Драконьи сны

Виктор − Так, говоришь, его убили? Весна, шатаясь, будто пьяница, ввалилась на улицы и в парки, плеснула зеленью на только-только сбросившую облезлые снежные меха землю, заголосила трелями дроздов и зябликов, пригрела осмелевшим солнцем. Мимо, заходя на второй круг, пронеслась на самокатах разноцветная стайка ребятни, следом с возмущённым лаем мчалась пара белых собачек с рыжими головами. Чем не Дикая охота, пусть и закончилась зима. Провожая их взглядом, Виктор обдумывал ответ. Десанн не торопил. С их первой встречи в больнице прошло три месяца, и своё право быть здесь и задавать любые вопросы он давно отвоевал. Незаметно как-то, исподволь. Не встречая сопротивления и продвигаясь быстро. Совсем недавно они были незнакомцами. Теперь казалось, что знакомы они целую вечность, и это было неизбежно. Они сидели на скамейке, в тени огромного, только собравшегося развернуть молодые листья каштана, и между ними стояла другая тень. Та, что принадлежала мёртвому. Как получилось, что заговорили о Руслане, Виктор не понял. Не мог даже вспомнить, в какой момент Десанн появился рядом. Само всё как-то вышло, и вот они здесь, а на вопрос нужно что-то отвечать. Не военная тайна всё-таки, и свежестью ран молчания не оправдаешь. Да и Десанн... будь он неладен вместе со своей улыбкой доброго божества, молчать в ответ на его вопросы было трудно. Если вообще возможно. − На то, чтобы изрезать себя с ног до головы, а потом удавиться подушкой, у него не хватило бы сил, − услышал Виктор собственный голос, и ужаснулся тому, как спокойно произнёс эти отвратительные слова. − Да и свидетель есть, который убийцу... в деле видел. Мимо снова пронеслась детвора. Одна из собачек отстала и теперь, свесив язык, сидела в тени соседней скамейки, у ног молодой женщины с коляской. Не задалась охота, потеряли гончие след. Вздохнув, Виктор продолжил: – Все утверждали, что это сделал какой-то наркоман. Вот только... Слова приходилось подбирать, и самому себе они казались бессмысленными. Но Десанн понимающе кивнул. Узор на его свитере напоминал чешую, красную на белом. Такую точно, как... − Не понимаешь, почему тот наркоман не забил его насмерть или не зарезал? Ужасный вопрос. Но, к сожалению, верный. Этот вопрос не давал покоя Виктору с тех пор, как он узнал про обстоятельства смерти его друга Руслана, и увидел обвиняемых в его смерти. Тогда показалось, что ничего более нелепого он в жизни не видел и не слышал. − Так было бы намного проще, − согласился Виктор. − Не походило бы... − ...на оккультную чушь, которая плохо вяжется с наркоманией, доведшей до разбоя в хосписе, – подсказал Десанн. – Да брось, что мы понимаем в прожаренном насквозь мозгу, если в живом и здоровом разобраться не способны? Виктор покачал головой, уставившись в усыпанную шелухой от семечек дорожку у себя под ногами. − У них руки тряслись, как у последних алкашей. А то, что сделали с Русланом... я скорее в сектантов поверю, чем в то, что мне сказали. Это хоть что-то объясняет. Рука Десанна легла ему на плечо. − Важно не то, во что мы верим, а то, что было на самом деле, − сказал он. − Чем подтвердить участие сектантов? – Медсестра его видела. Голос у Виктора предательски дрогнул. Воспоминания о встрече с несчастной девушкой, которая оказалась заперта в палате вместе с Русланом и его убийцей, остались не лучшие. Начать с того, что случилась она незадолго до принудительной госпитализации бедняжки. Из психиатрической больницы она не вышла до сих пор. Странно для человека с достаточно крепкими нервами, чтобы не один год работать с умирающими людьми. Десанн откинулся на спинку скамейки, подставляя лицо сдвинувшему тень каштана солнцу. – Она видела убийцу, а не сектанта. Что же она говорит? – Что он бормотал что-то, пока резал, – чувствуя, сколь неубедительно это звучит, сказал Виктор. – Было похоже на молитву, но она не поняла ни слова. – А значит, с тем же успехом он мог нести любую околесицу, что забрела в его дырявую голову, − парировал Десанн. Возражать было бесполезно, и некоторое время тишину нарушали только птичьи трели да крики и смех детворы. Белые собачки с рыжими головами, выдохшись, обнюхивали кусты только-только собравшейся зазеленеть сирени. Закончилась охота, объявлен привал. − Ты говорил, что твой друг умирал от болезни. Голос Десанна прозвучал, словно гром небесный. Виктор выпрямился и застыл, чувствуя, как медленно наливаются болью напряжённые плечи. На этот раз к нему не прикасались, а перед глазами, на другом конце пустоты, старинным пароходом плыло здание городского культурного центра, в белых кружевах лепнины, с лавровым венком и лирой на фронтоне. Руслан умирал от рака. Умирал в муках, и родные, не вынеся его страданий, отказались заботиться о нём. Так и попал он в злополучный хоспис, где его настигла смерть. Да, умирал Руслан от рака. Но смерть его с этой болезнью не имела ничего общего. − Возможно, то, что случилось, к лучшему? − придвинувшись ближе, вкрадчиво продолжил Десанн. − Когда нет другого выхода, сколь ценной может быть достойная смерть? Напряжение мгновенно отпустило, и Виктор развернулся к нему. − С каких пор смерть в руках безумца стала считаться достойной? − С тех самых, как стала быстрой и научилась избавлять от страданий, − выдержав его взгляд, ответил Десанн, и голос его был твёрже и холоднее вековых льдов. Отводя глаза, Виктор подумал: Десанна не трогала тяжесть его взгляда. Так же, как не трогала она и Руслана. Больше такое не давалось никому из тех, кто попадался Виктору на пути. Была ещё Ксения... но ей в глаза не мог смотреть уже он сам. Это другое. Крамольная мысль об устроенной высшими силами замене была безжалостно изгнана. Нет в этом никакого смысла, и не похожи эти двое более ни в чём. Сама мысль о замене была невозможна. И, разумеется, Виктор врал себе, утверждая это. Врал и не мог остановиться, будто от этой лжи зависела жизнь. Детвора, отправляясь на очередной круг, нестройно вопила какую-то услышанную по радио песенку, незамысловатую и нелепую, как и всё, что окружает людей в последнее время. Одна из белых собачек, отдохнув и успев заскучать, откликнулась звонким лаем и бросилась следом. Всё начиналось заново. Привал окончен, охота мчится дальше, увлекая за собой встречных. Рука Десанна снова легла ему на плечо. − Мне не следовало так говорить. Виктор покачал головой. − Это правда, и молчание ничего не изменит. Не нужно было оборачиваться, чтобы чувствовать: Десанн смотрит на него с бесконечным терпением и сочувствием. Это было почти отвратительно. Виктор был рад, что не облачилось всё это сочувствие в слова. Те самые, на которые нечего ответить, сколько ни ищи, краснея и бледнея, нужные слова. Но промолчать совсем Десанн не пожелал. − Он был так дорог тебе, что ты готов был обречь его на долгие муки перед смертью вместо того, чтобы отпустить? К горлу подкатил ком. Нет более омерзительного проявления себялюбия, чем самоубийство. Трусливый побег, смертный грех уныния во всём своём отвратном величии, и брошенные в одиночестве рыдать над могилой родные и близкие. Смерть может принести облегчение, но горя она всегда приносит больше. Так говорил Виктору встреченный в коридоре хосписа священник, а он слушал и, хоть молчал, но не соглашался. Когда жизнь оборачивается той пыткой, которую выносил Руслан, уж лучше быстрая смерть, чем долгое ожидание и мольбы о снисхождении. И вот случилось так, как казалось Виктору правильным, но оказалось: прав был священник. Пусть не своей рукой покончил с жизнью Руслан, но уход его не принёс облегчения никому. Все, кто знал и любил его, будут долго и мучительно зализывать раны, признают они это или нет. Будут оглядываться, заметив в толпе на улице похожую фигуру. Будут, как жемчужины в чётках, перебирать добрые воспоминания, не замечая, что повторяют их уже не в первый раз и не в десятый. Будут гадать, что было бы, если. Десанн, всё так же улыбаясь, пережидал бурю, сотворённую им в душе Виктора. Хотелось рассердиться на него, пусть это и бессмысленное ребячество. Хотелось встать, сбросив с плеча его руку, и уйти, не обернувшись. Но Виктор не двигался. Будто боялся, что унесёт его буря, стоит только позволить себе слабость. Пальцы Десанна сжались крепче. Ещё немного – и вопьются до синяков, а может и до крови. − Скажи. Обещаю, это поможет. «Кто ты такой, чтобы давать такие обещания?» − хотелось закричать в ответ. Но Виктор молчал. Ему казалось, что, даже пожелай он этого, то всё равно не смог бы повысить голос. Горло будто сжала невидимая рука, и воздуха уже не хватало. Он не хотел ни говорить, ни вспоминать. Но понимал, что рано или поздно скажет Десанну всё, что тот пожелает узнать. − Я до самой смерти был бы игрушкой сумасшедшего старика, если бы не он. Он думает, я не помню, а мне жаль, что он на четыре года бросил меня одного. Собственный голос показался Виктору чужим. Будто невидимый рассказчик читает вводную, просвещая зрителей и заполняя пустоту. Всё вокруг показалось вдруг подделкой. Декорации вместо знакомого с детства парка. Механические куклы вместо людей и животных. Запись вместо птичьих трелей, собачьего лая и детской радости. Сам себе Виктор казался фигурой из папье-маше. Омерзительно раскрашенной, нелепой и смешной, скрывающей под слоями бумаги давно истлевшие безымянные останки. Он сгорит, как и эти кости, куда раньше, чем кому-то придёт в голову заподозрить в нём хоть какую-то ценность. Он сгорел бы уже давно, если бы не Руслан. Хватка Десанна на плече Виктора ослабла. − Большего ты мне, конечно, не скажешь? − спросил он. Виктор сказал бы. Но призрачная рука всё ещё чудилась ему. Всё ещё держала за горло, мешала дышать. Она непременно сожмётся крепче, если попытаться произнести ещё хоть слово. Не доверяя себе в достаточной мере, Виктор покачал головой. − Понимаю, − произнёс Десанн, и в голосе его таилось разочарование. − Понимаю и прошу только об одном: не затягивай. Скажи хоть кому-нибудь. Один своих демонов ты не изгонишь, и сдерживать их тебе уже никто не поможет. В груди ядовитой гадиной вдруг шевельнулись возмущение и нарождающаяся злость: кто он такой и как смеет? Виктор задушил их. Привычно и хладнокровно, точно рассчитанным усилием воли. Не ради благой цели, а из страха. С тех пор, как вынес Руслан из загаженного, полуразвалившегося дома, на руках девятилетнего Виктора, в силе злобы пришлось убедиться не раз. Слишком большую власть могли обрести над ним эти чувства, чтобы позволять себе роскошь уступать им. Победа над ними когда-то далась большой кровью и ещё большим стыдом, но была одержана. Подтверждать её не приходилось уже давно. Десанн вздохнул и аккуратно разжал пальцы левой руки Виктора. По правому предплечью, которое сжимали они, медленно растекалась боль. Притаившаяся под одеждой мерзкая многоногая тварь шевелилась, напитывая кровь своим ядом. Он у неё горяч, как раскалённый металл. Как стыд и ярость, с которыми можно только жить. «Это всего лишь шрам, – напомнил себе Виктор. Напомнил в многотысячный раз за прошедшие пятнадцать лет. – Отвратительный, похожий на длинную многоножку шрам, которым тебя наградили в плену. Старик увёл тебя с детской площадки, и некому было искать и ждать тебя домой, потому что и дома у тебя никогда не было. У твари ровно столько ног, сколько дней о тебе не помнил мир. Это всего лишь шрам» – Перестань, – терпеливо попросил Десанн. – Лучше скажи. Как есть скажи, всё, до конца. Всё до конца не знал даже Руслан. Как есть, Виктор не решился сказать даже близким. Карина полагала, что её бывший муж не боится ничего. Правда никогда её не интересовала. Правда не умещалась в созданном ею уютном воображаемом мирке, в котором не было жизненных невзгод и несправедливости. Всё это оставалось снаружи и существовало, чтобы раздражать Карину, или помогать ей вызывать жалость у окружающих. А Виктор, глядя на неё, боялся, страшно боялся всерьёз разозлиться. Достаточно того, что брат Карины знал, как это выглядит и чем кончается. Более чем достаточно. О том, чтобы хоть что-нибудь сказать Ксении, пока не могло быть и речи. Как только улеглось непрошенное возмущение, Виктор признал: Десанн, как всегда, прав, и спорить с ним бессмысленно. Он знал, что однажды выложит этому человеку, как на духу, всё. Таков Десанн. Так похож он на доброе божество, что неодолимо тянет излить ему душу, сознаться и покаяться во всём, и смиренно молить об избавлении и утешении. В него хотелось верить. Ему хотелось внимать. В нём не было ни одной причины сомневаться. – Он нашёл меня, когда другие уже перестали искать, – уронив голову на грудь, прошептал Виктор. – Ему было пятнадцать. Он сам ещё был ребёнком, и мог пройти мимо. Но не прошёл. – Я рад, что он не струсил, – отозвался Десанн. – Иначе мы бы, думаю, сейчас не разговаривали. Виктор едва слышал его. Казалось, что поверх трескотни погнавших от гнезда ворону дроздов, он слышит пронзительный свист. Этот звук остался в прошлом, но иногда всё ещё снился ему, и тогда от потревоженной памяти спасало одно. Пахать, как ломовая лошадь. Так, чтобы места для праздных дум в голове не осталось. И ни на что, ни при каких условиях и обстоятельствах не отвлекаться, пока не придёт время упасть в изнеможении и заснуть, не видя ни добрых, ни кошмарных снов. Где-то жизнерадостно заголосил очередной популярной песенкой телефон. От стайки ребятни на самокатах отделилась одинокая фигурка в ярко-синей курточке, потянула из кармана горланящий аппарат. – Плохие новости? Прозвучавший над самым плечом голос Десанна заставил Виктора вздрогнуть. Он так увлёкся наблюдением, что почти забыл о человеке рядом. Пожалуй, позабыть о Десанне, когда он рядом, будет непростым делом и немалым достижением. А вопросы его становились всё более странными и нелепыми, ведь спрашивал он, очевидно, о телефонном звонке. – Откуда же мне знать? − продолжая наблюдать за ребёнком с телефоном, удивился Виктор. – Я думаю, ты знаешь, – возразил Десанн. – Ты знаешь много больше, чем готов признать. Гораздо больше, чем хотел бы. Снова подняла змеиную голову злость. Второй раз за несколько минут, и удушить её было уже совсем не так легко, как прежде. Оставшись в одиночестве, войну против своих демонов Виктор проиграет. Сомнений нет: уже сейчас он медленно, но верно отступает, сдавая всё новые позиции, уступая бесноватому врагу, пропуская всё больше ударов. Вздохнув поглубже и задержав дыхание, Виктор задумался. Он знает. Что он знает? Какие новости приходят в замечательный весенний день, под солнцем в безоблачном небе, под пение птиц и аромат готовой распуститься листвы? – Плохие новости, – одними губами произнёс Виктор. За мгновение до того, как фигурка в голубой курточке сорвалась с места, и, волоча за собой самокат, поспешила к ним. – Папа, послушай! Лицо у Ксении было бледное и встревоженное. Нет, напуганное. И телефон, протянутый отцу, она держала так, будто готова была отбросить его подальше, как ядовитую гадину. «Плохие новости», – поднося телефон к уху, подумал Виктор. Мгновением позже слух ударило истошным криком. Он знал этот голос, но даже не подозревал, что услышит однажды такое. Крик повторился. Потом ещё раз. Это сообщение. Невыносимо длинная запись. На связи никого нет, а корпус телефона протестующе скрипнул. На дорожку среди шелухи от семечек шлёпнулась тяжёлая красная капля. Поднимаясь, Виктор ещё не чувствовал, что прокусил губу, и кровь потекла из уголка рта. – Что случилось с мамой? – дрожащим голосом спросила Ксения. − Это её номер... ой, у тебя кровь идёт! Карине принадлежал не только номер, но и голос на записи. Виктор понятия не имел, что случилось и как отвечать на вопрос дочери. А она неуклюже рылась сначала в карманах, потом – в потёртой сумочке через плечо, и наконец извлекла откуда-то помятый носовой платок. Осталось только, подчиняясь, присесть и позволить стереть кровь. Да ещё порадоваться, что это хоть немного отвлекло Ксению. За спиной, в наступившей вдруг глухой, ватной тишине, раздалось звонкое «теньк». Обернувшись, Виктор увидел, как Десанн вцепился в воротник своего бело-красного свитера. По шее у него текла кровь. Медная монета в его странном украшении лопнула, потеряв четверть. На лице Десанна застыла растерянность. Что бы ни случилось только что, он этого ждал. Но ждал так же, как всякий живущий ждёт смерть. Не сейчас. – Где она? – спросил Виктор, разворачиваясь и шагая ближе. Какой ответ он ожидал от Десанна? И почему не сомневался, что Десанн может ему ответить? Спросил бы кто об этом Виктора – и он бы понял: сам не знает, что на него нашло. Но что бы это ни было, Десанн ответил: – Ты знаешь, где. Только ты один и знаешь. Ксения осторожно тронула Виктора за руку. Подумать только, он напрочь позабыл, что она рядом. Удалось не вздрогнуть от неожиданности. Хорошо. Теперь повернуться. Медленно, никаких резких движений: дочь и без того достаточно напугана. – Пап, ты с кем говоришь? – спросила Ксения. Самое время для знакомств и объяснений, когда рядом ребёнок, а в руке всё ещё зажат телефон с тем неизвестно кем оставленным сообщением. Просто лучше не придумаешь. И всё равно пришлось бы представлять Десанна дочери. Вот только стоило повернуться снова к нему... Скамейка была пуста. Доброе божество исчезло, не оставив следа. «Ты знаешь, – всё ещё отзывались в памяти его последние слова. – Только ты один и знаешь». И ведь Десанн, будь он неладен, снова оказался прав: знал Виктор, почему кричала Карина и где её теперь искать. Осталось только убедить себя поверить в это.