где держали зверя. В глубокий тыл, где станет спокойнее от знакомого ещё по мирному, живому и лениво дремлющему замку Крас запаха. Он стал куда слабее, но не пропал, и с удивлением Далла обнаружила: это успокаивает. Напоминает: осталось ещё в мире что-то неизменное. Осталась сила, с которой считаются даже мёртвые, и сейчас эта сила – в небе, достаточно обернуться. Оборачиваться Далла не хотела. Она увидит зверя позже, когда он вернётся сюда и склонится к яме, куда со вчерашнего дня сбрасывали для него испорченное мясо. Увидит и снова поверит, что мир устоит, не обрушится в бездонный ров для массового погребения. У драконьего лежбища было тихо, а пахло оно так, как и должно. Остановившись, Далла шумно выдохнула: страх отступил, ещё немного и можно вернуться, чтобы сменить Торию... Над ямой с гудением взмыла туча мух, а мясо вяло шевельнулось. Сердце волшебницы мгновенно замерло, а потом сорвалось в галоп, в кровь разбиваясь о рёбра. Что это... Ответ оказался до того неожиданным, что выползший из ямы мертвяк почти дотянулся до её кровоточащих ног, пока Далла сообразила, что видит. До сих пор сюда мёртвые подданные королевства Хайдена соваться по неведомым причинам не смели. А тут – извольте любоваться. Вурдалак. Жалкий, тощий трупоед с тремя зубами в раззявленной пасти. Отскакивая прочь, Далла в голос выругалась: по её дурости такая смерть в самый раз будет. Сколько таких она уже видела. Скольких посекла на части, скольких разорвала, обратившись к оставшейся в них воде... – Раззява! Обезглавленная тонкой водяной плетью нежить дёрнулась и затихла. И тут слух резанул до боли знакомый визг. Далла застыла, не в силах шевельнуть и пальцем, а перед глазами стоял тот страшный день, когда она впервые узнала, что такое смерть в руках человеческих. Она не видела, как из ямы поднимается разносчик. Не слышала, как часто хлопают его кожистые крылья. Не понимала, что тварь одна, измученная и неповоротливая. Всё перекрыл этот ужасный визг, и память вопила в ответ голосами сотен умирающих в муках людей. Рядом что-то шумно хлопнуло, тварь изумлённо и коротко вскрикнула и шлёпнулась оземь. Затрепыхалась, отчаянно вытягивая длинный хоботок, пытаясь дотянуться до застывшей Даллы... и тут же затихла, пронзённая тонким клинком. Как мерзкая бабочка, проколотая булавкой. От пощёчины в голове зазвенело, а колени едва не подогнулись. Оступившись, Далла подалась назад и изумлённо воззрилась на мёртвого разносчика. Их разделяло ровно два шага. А рядом... – Раззява, – выплюнула Ада. – Смерти захотела? Что на это ответить, Далла не знала. Только трясла головой и, цепляясь за привычный, незыблемый порядок вещей, выхватывала вокруг каждую незначительную мелочь. Тварь, издыхая, слабо дёрнулась и извергла самую малость чёрных сгустков крови. Больше добычи ей не перепало, иначе она лопнула бы, расплёскивая перемешанную со слизью алую кровь. У вурдалака во рту – четыре человеческих зуба и один огромный, как у крысы, резец. На тяжёлом, вызывающе роскошном алом плаще Ады появилось грязное пятно, а с рапиры в её правой руке стекала на вытоптанную землю чёрная маслянистая жижа. У Ады на лице – злость вперемешку с испугом. Непросто эта война давалась не только Далле. − С вечера ползут, − ворчала дрессировщица. − Только зверя покормить соберёшься, как целая толпа нахлебников сбегается! В ответ снова послышался визг. Как оказалось, в яме сидел не один разносчик. Да и вурдалак там отыскался не один. Хороший обед ждал бы зверя по возвращении. Несвежий, горластый и кусачий, всё как он любит. Страх уже оставил Даллу в покое, и заклинание она выплюнула быстрее, чем успела осознать, что творит. Две летучие твари лопнули, едва поднявшись из ямы, ещё одна шлёпнулась обратно с разорванным крылом. Ещё один оказался проворнее и метнулся вперёд, вытягивая хоботок. Ада в ответ взмахнула полой плаща, раздался тот самый шумный хлопок, и вскоре прыткий разносчик был пригвождён к земле, как и его предшественник. Барахтавшемуся среди гнилого мяса трупоеду Далла плетью вспорола непомерно раздутое брюхо. Ещё один скрёб жёлтыми когтями по краю ямы, тогда как ноги его уже свалились вниз. Ада пинком в лоб сбросила следом и верхнюю часть, где та продолжала хрипеть и копошиться. Было время, когда от такого зрелища Даллу вывернуло бы. Теперь, созерцая поле боя, она не испытывала ничего, кроме удовлетворения. − Не похожи они на княжеские подарки, − спихивая в яму останки двух разносчиков, бормотала Ада. − Те похуже саранчи были. А эти больную улитку забороть и съесть не смогут, да и князь уже с нами закончил. Откуда они лезут? − Может, не стоит зверю столько разносчиков скармливать? − с сомнением спросила Далла, наблюдая. Ада раздражённо дёрнула плечом. − Да чихать он хотел на их начинку. Хотела бы я себе такой же лужёный желудок, как у него. С тех пор, как всё началось, уже больше сотни их слопал. И живых тоже. − Живых? − изумилась Далла. − Ну да, налету ловил и жрал, как семечки, − отмахнулась Ада, недовольно морщась от запаха кормушки любимца и вида пятен на плаще. Странно, что раньше её не беспокоило ни то, ни другое. − Докатилась: нежить бью, как быка дразнить положено. Наставников бы удар хватил. На выпуске до парадной пляски меня не допустили: рожей не вышла. Их потеря: потом оправдывались перед семейством этой белобрысой крольчихи, что вместо меня отправили: бык её на рога поднял, еле жива осталась. Будут знать, чем золото от сноровки отличается. Глядя, как приосанилась дрессировщица, Далла широко улыбнулась. − Посмотрела бы на это. − На меня или на быка? − тут же отозвалась Ада. О том, что в глазах дрессировщицы она ещё недавно была, а может и остаётся до сих пор коровой, волшебница знала. Кажется, об этом ей ещё в замке рассказывали четырежды, да здесь трижды повторили для верности – вдруг не расслышала. Но замок остался далеко позади, и обидное прозвище с тех пор сильно потеряло в весе. Возбуждение прошло, страх убрался подальше. Болели израненные ноги, ныло в затылке, но это не мешало многозначительно улыбнуться, подмигнуть Аде и ответить: − Там и решила бы, на кого смотреть стоит. Рассмеявшись, Ада хлопнула её по спине. Застала врасплох и едва не столкнула в яму, но даже так это было удивительнее плясок, где быка сменила нежить. Сказал бы кто Далле раньше, что они с высокомерной красавицей-дрессировщицей если и не станут подругами, то будут вот так запросто болтать и смеяться над ямой с тухлым мясом – и волшебница сочла бы это очень неудачной шуткой. Но замок Крас своё веское слово сказал, и вот они здесь. − Тебе на дежурство не пора? − осведомилась Ада. − Сменщица, должно быть, мается, спать хочет. − Видела я её, − буркнула Далла, складывая на груди руки. − Кажется, кое-кто и так проспал всю ночь. Подождёт: за мной ещё доклад. Ада бросила на неё настороженный взгляд. – Получилось? Она знала всё, поэтому Далла кивнула. Голова предательски отяжелела, затылок продолжал ныть, будто от старого ушиба, а утро уже вступило в свои права, и скоро действительно придётся сменить Торию у чаши. Не утопиться бы за день там же. Дрессировщица помрачнела и отвернулась. – Чтобы я понимала, как вы это делаете. – Чтобы я понимала, как ты зверю в пасть лазать не боишься, – отпарировала волшебница. – Особенно когда у него болят зубы. – Тоже мне фокус, – пожала плечами Ада. – Попробуй клацнуть больными зубами и скажи, что сделаешь это ещё раз. – Тоже мне фокус, – передразнила её Далла. – Проглоти ложку дрянного порошка, не смей запивать, закрой глаза на полчаса, получи пинка под рёбра, окунись в ледяную воду и соври бывшей наставнице. Ада поморщилась. – Уж лучше к зверю в пасть, чем порошки эти. Каждый раз боюсь государя в седло пускать, до того у него глаза от этой дряни безумные. Вздохнув, дрессировщица потупилась и пинком отправила в яму жёлтый обломок крупной кости. – Ересь несу, знаю. Не моего ума дело... Она не договорила, но это и не требовалось. О том, почему дрессировщица иногда со счастливой улыбкой плакала в три ручья, знал не только зверь, под чьим крылом она пряталась. Не нужно было слов, достаточно взглянуть, чтобы понять: из замка Крас вместе с пережитым ужасом Ада вынесла безответную любовь к императору. Они не были подругами. Но Далла сочувствовала дрессировщице. Ей замок Крас тоже оставил любовь. Не столь отчаянно невозможную, но такую же безответную. Теперь уже ничего не изменишь: любимый остаток жизни проведёт в восточной опоре защитного контура Водных садов. Так рассудили старшие, и Далла ненавидела их за это, со всем не растраченным на любовь пылом. Слова не шли, и женщины молчали, пока не пала на землю тень огромных крыльев. Зверь с ношей своей неторопливо заложил над лагерем круг, и вскоре под его лапами уважительно вздрогнула земля. Обменявшись взглядами с волшебницей, Ада поспешила к нему и была встречена с неподобающим такой ужасной твари дружелюбием. Похожая на демонический череп голова зверя была усеяна россыпью похожих на звёзды в ночном небе серебристых отметин. Так выглядит узда, способная удержать дракона. Чтобы накинуть её, зверя пришлось усыпить, а проснувшись, он был очень не рад узнать, что теперь ему могут приказывать. Странно, что Аду он в своих несчастьях не винил, и никогда не огрызался на неё. Даже когда она прибегала к помощи ненавистной узды. Зверь Аду уважал, в отличие от своего всадника. А может, даже считал хозяйкой, если в голове такого великана слово «хозяин» вообще способно уместиться. У Ады было чем утешиться. Ей можно гладить зверя под прищуренным зелёным глазом и не смотреть, как ниспосланное ей свыше наказание спешивается и стаскивает с головы кожаный шлем. Спасибо зверю, что он есть. Спасибо не только за то, что теперь за холмами стало тихо. Благодаря ему императора не встречает целая уйма народу, от гвардейцев до пожилого личного слуги. Встречающие ожидают в стороне: зверь давно и ясно дал понять всем, что терпит возле себя уже достаточно людишек. Далла, поклонившись, встретила пристальный взгляд императора. Дрессировщица права: порошки не шли ему на пользу, и скоро за них придётся расплачиваться. Кто знает, как и чем, но непременно придётся. Лето Харон не мог не понимать, что выглядит ужасно, особенно в глазах волшебницы, которая видела побольше других. Смущение, с которым он отвёл взгляд, было, конечно, притворным: псионикам сантименты чужды, и это уже в полной мере ощутила на себе родня государя. Да и кто такая Далла, чтобы сам император перед ней оправдывался. Что она знает, что понимает, как может и смеет судить... Они не приближались друг к другу и не произнесли ни слова. Вопрос пришёл к Далле ласковым прикосновением к больному затылку. Стало немного легче. – Всё сделано, – одними губами прошептала волшебница, отворачиваясь в сторону сунувшегося в свою кормушку зверя. – Гонец в пути, да будет легка его дорога. Её услышали, и можно было отправляться к чаше, отпускать Торию и приниматься за работу. Но Далла медлила. Взгляд зацепился за следы когтей зверя на вытоптанной земле. Это не обычные следы, и не попытка вырыть новую яму. В них было что-то угрожающе осознанное, и чем дольше смотрела Далла, тем отчётливее чувствовала, как продирается по коже ледяной озноб и шевелятся на голове волосы. Откуда-то вдруг появилась Ада, ухватила за плечи, встряхнула. – Ты что творишь? Что с тобой? Рядом оказался и государь. Чувствуя новые прикосновения, сперва к затылку, затем к вискам и темени, Далла отчаянно пыталась собрать разбегающиеся мысли. Она знает, что видит, но это не помещается в её пустой кудрявой голове. Должно поместиться. Это очень важно, и времени тратить нельзя. Волшебница пошатнулась и с трудом подняла руку, указывая на край уходящего в стремительно пустеющую яму узора. – Вы... это видите? Они видели. Ещё не понимали, но видели. А на Даллу поверх края ямы предостерегающе смотрел огромный зелёный глаз. Слишком разумным был этот взгляд, чтобы принадлежать зверю. Достаточно ли разумным для вражеского лазутчика, знающего, как созывать к себе одичалую нежить? Чувствуя, как слабеют колени, Далла вдруг отчётливо увидела, как шагает вдаль тот самый гонец, которого отправила она, сказав госпоже Анаит нужные слова. Это всего лишь мысль, бесплотный образ, идея, но Ада рядом с ним сейчас казалась призраком. Высокий русоволосый человек с задумчивой улыбкой на широком добродушном лице, обладатель странного имени – Руслан. Он не собьётся с пути, не затеряется в сонме чужих мыслей. Его невозможно не узнать. Он бодрым шагом уходил прочь, и веером расходились от него во все стороны десятки и сотни его теней. Добравшись до слуха раненого архимага, он вскоре узнает всех, с кем обменялся своими помыслами Нир Элор. Пройдёт многие тысячи извилистых троп вслед за приказами, прошениями, письмами и вскользь оброненными словами. Всё найдёт, всё узнает, и непременно известит государя, если окажется, что неспроста заговорили о крови, телах и жизни невидимые соглядатаи, едва только прибыло в расположение имперских войск подкрепление из Огненного чертога. Один гонец уже добрался до цели. Добрался и сгинул без следа, потому что целью его был зверь. Но под взглядом зелёного глаза его Далла не смогла произнести ни слова. Потом стало темно и тихо.