Драконьи сны

Руслан Спокойно, как чёрное зеркало, озеро под драконьим крылом. Бескрайним кажется оно, расплавленным металлом плещется в нём свет. Холодом дышит тёмная глубина, манит, зовёт погрузиться на дно, в темноту, и забыть. Соблазнительно. Слишком соблазнительно. Забыть Руслан хотел. Забыть обо всём, уснуть и больше не проснуться. Но это невозможно. Снов не было там, где дракон был человеком, а мир вокруг – живым, пусть и жестоким. Поверить в то, что это всё-таки когда-то было, становилось трудно. Но верить в то, что вокруг сейчас, скоро станет невозможно. Звон оборвавшейся узды заполнил голову. Будто в колокол прямо над ухом ударили. Оглушённый, Руслан задел холодную воду сначала хвостом, потом задней лапой, и наконец концом крыла. Каким-то чудом удержался в воздухе. В глазах потемнело, и показалось на мгновение, что рассекла небо огромная трещина. Как будто обрушилась на башню крепости Катей за озером неумолимая чёрная молния. Это всё сны. Руслан страшно устал и хотел спать, но стоило закрыть глаза – и они были тут как тут. Эти ужасные, один на другой похожие сны. Они выматывали больше полётов и не заканчивались с пробуждением. Вот как сейчас, и помощи ждать неоткуда. Какое людям дело до звериных страхов? Им нужны его крылья и разъедающий плоть и кости яд, и больше в их глазах он ни на что не годился. Какие страхи? Лишь бы хозяина слушал, жрал досыта и вонял поменьше. А между тем во сне и наяву мир вокруг Руслана расползался намокшей бумагой, слипался и опадал белёсыми хлопьями. Сквозь прорехи тянулись к нему бесчисленные руки, а крики мучеников ада то накатывали оглушительной волной, то превращались в безумное бормотание. Вот-вот дотянутся. Утащат к себе, в беспросветную темень, на вечные муки, как только рухнет последняя преграда. Хотелось кричать самому, призывая госпожу боль, в чью смерть верят глупые люди. Не веря в собственную глупость, забыв об осторожности, хотелось кричать. Но нельзя. На берегу опомнились. Не очень-то спешили, но не поскупились. Огонь настиг Руслана, погладил вдоль хребта тяжёлой рукой, и двинулась навстречу чёрная вода. Едва-едва вытянул, разминулся с ней, взбил крыльями вероломный воздух, а сердце уже металось где-то в пустом брюхе. Ожог не показался таким уж больным, уберегла на первый раз чешуя... спасибо ей, ведь кричать нельзя, и падать в озеро нельзя. Ничего нельзя, только убраться поскорее и подальше. Отчаяние и страх, заклятые друзья, навязчивые гости. Не встретив отпора, они вцепились в Руслана и трепали его, как бульдог подушку. Он умер и отправился в ад, а в памяти остались только детские фантазии. Они берегли от страшной правды, обещали второй шанс, которого дать не могли. Но время сказок истекает, и уходят они. Сотни обожжённых, окровавленных, изломанных рук рвут их, словно старые, все в разноцветных каракулях, обои со стен, и это больно, очень больно. Но кричать нельзя. Снова догнал Руслана огонь, и правым крылом зачерпнул воды из озера дракон. Взлетели в воздух тучи брызг, ожгли израненную морду, застелили глаза пуще темени. Повело в сторону, показалось, будто собственная тень вот-вот из воды бросится и на дно утащит. Зашевелился в горле нерожденный вопль. Но и на этот раз смолчал зверь и удержался в воздухе. Зол чародей, ох зол, сил ему злоба только прибавляет... и так-то он дракона ненавидел с первой встречи, а тут такое. Немыслимо, непостижимо, непростительно! Пусть злится. Его злость против страха и сомнений бороться поможет, сил придаст. Давно уже в сознании Руслана боль определяла явь. Во сне он забывал о ней, и так осознавал, что спит. Не думал он, что к госпоже, не убоясь её тени, взмолится однажды. Но так и было, ведь обозлённому, как тысяча чертей, пироманту с госпожой не тягаться. Не прибавляла сходства даже вцепившаяся в драконью голову жгучая боль, не помогали кровь и пена, что капали в озеро с ощеренной морды. Не чародейских рук это дело. Это – подарок от женщины. Достойный, щедрый столь же, сколь и жестокий. Не признавала Ада полумер, единственное средство во всю мощь использовала. От души натянула узду, до крови, до разрыва, и до сих пор звон где-то в отдалении чудится. Славная попытка, красавица, однажды будет тебе за неё благодарность. Если свидимся ещё. Но даже твоих усилий слишком мало. А госпожа не поможет. Она далеко, свернулась и спит, всеми забытая, в распахнутом трупе замка Крас. Ждёт своего часа, ждёт встречи с возлюбленным, который пощады просить давно устал. Нагнав ещё раз, прошёлся огненный вихрь вдоль спинного гребня, дохнул в затылок. На этот раз вода задела окровавленную голову, плеснула в истекающую пеной пасть. Ох, больно, больно, как же больно! Нужно держаться и беречь добычу. Нужно верить. И как тут не признать, давясь клокочущими в горле горькой желчью и яростью: недурно, совсем недурно. Хорош избранник огненный, быстр и смертоносен. Достоин понести проклятие чародея. Или не достоин ничего, потому что его нет. Нет чародея за спиной. Нет людей на берегу. Их нет. И мира, в котором живут они, тоже нет. Всё вокруг – лишь детские рисунки на усеянной жирными пятнами коричневой бумаге, в бесчисленных альбомах и на стенах маленькой комнатки с окном на запад. Руслану ли не знать, если когда-то всё это он сам нарисовал? И это озеро, и оставленные позади поля, холмы и деревни, и башню замка над старым лесом впереди, и людей, на которых чёрная вода указывает нелепым, неумелой рукой юного мечтателя-картографа начертанным углом. Достаточно всего лишь раз взглянуть на землю с высоты, чтобы узнать свою работу. Достаточно, чтобы подумать и почти поверить: всё это – не более чем сон. Поражённые, смотрели люди на берегу вслед улетающему зверю и знать не знали, что их нет. Смотрели и видели крылатую тварь с дурным нравом, охочую до гнилого мяса. Живое оружие, слишком дорого обошедшееся империи. Тварям в душе отказано всеми творцами, а более любимым детям их знать не нужно. Когда-то и сам Руслан знал не больше. Не ему осуждать. Ох, госпожа... где ты сейчас и на кого раба своего покинула? Зачем помогла уверовать в обман и отвернулась? В чём провинился твой слуга, чем заслужил твою немилость? Перед лицом твоим он – всё ещё Руслан. Не зверь, не дракон, не детская выдумка. Живое существо, а не чёрная клякса на обрывке пакета из-под муки, названная драконом, но так похожая на раздавленную муху! Из последних сил дотянувшись, поймал огонь драконий хвост, вцепился, безумной обезьяной полез вверх, пересчитывая позвонки, облизывая чешую и гребень. Напомнил напоследок: держись, сна с явью не путай, явь – рядом с болью. Явь здесь, всё ещё здесь. Нельзя, нельзя кричать. Нужно молчать. Давиться, задыхаться и молчать. Держаться за вероломный ветер, хоть крыльям веры всё меньше, опалены и тяжелеют они, скоро подведут, уронят в озеро, где не получится даже утопиться: проклятая груда мяса умеет дышать под водой! Вода принесёт облегчение. Вода была зверю родной стихией, она породила его далёких предков и примет его мёртвое тело. Но, выручив его, она погубит добычу. Конец тогда и замыслу, и последней надежде. А значит остаётся только не упускать ветер. С госпожой они ещё встретятся. Не здесь и нескоро, но встретятся. Может, в другой жизни. А сейчас нужно спешить, пока мир всерьёз не начал превращаться в лохмотья мокрой бумаги, выпуская на волю вопящую преисподнюю. Где гнездится она? В неведомых далях и измерениях? А может быть, ей просто тесно в драконьем черепе, и она вот-вот проломит его где-нибудь вблизи от уха, брызнув кровью и осколками кости? Совсем как в одной глупой серии глупого сериала, где уменьшение скорости движения к закату означает боль, а остановка – смерть. До чего же некстати вспомнилось, и, будь оно неладно, до чего похоже. С болью Руслан готов был смириться. Со смертью, если придётся – тоже. Не привыкать. Вот только он понимал: на этот раз так легко отделаться не выйдет. Нужно спешить, пока жив ещё схваченный на глазах у воинства своего государь император, пока лежит он поперёк драконьей пасти, и бережёт его от смерти заточённый в теле зверя разум. А разум знает, даже не пытаясь усомниться: как только испустит дух Лето Харон, пустота возьмёт своё. Всё возьмёт, не больше и не меньше. Ей хочется уступить. Но нельзя. Нельзя потерять его, хоть и мечтал об этом с самой первой встречи. Подумать только: Руслан вдруг убоялся потерять картинку. Убитое на скучном уроке время, обернувшееся страшным предсказанием, и наказание, посланное вдогонку за неуклюжим драконьим телом, немотой и всеобщим страхом. А может, пусть умрёт? Ведь это он одарил Руслана легионом беспокойных снов. Кто ещё, если до появления императора сны дракону снились самые обычные? Всё он, и его кровь, намертво въевшаяся в чешую под левым глазом, там, где впервые прикоснулся император к зверю. Мир ли вокруг, или ворох детских рисунков, корчащийся в огне, но однажды Руслан не выдержит. Запутается с концами, сойдёт с ума, и если это – явь, то будет убит: у бешеных, пёс это или дракон, нет права и шансов на жизнь. Скольких утащит он за собой в голодную, вопящую бездну? Немного зная о себе, немного повидав и что-то совершив, Руслан предполагал, что многих. Возможно, очень многих. А виноват в этом будет Лето Харон. Картинка ручкой на бумаге в клеточку. Бывают ли на свете оправдания смехотворнее? Бессильный, яростно шипя, пал огонь в холодные воды озера далеко позади. Не дотянулся. Упустил наконец добычу и разбился насмерть. Как будто вечность миновала, а на самом деле только-только из тени пироманта выбрался. Длинны у бешеного чародея руки, ничего не скажешь: его на дальнем берегу и разглядеть уже нельзя. Но восхищаться и яриться некогда. Нужно спешить: явь или сон кругом, но вот-вот заденут лапы воду, ещё немного – и конец, зароется зверь головой вперёд в холодную темень, унося за собой жизнь навязанного всадника. А допустить это нельзя, пусть даже всадник этот – на самом деле рисунок пятнадцатилетней давности. Картинка картинкой... но император зверя не боялся. Не так, как Ада. Она зверя, несмотря ни на что, любила. Пусть и как домашнего питомца. Этот был равнодушен и холоден, как скала посреди бушующего моря. Один позволял себе не сомневаться в своём полном превосходстве и смотреть на зверя с презрением и высокомерием. Стереть всё это с красивого, похожего на маску лица Руслан мечтал уже давно. Увы, он этого никогда не сделает. Не осмелится, не решится, не сможет. Потому что среди людей, которых нет, среди расползающегося по швам мира Лето Харон, вопреки всему, смеет существовать, и не указ ему ни чужое безумие, ни драконьи сны, ни даже смерть. "Кто ты, мой император? Друг до гроба, враг навеки, господин или раб мой?" Глупо спрашивать такое у рисунка, сгинувшего где-то вместе со старой школьной тетрадью. Совсем не помешает знать это о том, кто посреди бумажной чепухи, прикинувшейся миром, был настоящим. Люди, которых нет, идут. Идут, потому что не могут иначе. Вот у кого нет ни выбора, ни иного смысла жить. У них на глазах погиб государь, и глупых храбрецов среди них достаточно. Из таких дурь не вытравишь, сколько ни ломай костей. Дрожащими руками седлают они сейчас лошадей, хватаются за оружие, и ни один из этих человечков понятия не имеет, как быть. Им и не нужно знать: первым настигнет зверя пиромант. Последовать за ним не сможет ни одна живая душа, человеку она принадлежит или зверю. Тропы огня – не для простых смертных, ими бродят только безумные избранники пламени. Влюблённые в войну, жаждущие убивать, они, наметив цель, всегда приходят к ней первыми, и никогда не упускают своего. Все пироманты – бешеные, и никто никогда не осмелится обвинить их в этом. Иначе быть не может, так говорит в них огонь. Все они не живут, а горят лихорадочным пламенем, все беспокойны и вспыльчивы. И все, по старой и тяжёлой памяти, безумно злы на тех, кто смеет с мёртвыми хотя бы говорить. Да, притворяться перед всеми Руслан мог. Молчание притворство только облегчало. Вот только провести избранника огня не в силах даже старый хитрый лич. Живые могут даже не надеяться, будь то хоть человек, хоть сказочный пожиратель болотных цветов, хоть целый дракон. Прав злобный чародей, заслуживал Руслан его ненависть. Давно и упорно, всеми силами заслуживал. Руслан не сомневался, что убьёт пироманта, если осмелится он встать между драконом и его добычей. Глупо щадить того, кто даже над собою сжалиться не может. Яма под защитой стен замка Крас осталась позади. На дне её похоронен страх убить. Что же взойдёт из земли там, где пала госпожа? Однажды Руслан вернётся туда и узнает. Ну а пока нужно спешить, ведь голоса из снов уже надрываются, перекрывая ветер, и новая чёрная молния беззвучно сходит к земле. Вечность прошла, а на деле – всего лишь минуты. Осталось позади озеро, и холод сменился теплом, а впереди, словно покалеченный палец, призывала к тишине башня крепости Катей, которой опасаются человечки на другом берегу. Теперь до неё рукой подать, а Руслану – трижды крыльями взмахнуть. Закованная в чёрную чешую туша давно прекратила сопротивляться. Послушной стала человеческой воле, раскрыла секреты и перестала чинить препятствия. Легка она на ветру, как пёрышко, стремительна и грациозна, страшна и прекрасна до того, что глаз никто не может отвести. Даже люто ненавидящие зверя пироманты любовались им. Руслан позволил себе даже возгордиться немного. Рано. Гордыня всегда спешит, но от расплаты ей не уйти. Сегодня они встретились, и до заката ещё далеко. Как же хотелось спать. Но нельзя. Не сейчас. Сон или явь вокруг, а спускаться нужно осторожно: много раз, поспешив, Руслан прикусывал язык или громко лязгал зубами. Будь он один – не забивал бы голову: и без того полна под завязку. Но загнавший себя до полусмерти Лето Харон по-прежнему был у зверя в зубах. По глупости потерять его Руслан не хотел. Плевать на человечков и то, что с ними будет, когда сцепятся в борьбе за освободившийся престол родня императора и прочие достойные и родовитые, число которым – легион. Лето нужен Руслану. Нужен, чтобы удержаться в рассыпающемся на детские картинки мире, избежать падения в бездну. Он никогда не признается вслух, даже обретя дар речи, но сам будет знать: без государя он не существует. Пришли в движение крылья, отбиваясь от ветра, которому ещё недавно не противились. Взмах, ещё один и ещё. Голову выше, хвост – ближе к земле, и ступать на землю сначала задними лапами, а передние опускать осторожно, не сметь на них падать. Однажды, забывшись и приземлившись с разгону на передние, Руслан перекувырнулся, как заигравшийся кот. Хорошо, что на спине у него тогда было пусто, а человечки если и смеялись, то тайком: от обиды зверь мог и забыть, что предпочитает мертвечину. Мертвечина. Здесь ею провоняло всё. Кажется, вокруг мертво было всё, включая и самого Руслана. Как бы ни старались пироманты, выжечь то, что они называли «скверной», им до конца не удастся. На это нужны годы. Десятки лет. Может, даже века или двух не хватит. Но для Руслана вонь старой смерти была добрым знаком. Лето, сам того не ведая, помог ему это понять, и уже за это заслуживал от зверя помощи. Высоким был берег озера в этом месте, и белым, как старые кости. Не смели приблизиться к нему ни вековые деревья, ни молодая поросль. Даже чахлой траве уцепиться здесь было не за что. Отступил лес от озера, на почтительном расстоянии держался, будто нападения ждал из чёрных вод. Из-за строя мрачных деревьев грозила дракону башня крепости Катей. В этих стенах притаилась смерть. Так подумал Руслан, решившись, наконец, на приземление. Подумал и забыл. Земля подобострастно спружинила под драконьими лапами, и вздрогнул небесный свод высоко над головой. Дальше придётся идти пешком: сесть на лесной поляне труднее, чем на пустом озёрном берегу. Глаза и ноздри жаль, не говоря уже о перепонках крыльев. Руслан раздражённо повёл хвостом. Недостойное поведение. Кто его знает, почему, но бродить по земле дракону зазорно. Однако, другого выхода нет, и медлить по-прежнему нельзя: время уходит, и самозваный всадник вот-вот очнётся. Об этом император тоже никогда не узнает, но повод злиться пироманту он пожаловал самолично. Ведая, что творит, или не ведая, но Лето Харон поставил подпись под индульгенцией, отпускающей грехи бешеному избраннику огня и дозволяющей ненавидеть государева зверя. Вышло так, что, устав однажды от непослушания, Лето Харон зверя ударил. Нет, не в том простом и понятном смысле, что очевиден всякому. Лето Харон своего зверя и пальцем не тронул. Он только отступил подальше, наблюдая, как ослушник корчится в судорогах, и запретил всем, особенно Аде, к наказанному приближаться. Руслан тогда невольно вспомнил о серебряном жезле в руках покойного брата дрессировщицы. Очень похоже вышло. Даже слишком. Вот только руки императора были пусты, и дотянуться до него не было ни малейшей возможности. Тут обозлиться бы, обидеться, возненавидеть... но, лёжа на боку и глядя в небо одним глазом, Руслан вдруг понял: рядом похоронен висельник, и он слышит, как ползают черви среди старых костей, а неупокоенный дух, запутавшись в ветвях дуба, воет и пытается ухватиться за обрывок истлевшей верёвки на толстом суку. Почудилось. Так объяснил себе Руслан этот случай. Но вскоре оказалось: ничего подобного. Были другие. Отлетающие души умерших солдат. Беснующиеся в скачущем среди чёрных деревьев ариэте пленные фантомы. Тени певцов и старух-ведуний на заброшенных кладбищах и в руинах покинутых деревень. В самый раз будет для безумного сна. Изумлению Руслана не было предела. И больше не с чем было увязать перемену, кроме хозяйской выволочки. Хозяин ему Лето Харон или нет, а только вывод напрашивался сам собой. Нужно повторить. Нужно продолжать! Время шло, а стычки зверя с императором только учащались. Все только диву давались: пора бы уже притереться и раз и навсегда выяснить, кто в доме хозяин. Но нет. Ни шума, ни погромов не случалось, дракон и всадник просто смотрели друг другу в глаза, и каждый молча стоял на своём. Ни страшным, ни сколь-нибудь серьёзным со стороны это не казалось. Однако все, кто пытался спорщиков разнять, за это поплатились, а остальные набрались ума и убирались подальше, едва завидев, что замерли зверь и император друг против друга. Все знали: государь неизменно победит, а непокорный зверь будет наказан. До сегодняшнего дня так и было. Руслан и сам знал, что Лето он не соперник. Где умещается в нём этакая силища – непонятно, да только неподвижность сохранять зверю помогала именно хозяйская воля. Приложи Лето Харон ещё немного сил – и Руслан оказался бы в воздухе без помощи крыльев. Но государь силы берёг: они нужны для войны. Чтобы не спать ночами, изучая бесконечные карты и донесения разведки, выстраивая множество возможных путей со всеми поправками и исходами. Чтобы железной рукой, не обращаясь к узде, править зверем в полёте, приказывать ему и направлять его смертоносное дыхание. Однажды этот человек должен был надорваться: вместо отдыха он подстёгивал себя, глотая разноцветные соли. И это не могло случиться в лучшее время. «Чего ты добиваешься?» – спросил Руслана император, прежде чем упасть. Что ж, если не промедлить, он узнает. Нужно спешить: путь впереди нелёгкий и неблизкий, а времени на страхи и сомнения потеряно много. Пусть будет правдой то, что видят глаза. Пусть это будет явь, пусть в ней и непривычно мало боли. На этом всё, сомнениям предаться с новой силой можно будет позже. Сложить крылья. Голову не задирать, хвостом земли не касаться. Слюну сглотнуть, челюсть расслабить, и постараться всё это проделать одновременно. Ну вот, хотя бы так... кажется, никто не пострадал. Теперь оглядеться. Осторожно. Никого. Прислушаться, вдохнуть поглубже, выдохнуть... поблизости никого живого. А вот мёртвые есть, и много. Не дождутся на том берегу разведчиков. Пропали они с концами, только во вражеском строю вернутся. Да и чёрт бы с ними. Десятком больше, десятком меньше... всё равно плодится эта мелюзга быстрее мух. Совсем неплохо для еды. Встряхнуться бы сейчас, или толкнуть лбом дерево побольше... но нельзя было и этого. Сколько запретов навалилось – зла не хватает. Ни на что уже зла не хватает, даже на деревья, между которыми ещё протиснуться надо, а они по чешуе скребут, за крылья хватают, глаза выцарапать или хуже того – добычу выхватить норовят. Что за наказание. Углубившись в лес, Руслан напряг слух. Живых вокруг нет, и мёртвые не спешат показаться. В этом лесу ещё долго ничего не расцветёт, не вырастет и не созреет. Но здесь был звук, от которого жизнь не мила делается. Тем хуже, чем сильнее любишь жить. Проклятый пиромант мог бы порадоваться, зная, что задумал зверь. Но он не знал и торопился нагнать убийцу императора. Жаль. Хоть один из четверых мог бы похвастаться, что пережил проклятие чародея. Звук приближался. Это флейта. Прекрасный инструмент, терзаемый ужасным музыкантом. Один за другим разносились по лесу хриплые стоны, в которых не таилось даже тени музыки. На дальнем берегу этих звуков никто не расслышит. Но утром в гибельной горячке слягут ещё люди. А потом ещё, и так будет, пока не умолкнет флейта. Деревья расступились. Открылась перед зверем поляна, меньше длины его от носа до хвоста, и посреди той поляны торчал из прошлогодней травы и слежавшихся листьев старый плоский камень. Не смели подступить и протянуть к нему ветвей даже старейшие из деревьев. Вот стол, к которому несу я пищу, думал Руслан, шагая на простор и расправляя крылья. Не развернёшься здесь, взлететь будет непросто, но он у цели, и тело императора легло на камень, будто подношение богам. Потом, осев на задние лапы и запрокинув к небу голову, Руслан кричал, пока хватало воздуха. Переполнилась чаша терпения, и хлынули боль и гнев через край. От рёва его содрогнулась земля и отшатнулись деревья, и вороньё с шумом поднималось в небо у далёких лесных опушек, уносясь к стенам крепости Катей, спеша предостеречь засевшую там смерть. Стало легче. Словно гной из раны, вышли отравлявшие драконье тело страхи, и Руслан почувствовал, что может наконец вздохнуть свободно. Скорее бы всё закончилось, ведь страхи обязательно вернутся, и снова разорвут мир вокруг чёрные молнии, сперва во сне, потом и наяву. Дела нужно закончить до того, как пропадут труды пироманта. Он не годится госпоже в подмётки, но старался. Руслан отблагодарил бы его, да только знал: ничего так не желает чародей, как смерти ненавистного зверя. Увы, такой подарок ждать придётся долго. С его-то терпением – пусть даже не надеется дождаться. Капля крови, два тела, одна жизнь. Вот о чём шептались на языке костей невидимые лазутчики, бродящие вокруг вторгшегося в Нерат войска. После стольких споров с государем Руслан их слышал куда лучше Даллы, но, в отличие от неё, никому не мог об этом сказать. Ни правды, ни лжи. А ещё он знал: обращены эти слова к нему. Не к магам, прибывшим из садов и чертогов, а к нему. Его предупреждали, но дракон мог только запомнить странные слова: смысла в них он не видел, и попросить совета не мог. Мир удержать и разгадать его загадки придётся в одиночестве. Вокруг творилось много такого, о чём не подозревали человечки. И кое-что из этого привело дракона сюда. Кажется, он успел, и ждать несколько дней не придётся. Подлесок на другом конце поляны шевельнулся, и застонала флейта пуще прежнего. Плетущийся навстречу дракону мертвец был страшно искалечен, и руки его вместо десяти украшало под три десятка изломанных пальцев. Ими удерживал он длинную, из кости выточенную флейту, и с каждым судорожным вздохом вскрикивала она, как от боли. Теперь, когда между ними было два десятка шагов, Руслан обожжённой шкурой чувствовал, как волнами расходится от ковыляющего мертвеца животный ужас. Сердце, бессильное удрать или заставить двигаться упрямую тушу, металось между горлом и брюхом дракона, сбиваясь с ритма и ломясь сквозь рёбра. Но, несмотря на страх, Руслан был рад, что всё-таки успел. Пришёл флейтист к столу, и угощение подано. Осталось только занести над жертвой нож. Руслан занёс. Не нож, а когтистую лапу. Гостя надлежало накормить, иначе так же, как пришёл, он уйдёт. Далеко ходит флейтист, неспешно границы владений своих обходит, и не нужны ему ничьи указания. Ума в этих изломанный останках столько же, сколько в собаке, но отыскать их может только создатель, а страх бережёт его и от живых, и от таких же, как он сам, мёртвых. Купить внимание флейтиста можно только кровью, и не всякой, да только лишь тогда, когда он бродит рядом. Дракону шептали о флейтисте на языке костей, в короткие, украденные мгновения покоя. Заверяли: он будет здесь бродить четыре дня, и защищать его от недогадливых людей никто не станет. Сегодня был четвёртый день. Едва успел из паутины страхов и видений выпутаться. Но даже это промедление – только к лучшему: разве можно отыскать приманку лучше? Ради такого стоило немного припоздниться и сотворить то, за что зверя убьют, как бешеного пса. Пусть попытаются. Хвала им, если смогут. Столь крупную рыбу изловить – большая удача, ведь этот флейтист и есть болезнь, сгубившая товарищей пироманта, а заодно и множество знать не знающих ничего о магии солдат и обозных. Нет спасения от проклятия чародея, если услышал больной голос костяной флейты. А слышат флейтиста те, в ком сила заёмная обитает. Издали слышат. Спит или пробудилась сила – всё равно, раздуют стоны флейты малейшую искру в гибельный пожар и обратят против носителя. Воистину, такая сила стоит и крови, и тел, и жизни. Чего бы ни просили за неё, она того стоит. Как лихорадило Руслана, когда он понял, не одолеет собственную алчность. И вот он здесь, и вера в то, что это – явь, как никогда крепка, ведь толку от пригрезившейся силы – никакого. Драконья пасть наполнилась едкой слюной, когда вспороли когти одежду на плечах императора, и кровь обагрила камень первыми каплями. Смотреть на распростёртое тело было жутко: слишком похож был государь на то, что увидел Руслан в зеркале, когда сбрил волосы. Сам себе он показался вдруг гнуснейшим из предателей, и чудилось, что с тихим треском рассекают небо чёрные трещины-молнии, готовясь уронить его на вероломную драконью голову. Но голод властно приказывал забыть о глупых домыслах. А кровь всё капала на жертвенный алтарь, и из ран дракона – больше, чем из ран человека. Флейтист замолк и вскинул голову, принюхался, шумно втягивая воздух через две дыры, оставшиеся от носа. Руслан от души советовал ему поспешить: кто знает, когда очнётся Лето Харон. Он не обрадуется тому, что увидит. Но государь не спешил очнуться, и флейтист склонился над ним, разевая невероятно огромную пасть, обнажая единственную пару клыков и вываливая наружу чёрный язык. Слизнул перемешавшуюся кровь с камня. Потянулся ближе, и ослабел источаемый им ужас. Руслан на секунду зажмурился, чувствуя, как звенят от напряжения мышцы огромного тела. Не время. Нужно ждать. Пусть осмелеет и распробует угощение колченогий мертвец. Припал к сочащимся порезам флейтист. Смахнул с них кровь своим распухшим языком, и всхлипнул, позабыв и думать о драконе. Примерился погрузить клыки в живую плоть, напитаться досыта. Но не успел издать ни единого звука. Только ноги его, одна короче другой, мелькнули в воздухе, описав нелепую дугу. Схватить и проглотить нежить оказалось проще простого. Труднее было сделать это вовремя. Отчего-то казалось Руслану: он непременно подавится костяной флейтой. Как давятся рыбьими косточками. Обошлось, и он почти готов был возрадоваться: получилось! Но радоваться было рано. Полыхнуло, и с треском раскололось пополам огромное дерево. Пошёл мир вокруг рябью, и новые чёрные молнии рассекли небо и землю. Будь он неладен, бешеный! И без его выходок голова раскалывается. Да, всё-таки голова. Не мир, а пустая драконья голова, из которой выйдет однажды чудесный трон для императора. Он вырвался из горящего дерева, будто демон из преисподней, и тут же мученики в голове Руслана разразились приветственной заунывной овацией. А пиромант по сторонам не глядел и времени не терял. Огонь метнулся по траве, окружил камень с лежащим на нём императором. Вот-вот рисунок вспыхнет и исчезнет навсегда. Зверь будет свободен... и перестанет существовать. Шагая через камень навстречу пироманту, обжигаясь и давя оробевшее вдруг пламя, Руслан уже потянулся к творящему новое заклинание чародею. Ему бы плюнуть ядом, а не пытаться повторить то, что проделал с флейтистом. Он понимал: затеянное пиромантом заклинание взорвётся у него в глотке или в брюхе, и это – верная смерть, но остановиться уже не мог... Его остановили. Мгновенно застыла чешуйчатая туша, на расстоянии выпада от чародея замерла на середине шага. Погас огонь в руках своего избранника, и сам чародей замер, разинув рот не то в изумлении, не то собираясь кричать. А по сожжённой в лёгкий пепел траве зашелестели шаги, и раскрытая ладонь Лето Харона прошлась по лапе зверя. Не сердится. Но и не простит. И держит из последних сил, которые бы лучше поберечь. – Он мой, – неведомо о ком из них сказал император. Это ты – мой, подумал Руслан. Осознанное и пугающее право творца он уступать не намерен, и если вокруг – всего лишь ворох бумаги, измаранной им за тридцать лет жизни, да будет так. Кто знает этот ворох лучше, кто сможет правильно сложить рассказанную в нём историю? Никто, кроме него. Пусть даже он и сам не знает до конца этой истории. Стоило подумать так – и ослабла хватка чужой воли, а император, почувствовав это, отступил на полшага. Он никогда не отступал, подумал Руслан, закидывая голову и повторяя крик флейты в изувеченных руках. Он никогда не уступал своему зверю, но больше споров не будет. Содрогнувшись всем телом, повалился на сожжённую траву пиромант, и заорал, охваченный пламенем. Он жив ещё, но стоит снова обратиться к силе в нём – и всё закончится. Щедро одарил огонь своего избранника. Слишком щедро, чтобы остался жить он. Вот она, власть, о которой посмел возмечтать измученный бесконечными снами зверь. Вот она, сила, о которой шептала ему бледная тень, заглядывавшая к нему украдкой, и вторили ей многие голоса на древнем, как мир, языке костей. – Я помню долг свой, владыка, – говорила тень, и повторял за ней хор невидимых вестников. – Пусть грош мне цена, но я помню, и приду поклониться и служить тебе. Склонившись над катающимся по земле живым факелом, издал зверь низкий вибрирующий звук – и ушёл огонь, скрылся в глубинах измученного, почти мёртвого тела. Надолго запомнит пиромант свой урок. Умерит это его пыл. И государю наука не будет лишней, пусть он на голос флейты и не отзовётся. Повисла над лесом тишина. Не смела шелохнуться ни единая ветка, забыли, как дышать, и люди, и сам зверь. Всё замерло вокруг, встревоженное и покорённое... и, разрывая тишину, громовым раскатом налетел от крепости Катей ответ. Дракона слышали. Ему бросали вызов, похваляясь жизнями, что напитали воды озера потусторонней мощью. Не дожидаясь никого, не слушая, не видя, не внимая, расправил Руслан доставшиеся ему по прихоти самой причудливой из судеб крылья. Он сам себя не узнавал и ничего с собой не мог поделать, знал лишь, что оставлять такое без ответа – хуже смерти. Ветер с восторгом подхватил его, вознёс над мёртвым лесом, а враг, распахнутый, пустой и страшно голодный, уже показался над стенами крепости Катей. Под крохотной змеиной головой разверзлась бездна, и пять рядов зубов предваряли падение в её глубины. Шесть лап крушили камень стен, вознося наверх исполинский труп, и четыре чудовищных крыла затмевали свет небесный. Вот враг, достойный дракона. Вот славная битва, вот великая победа и грандиозное пиршество. И только человеческая память паникует, узнавая очертания врага. Поздно бояться, вот он, ближе некуда, и полосуют вороную шкуру драконьи когти, шипит пролившийся вдоль мощного хребта зелёный яд. Враг могуч и неповоротлив, он – великан рядом с воспрявшим духом зверем. Словно во сне, он вдруг уверовал в своё бессмертие. Великая битва! Славная победа! Все пять рядов зубов сомкнулись, намертво соединив Руслана с огромным пустым туловом. Ох, госпожа... о большем и подумать не успел дракон: разъел пролитый яд два правых вражеских крыла, а собсвтенная пара оказалась вдруг невыносимо слабой, и воды озера метнулись им навстречу. «Ты мой!» – мелькнуло напоследок в опустевшей голове, где наконец-то не кричали мученики ада. «Ничей», – откликнулся Руслан, и чёрная вода сомкнулась над ним.