Драконьи сны

Динео Новости с фронта до дворца добирались неохотно и с большим опозданием. Король и его советники, конечно, знали всё, а вот придворным доставалось больше домыслов, чем проверенных сведений. Заверений в том, что всё идёт по плану, было в избытке, но им привычно не верили: ничто не может быть так просто. Верили и в то, что на землях, бывших когда-то графством Нерат, действительно гремят масштабные сражения, кто-то совершает подвиги и гибнет за Хайдену и короля. Даже те, кто в глаза смотрел нынешнему главнокомандующему королевских войск, не покидавшему столицу. Слухи и домыслы плодились быстрее крыс и блох, спасу от них не было даже глубоко под землёй, во владениях королевских дознавателей. В застенках и темницах не хватало места: изменников и осквернителей могил в последнее время прибавилось. Обнаружить за собой один из этих грехов мог кто угодно, от охотника в бороде по глаза и звериных шкурах до первой красавицы двора. Всем было очевидно: кому-то отчаянно нужны жертвы. Назвать хотя бы одно имя вслух пока никто не решился, а между тем кровь лилась рекой, и пирамиды гниющих голов на площадях столицы и во внутренних двориках дворца становились всё выше и зловоннее. Приставленная к чудовищным монументам королевского правосудия стража медленно сходила с ума от вони и ужаса. Вороний грай стоял до небес, а голодное зверьё стреляли уже у самых стен. В моду вошли траурные цвета, плотные вуали, крепко надушенные платочки и птичьи маски с длинными, набитыми благовониями клювами, но всё это хранило только от смрада и мух. Страх с мерзким, чужой болью и смертью рождённым любопытством переполняли при дворе всех и каждого, от них спасения не было. Разврат и пьянство расцветали бурным цветом, не обходя стороной ни юных горничных, ни мальчишек из конюшен и псарен. Все понимали, как коротка жизнь. Все видели, как мало она стоит. И никто не знал, когда укажет на него тяжкая длань взбесившегося правосудия. Гроссмейстер знал, чем наказать своего бывшего ученика. Лучшей кары, чем королевский двор Хайдены, на свете не было. Какое счастье, что от суматохи, взглядов, пересудов, страхов и тайн было где укрыться. Покидая утром свою комнату, Динео молился о том, чтобы не встретить на пути препятствий. Если ещё хоть кто-нибудь окликнет его дрожащим голосом, отвлечёт робким вопросом или чужой просьбой, или, того хуже, вручит очередное письмо... нет, даже думать об этом не хотелось. Достаточно людей, достаточно шума и войны, в которой ни одна живая душа в этом дворце ничего не смыслит. Вотчина Динео находилась под гудящим от страха и нетерпения дворцом глубже, чем самые тёмные каменные мешки и пыточные камеры. Тишина и покой сохранились только там, на глубине. Укрыться в темноте дворцовых склепов можно было от кого угодно... кроме себя. Многие были бы рады увидеть Динео на костре или плахе, уже за то, что он некромант. Но сам Динео знал: не дождутся. От топора, петли или костра его хранили чужие жизни. Он сам дрожащей рукой, ошибаясь и оставляя кляксы на скверной жёлтой бумаге, искал их и находил, пока в голове бродил рождённый ядом кровавый туман. Трудности со счётом и грамотой не позволяли действовать осознанно, и оставался только путь, в конце которого терпеливо ждала беда. А потом появлялся молодой рыцарь-кровопийца и, пряча взгляд от полумёртвого труповода, собирал со стола списки мест и дат рождения, чтобы отдать их в руки хранителей храмовых книг. До сих пор он не решился отомстить за своё унижение на памятном приёме. Однажды, может быть, решится, но пока исправно и смиренно выполнял возложенную на него обязанность. За передачей списков следовали поиски, за ними суды, а потом казни, казни... Динео был палачом, хоть ни над кем и не занёс меча. Он не лгал, обвиняя несчастных в изменах, заговорах и запретной магии, но именно его рука указывала на тех, кто должен быть оболган. Если однажды в сети судьбы всё-таки угодит он сам, это будет справедливо. Не раз заглядывала мысль: поторопить неспешный рок, подтолкнуть тяжёлую длань его, допустив одну из тех ошибок, за которые на него с плохо скрываемым презрением смотрели наставники. Но что-то всякий раз останавливало Динео. Должно быть, совесть, считавшая: страданий ему мало. А может, дело было в простом вопросе: что скажут другие? А если уж как на духу, то так: что скажет Нарн? Ответ был так же прост, как и вопрос. Гроссмейстер за все эти думы и помыслы, не слушая стенаний госпожи Селиш, приказал бы бить Динео, пока не вытечет с кровью вся дурь. Нарн от души встряхнул бы и прописал целебный труд до полного изнеможения. Касар – тот и вовсе зло высмеял бы и отвернулся. Но гроссмейстер был далеко, а Нарн и Касар – ещё дальше. Никто не мешал Динео верить: все эти смерти на его совести. Он понимал: добром попытка удержать на плечах мир не может кончиться. Но продолжал упорствовать в своём стремлении ответить за воцарившееся в столице безумие, и убавляла рвения ему лишь грозная тень ушедшего в дальний поход рыцаря. Никто на этот раз Динео дороги не заступил. Никто нужды в присутствии или услугах его не нуждался, а встречным не хватало решимости даже на косой взгляд в сторону фигуры в сером плаще поверх домотканого рубища. Среди шелков и бархата, тонкой шерсти и белёного льна Динео казался забредшим в богатый дом попрошайкой. Стыдиться бы неподобающего вида, как требовал того гроссмейстер... да только у совести на то, чтобы зубы точить, причины были получше. В глаза приговорённым к смерти людям молодой некромант не смотрел: так близко подходить не требовалось. От неприкаянных душ успешно оборонялся. Другим везло меньше. Жалоб на дурные сны и головные боли, признаний шёпотом о страхе теней и темноты стало много. Пора бы выяснить, насколько увеличилось замогильное население хотя бы дворца. В ордене будут рады паре камней душ. Но за всеми делами и треволнениями Динео никак не мог найти на это ни сил, ни времени. Под замком его ждали дела поважнее. Передоверить их было некому. Какие уж тут призраки. Подождут. Вместе с живыми, которым они уже повадились докучать. Посмертная судьба избранников ядовитых грёз складывалась по-разному. Имена и судьбы некоторых шёпотом обсуждали при дворе. О других, окружая их армиями святых мучеников, взывая к небесному правосудию, кричали безумные пророки на улицах, пока не утихомиривали их удавка или нож под рёбра. О большинстве некому было даже вспомнить. И только Динео знал всех, кого приговорил. Потому что, склоняясь над каждым мёртвым телом, сам звал к себе исторгнутые души. Удерживал их мёдом и кровью, и слушал, слушал... За это в ордене его бы тоже осудили и наказали. Но остановиться Динео не мог, ведь это делалось не только ради самоистязания. Услышанного хватило бы на пару-тройку недурных заговоров и столько же дворцовых переворотов. Не все казнённые были безвинными жертвами. Не все стоили чужих слёз и доброго слова. Глава тайной службы, которого непросто было опознать в тщедушном, совершенно лысом старичке, выслушивал Динео, что-то записывал, а что-то будто бы пропускал мимо ушей. Он тоже состоял в ордене, но говорить об этом вслух было не принято. Его происходящее нисколько не трогало. Брать бы пример с него, да не выходило никак. Оставалось прятаться. От кого получится, ведь от себя Динео деться было некуда. Последний поворот отделил Динео от живых людей с их страстями и заботами. Теперь они далеко позади, и можно вздохнуть свободнее. Сотни ведущих в непроглядную ночь ступеней отделяли дворцовые склепы от переполненных светом и нетерпением залов и анфилад, от томного полумрака укромных покоев, от липких, вожделеющих или тревожных взглядов неумолчно галдящей разодетой толпы. Под низкими сводами ждали покой и одиночество. Там притаилось забвение. Нарушить царящую в королевских склепах тишину не решался никто, а темноту не тревожил ни единый луч света. В глубочайшие из дворцовых подземелий, куда короли и их узники отправлялись только на смерть, молодой некромант спускался безраздельным хозяином, и вызвать его наверх могли только высочайшим приказом. Отдать приказ теперь было некому. Его величество после злополучного приёма не желал Динео видеть, а королева слегла с недомоганием и пребывала в своих покоях, окружённая докторами и свитскими дамами. Вспоминать осунувшееся лицо Ирэн, неотличимое цветом от белизны простыней, было тяжелее, чем откровения несчастных душ. Ещё хуже было понимать: её величество сама накликала на себя беду. Динео горько сожалел, что не в силах помочь. Но кроме Ирэн в ближайшие дни некому звать его, и это значит, что можно усердием и прилежанием заглушить совесть. Никто не будет Динео мешать. Королевский дворец — вместилище строгих правил и жестоких нравов. Спасти кого-то, убить или изгнать прочь нужно ещё суметь, а думать о собственном бессилии всегда неприятно. Поэтому о таких соседях, как Динео, изо всех сил стараются забыть, едва упустив их из виду. Как и о тех, кто трудится в темницах и застенках, предваряя переход из жизни в смерть, из пыточных мук – в заботливые руки хранителя склепов. Таково было официальное звание Динео при дворе. Хранитель дворцовых склепов. За скромной должностью, естественно, скрывалось много больше, чем хотелось бы и королю, и его советникам, и большей части двора. Но возражать гроссмейстерам всегда было опасно, а Гархему – особенно, ведь каждому известно: терпение Мятежного духа коротко. Впрочем, об очередном ставленнике грозного карлика все быстро узнали: новости и сплетни его заботят мало, и если бы не воля гроссмейстера, он с радостью посвятил бы себя без остатка тем, кто возлежал под замком, в полной темноте, в узорных саркофагах и убранных паутинным шёлком глубоких нишах. Солнечный свет забыть готов, лишь бы живых не видеть, до того противны они ему. Так о хранителе дворцовых склепов шептались у него за спиной, думая, что не слышит он. Динео слышал и это, и многое другое. Но никого не спешил разубедить. Зачем, ведь кое-что из слухов о нём было правдой. То, что старые кости казались ему собеседниками куда приятнее, чем живые люди, с их напускной надменностью и притворной любезностью, с их бегающими взглядами и срывающимися голосами, Динео не скрывал. Придворные всем видом своим, всей повадкой заставляли его задумываться: что же видят они, когда на него смотрят? «Во мне та же кровь, и сердце моё бьётся, как у всех, – бесшумными шагами считая ступени во тьму, думал устало Динео, – Я живу, как они, и умру в свой срок. Наверняка помучаюсь при этом больше любого из них. Так что же страшного они видят во мне?» Он знал ответ, хоть и притворялся, будто нет. В нём видят того, кто вернётся. Его винят в грядущем поругании собственных останков, и по ночам блуждают среди кошмаров о смерти и возрождении в его руках, о гниющей плоти и бесконечных мучениях. Динео мог бы не касаться никого из них, не причинить вреда ни одному живому существу, но, чтобы избежать чужих страхов, ему нужно было не родиться на свет. Вот откуда берёт начало его вина перед этим миром, перед богами его и перед родом людским. Со дня, когда явился в мир. Сам свет приговорил Динео к мучениям и смерти за то, что посмел его увидеть, покинув материнскую утробу безнадёжно живым. Вот что сказал бы Нарн, узнав, что некромант его придумал примерять на себя вину за деяния королевских палачей. А потом встряхнул бы и отправил работать. Мешок у бедра потяжелел и шевельнулся, привлекая внимание. Это было лишним: чужие нетерпение с предвкушением Динео почувствовал, будто собственные. Что ж, содержимому мешка радость не повредит. Особенно в ущерб зловредности. Хотя... пожалуй, сойдёт как угодно. Лишь бы не придумала заточённая в мешок нежить от избытка чувств пободаться. Среди могил и старых костей для этого не лучшее место. Может, и пошло бы на пользу... но разгрома в самом тихом месте дворца Динео не хотел, и потому не торопился выпускать разволновавшегося демилича на волю. Столько терпел, дремля в костяной шкатулке в комнате Динео, в углу, куда не добирался дневной свет из оконца под самым потолком, что потерпит ещё немного. Лучше коснуться его, успокоить. И постараться не позволить укусить себя через холстину. Скандалистом старик был отменным. И зубы у него были на месте. Лестница завершилась, и расступились стены. Проходя под аркой, Динео сорвал маску и отбросил её под лапы сторожащей вход статуи огромного пса. Перчатки легли на каменную скамью, неизвестно для чего установленную у стены: никто не спускался сюда, чтобы уронить по покойным слезу. Не принято было в Хайдене мёртвых поминать. В Хайдене мёртвые возвращаются, и не всегда с добром. Звать их положено не каждому. Да и много ли осталось здесь от тех, кого стоит оплакивать? Изучив свои новые владения в первые же несколько вечеров, Динео смело мог сказать: немного. Если вообще хоть что-нибудь осталось. В этих могилах из кварцита и мрамора уже давно лежали дела рук собратьев-некромантов. Места иных саркофагов заняли ванны из меди и фарфора, а между скульптурами стражей и плакальщиц притаились лари и бочки с реагентами. Под ногами змеились бесчисленные толстые и тонкие трубки. В воздухе пахло уксусом, древесными смолами и вездесущей старой, пыльной смертью. Мешок, стоило преодолеть последнюю ступеньку, принялся раскачиваться и бормотать. Пусти-пусти-пусти. На прочие слова, тем более на вежливость зловредный старый колдун размениваться не трудился. Динео, качая головой и невесело усмехаясь, снова погладил его через холстину. Даже позволил зубам сомкнуться на двух его пальцах. Неприятно, даже через грубую ткань. Но это успокоит демилича получше применения силы. Мешок с его беспокойным содержимым отправился на вбитый меж камнями кладки крюк, где продолжил раскачиваться, звонко постукивая по стене. Пустой, что взять со старого черепа. Не обращая на чужое нетерпение внимания, Динео разделся до пояса и двинулся вдоль упрятанных по пустующим нишам батарей пыльных банок, горшков и запечатанных воском и сургучом бутылей. Затеплил холодный зелёный огонь в заговорённых фонарях. Втащил на постамент, освобождённый от чьего-то гроба, глубокий медный таз. Разбудил багровый огонь под внушительным, заполненным до краёв чёрной жижей котлом. Привычные действия успокаивали. Возвращали иллюзию власти над собственной жизнью и смысла существования. А стук становился всё громче и требовательнее. Казалось, где-то поблизости лихо отплясывает какой-то невидимый весельчак. – А говорят, возраст учит терпению, – подхватывая из ниши в дальнем конце погребального зала ведро, ворчал Динео. – Куда там... даже могила бессильна. Когда содержимое таза было готово, стук попритих. Должно быть, у заточённого в мешок демилича наконец-то загудело в пустой голове, и он понял: никто его капризам потакать не станет. Теперь можно было снять его с крюка и извлечь на тусклый и холодный свет немногочисленных фонарей. Благородная желтизна старого черепа была измарана бесчисленными трещинами. На своде и виске уже образовались чёрные, маслянисто блестящие язвы. На обычных костях такое не увидишь. В уставившихся на Динео пустых глазницах затеплились красные огоньки. – Сгинь с глаз моих, – отчётливо и резко заявил демилич. – Пока я тебя... – Пока ты меня что? – укладывая последнее, что осталось от прославленного в далёком прошлом некроманта, на подушку рядом с заполненным тазом, терпеливо поинтересовался Динео. – Я тебя наизнанку выверну! – тут же взвыл демилич и громко лязгнул зубами, едва не скатившись на пол. – Заставлю сожрать змею живьём и зашью в дохлого верблюда! Он продолжал вещать, пока Динео аккуратно вынимал крепления, удерживавшие на черепе тронутый ржавчиной венец из железа и бронзы. Угрозы демилича давно не пугали его и стоили немногим больше стариковского брюзжария. Ничего нового колдун не сказал. Кажется, Нарн, услышав о змее и верблюде, предположил, что родину этого древнего некроманта следует искать где-то на далёком юго-востоке, в степях и пустынях, где солнце светит даже ночью. «Так в тех краях казнят опасных чужаков, – сказал рыцарь. И, помолчав, добавил: – Только змею он не с той стороны вводить предлагает». Что ж... если бы эта старая, пропитанная магией кость была в состоянии осуществить свои угрозы, её бы стоило бояться. Но, на свою беду, демилич слишком долго прожил в одиночестве, и с высоты своего могущества едва различал чужие хитрости. Пришлось потрудиться, заплатить чарами, кровью и плотью, но в конце концов Динео своего добился. Теперь древняя нежить служила ему. – Что ты творишь? – возмущённо взвизгнул демилич, когда его бережно опустили в приготовленную ванну. – Не вздумай утопить! Естественно, не о себе он беспокоится. Улыбнувшись, Динео отвёл в сторону левую руку, на запястье которой покачивался пристёгнутый золотой цепочкой небольшой изящный сосуд. – Ну что ты, – успокаивающе гладя желтоватый свод черепа, отозвался он. – Я глаз с него не спускаю, как и обещал. Погружаясь в густую жидкость цвета венозной крови, старый некромант продолжал ворчать. Несомненно, сетовал на жизнь, что свела его с этаким недотёпой, да ещё позволила тому недотёпе заполучить в свои корявые руки драгоценный филактерий, вместилище бессмертной проклятой души. Чего бы старик не сделал, чтобы вернуть заветную побрякушку... но сделать он не мог ничего, и оставалось ему злиться, ворчать и скрежетать зубами, но слушаться. Ворчание быстро затихло: раствор демилич оценил по достоинству, и вскоре с удовольствием плескался в нём. Подумать только, даже старая кость ещё способна веселиться. Оставив его в покое, Динео занялся прочими обязанностями. В последнее время чаще приходилось бывать наверху, чем спускаться сюда, и наведённый в первые дни идеальный порядок постепенно разрушался. Приёмы, суды и казни, балы и советы отнимали слишком много сил, а неисполненных указаний гроссмейстера, касавшихся королевы, было уже слишком много, чтобы это кончилось добром. Подумать только, для прямых обязанностей приходилось изыскивать время, а за прилежность гроссмейстер своего ставленника не уставал корить. Притворщика спустили с привязи в тот день, когда начал раскручиваться маховик правосудия. Особенностью этой твари было умение заменять собой всё живое в пределах досягаемости. Он мог принять тысячи обликов, подделать тысячу голосов, проглотить и усвоить множество воспоминаний... и сейчас каждая его попытка умножиться должна быть перехвачена, а потомство – отправлено вниз, до лучших времён. Когда придут те времена, из дворцовых склепов должен выйти легион. Здесь были не все. Кое-кто убыл на фронт, но и тех, кто остался, было много. Пока не легион, но возлежали они уже по двое-трое в одной заполненной растворами ванне. Долгие ряды таких ванн уходили в темноту, куда не добирался свет. На пять сотен шагов – ни одной пустой. Тела лежали, разметавшись или скорчившись, свернувшись клубком или свесившись к полу. Минуя их, Динео возвращал в раствор то руку, то ногу, поправлял свесившиеся на бок и нелепо запрокинутые головы, водворял на место неудавшихся беглецов, и не пытался даже начать считать. Испортиться или повредить друг друга этим похожим на слепленные из теста фигурки тварям не грозило, а потому и церемониться с ними бессмысленно. Достаточно заставлять их иногда шевелиться, да подливать раствор, чтобы доставал куда следует. Неприхотливость притворщиков соответствовала сложностям их создания. Остановить их, пожалуй, куда труднее, чем сотворить. Помощь гроссмейстер обещал прислать на днях. Имён не называл. Оставалось надеяться, что во дворец не явится кто-нибудь из благородных зазнаек, весь толк от которых легко измерялся в объёме крови. – Гости! – буркнул из наполовину опустевшего таза демилич, когда Динео, вернувшись, возился у очередной бочки. И, самую малость отстав от его голоса, послышались осторожные шаги на лестнице. Шла женщина. В длинной шуршащей юбке и модных, на железной подковке, туфельках. Вздохнув, Динео поставил только что наполненное ведро рядом с одной из ванн и направился к скамье, где оставил сброшенную одежду. Хорошо, что уйти не успел. Не хватало ещё предстать перед гостьей полуголым. И без того после танца с королевой про него ещё не устали сплетничать. В любовники Ирэн записали. Рассорили и помирили их уже дважды. Судя по звукам шагов, до того как войдёт в его владения неизвестная женщина, молодой некромант успеет накинуть плащ, запахнуть полы и пониже надвинуть капюшон... Слабость навалилась на полпути, и от неожиданности на ногах Динео не устоял. Упал сперва на колени, потом завалился на бок. Из медного таза, вместе со слабым плеском оставшегося раствора, донёсся сухой смешок. – А я что? Я ничего... я ведь никому не угрожаю, верно? Никто не пострадал. А я, может, горд и хочу похвастаться! Зловредный старикашка и его зловредные шутки. Это не первый случай. Отчего-то ему нравилось выставлять Динео в таком свете. Особенно перед женщинами. Знал, старый пройдоха, каких душевных сил стоит молодому некроманту переносить общество живых женщин. Он и на мёртвых-то смотрел с излишним, как казалось демиличу, почтением и неуместной робостью. Шутки такие мёртвый колдун шутил нечасто, но метко. Последствия каждой приходилось подолгу расхлёбывать, ловя на себе сочувственные и заинтересованные взгляды, выслушивая робкие и заискивающие вопросы и слыша в шелесте шелков, атласа и бархата торопливый шёпот и приглушённый смех. Всё это рано или поздно сходило на нет, но как только пробитая броня из чужого страха и собственного отчуждения восстанавливалась, шутка повторялась. Не будь это оголодавшая до отрезвления древняя нежить – и Динео поверил бы, что демилич обеспокоен отсутствием в его жизни женщины. Впрочем... а почему бы нет, ведь гроссмейстера беспокоит то же самое. Разве что женщину он имеет в виду не первую встречную, и даже не вторую. Несколько мгновений Динео всерьёз раздумывал, не наказать ли старую кость за выходку, сославшись на то, что гостья может быть опасна. Таков был между ними уговор: не подвергать опасности жизни друг друга. Если повернуть дело так, Динео был бы в своём праве. Но убийцы не цокают по лестнице подкованными каблучками. Впору проклинать собственную честность. Гостья возникла под аркой входа, когда Динео кое-как сумел подняться на колени. Замерла, не решаясь сделать следующий шаг. В зелёном свете зачарованных фонарей её белое платье напоминало растревоженное привидение. Входя во владения хранителя склепов, совсем ещё юная девушка настороженно, будто лань, озиралась по сторонам и чуть выше, чем следовало, приподнимала подол. Свет принесённого ею фонаря казался обессилевшим в долгой борьбе с темнотой. Девушка высоко поднимала его, выставляла вперёд, будто старалась начищенной медью и крохотным огоньком отгородиться от чего-то. Бедняжке очень не хотелось быть здесь, но она упрямо шла вперёд. Похоже, привело её сюда что-то действительно важное. Следя за ней, Динео мысленно считал до десяти. Больше времени на то, чтобы заметить его, гостье не потребуется. Подняться на ноги после выходки демилича молодой некромант был ещё не готов, оставалось смириться с тем, что увидят его как есть. Взгляд огромных от страха глаз отыскал Динео, когда туфельки гостьи отсчитали седьмой шаг. В следующий миг эхо радостно подхватило её заполошный вскрик. Выпустив юбки, маленькая фрейлина королевы шарахнулась прочь, оступилась на пучке трубок и неизящно уселась на пол. Огонёк в опрокинутом на пол фонаре мигнул и погас. Старый череп в опустевшем медном тазу разразился кудахтающим смехом. Слабость мигом отступила. Шутка удалась. А вот девчонка от этаких демонических звуков попыталась отползти подальше, запуталась атласными складками юбок в тех самых подлых трубках и, поняв, что влипла, закрыла лицо руками и тихонько заскулила. Если до сих пор Динео тянуло счесть её поведение возмутительным – он всё-таки человек, а не разлагающийся труп, − то теперь нахлынувшие было чувства мигом улеглись. Обязанности фрейлин разнообразны, границы их весьма расплывчаты. Для такой, как эта нарядная куколка, и ночной горшок из королевской опочивальни вынести не считается зазорным. Но посылать несчастную девчушку сюда... пожалуй, это слишком. Кто знает, что ей впотьмах привиделось да о скольких ужасах успела она подумать, пока спускалась. Могли бы найти кого и покрепче. Поднявшись на ноги и добравшись наконец до каменной скамьи, Динео поспешно накинул плащ. Запахнул его на груди, пряча остатки печати обуздания. Надвинул капюшон... и, обернувшись к гостье, обнаружил, что она следит за ним зачарованным взглядом, а глаза её сделались больше прежнего, хоть и казалось это невозможным. Подняться на ноги фрейлина позабыла напрочь. − Это моё! – высунувшись из-за края таза, взвизгнул демилич, и это привело девчонку в чувство. Она подпрыгнула и, сглотнув, поискала взглядом источник напугавшего её звука. А старый скандалист, естественно, и не подумал прятаться. Взмыл над опустевшим тазом, раскачиваясь в воздухе, будто следящая за движениями дудки заклинателя кобра. Блеснул красными огнями в глазницах. − Чего уставилась? Не про твою он душу! Выглядело всё это донельзя потешно. Но Динео видел: девчонка напугана настолько, что готова пожертвовать платьем и броситься наутёк. Или отправиться в глубокий обморок. Её душевные силы, и без того подточенные долгим спуском в темноту, подошли к концу. Был у Динео простой и верный способ быстро унять мёртвого колдуна. Без всяких заклинаний, без капли крови и каких-либо усилий. Вот только искренности ему для успеха сейчас не хватит. Придётся опуститься до грубости: только обморочной девицы этому склепу и не хватало. Перехватив филактерий, Динео произнёс заветное слово. Какое счастье, что было оно всего о пяти слогах. Говорят, бывает и побольше. На то, чтобы отыскать его, разгадать и запомнить, ушло немало времени, но действовало оно безотказно. Умолкнув и погасив красные буркала, демилич с грохотом хлопнулся обратно в таз. Фрейлина, икнув, зажмурилась. Но, к чести своей, опомнилась быстро. − Что... что это было? – пролепетала она, дрожащей рукой указывая в сторону таза, где скрежетал зубами обездвиженный демилич. − Мой помощник, − ответил Динео, подходя и становясь так, чтобы смотрела фрейлина только на него. – Он слишком стар, чтобы учить его манерам. Пришлось потрудиться, чтобы высвободить запутавшиеся юбки девушки, но совместными усилиями они справились. Поднявшись на ноги, маленькая фрейлина снова оступилась. На этот раз она повалилась вперёд, и Динео ничего не оставалось, как подхватить её. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Потом девчонка зарделась и отступила на полшага. − Я... прошу прощения, − запинаясь, пробормотала она. − Это всё так неожиданно... − Настолько, что вы позабыли, для чего спустились сюда? − поинтересовался Динео. Он остался стоять на месте, будто отступление было равносильно поражению в решающей битве. – Насколько я знаю, в обязанности фрейлин её величества не входит бродить по подземельям. − Ох! – всплеснув руками, опомнилась девчонка. − Её величество меня не посылали... я сама. Мне... нам нужна ваша помощь. − Щенок опять сбежал! − гаркнул из таза опомнившийся демилич. Быстро он. Надо бы добавить, чтобы не натворил чего. Как подалась вперёд и намертво вцепилась в плащ Динео, юная фрейлина обнаружила не сразу, а обнаружив, отпрянула прочь, красная как маки в аптекарском саду. Динео мысленно похвалил себя: не обнял, хотя уже поднял было руки. − Извините, − вздохнув, произнёс некромант. – Он неисправим, и с этим можно только смириться. Чем я могу помочь? Можно было не спрашивать. Он по глазам фрейлины видел: старый колдун попал в цель, и сегодня он сюда уже не вернётся. Недолго прятался, нашли и здесь. Без высочайшего приказа Динео знал, куда отправится, поднявшись наверх, где проведёт остаток дня и ночь, и что случится утром... и среди этого снова не было места его прямым обязанностям. − Принц Марк... − подтверждая догадку Динео, пролепетала девушка. – Он сбежал из своих комнат, мы нигде не можем его найти. Естественно: Марк знал, где и как следует прятаться. Он был худ и слаб здоровьем, но вот умом его природа наградила от души. Он быстро смекнул, где его ищут в первую очередь, а куда и не думают заглядывать, кто сдаст, едва заметив, а кто не обратит внимания или промолчит... как следствие, до появления во дворце Динео принц мог найтись только по доброй воле. − Его высочество выйдет сам, рано или поздно, − напомнил фрейлине Динео. − Ему всего лишь нужно побыть одному. Возможно... − Он не надел камень, который вы подарили! − перебила его девчонка. − И ему давно пора принимать лекарство! А вот это уже хуже. Лекарства – одно дело. Динео подозревал, что большая часть этих порошков, пилюль и капель принцу не приносит ни вреда ни пользы. Но камень... камень – это давняя и очень неприятная история, из-за которой Марк рискует пострадать, даже не задумав опасной шалости. Этот неказистый, бледный изумруд некромант оставил принцу при их первой встрече. С наказом – всегда держать при себе, если дорог разум. Увы, тогда Марк был моложе и послушнее, чем сейчас. Как бы не пришлось ему на собственной шкуре узнать цену своей строптивости. Мысленно приказав себе успокоиться, Динео вытащил демилича из таза и поспешно закрепил на нём венец. Так и не успел почистить. Придётся заняться этим позже. Вздохнув, но не произнеся ни слова извинений, молодой некромант затолкал отчаянно матерящийся и щёлкающий зубами череп обратно в мешок. Трещины на жёлтой от старости кости почти сошли на нет. Язвы затянулись, не оставив следа. Значит усилия не пропали даром, и жаловаться старику не на что. Кроме собственной зловредности, которая не позволяет оставить его здесь в одиночестве. Позволь себе Динео этакое благодушие – и самом лучшем случае по возвращении он застанет разгром и разброд. В худшем... половина местного населения доберётся до камер наверху куда раньше, чем он успеет им помешать. Маленькая фрейлина следила за происходящим огромными от страха и любопытства глазами. Такие взгляды Динео были не в новинку. А вот то, что случилось потом... Она последовала за ним, когда некромант, прихватив брошенную у передних лап каменного пса маску, двинулся вверх по лестнице. Так спешила, что сердце обгонит её подкованные каблучки намного раньше, чем позади останется половина пути наверх. Стоило бы сбавить шаг, и не только ради неё, ведь собственное сердце немногим крепче того, что бьётся под белым атласом. Но Динео спешил, помня о забытом в комнате принца неказистом камешке, и поэтому, когда девчонка схватила его за руку, едва не оступился на новой ступеньке. Чудом удержался сам. Чудом не дал упасть ей. А она вцепилась в него обеими руками и смотрела, не находя слов для того, что вдруг показалось невыразимо важным. Убедившись, что никому из них не грозит падение в темноту и бессмысленная смерть, Динео попытался высвободить руку и продолжить путь. Но девчонка не отпустила − Почему? – воскликнула она, краснея, а затем бледнея. Динео смотрел на неё в недоумении. За годы жизни к нему обращали великое множество вопросов, начинавшихся с «почему». Чаще всего звучало «почему ты никак не сдохнешь?» Возможно, маленькая фрейлина хотела знать о том же? Возможно, она соизволит продолжить, не дожидаясь встречных вопросов. Так и случилось. Девчонка смутилась и разжала одну руку. Но второй продолжала удерживать Динео. − Почему ты... − Начав, она запнулась и тревожно взглянула на него. Личина ещё не заняла своего места, и, видя, что оговорка не вызвала раздражения, фрейлина повторила попытку: − Почему вы носите эту ужасную маску? Вы же... Снова зардевшись, она потупилась и всё-таки отпустила его. Динео сомневался, что угадал непроизнесённые слова. Мало ли что могла думать о нём фрейлина королевы, особенно теперь, когда слухи о любви хранителя склепов к её величеству уже не вызывали прежнего интереса. − Мне вреден свет, − счёл всё-таки необходимым ответить Динео. Это было правдой: с тех пор, как госпожа Селиш закончила свою работу, солнце стало для него опаснее прежнего. Когда-то от дневного света Динео почти ослеп, а солнечные лучи оставляли на коже болезненные ожоги. Это делало его негодным к главным деревенским промыслам, обеспечивало раздражением родителей и обосновывало накрепко прилипшее прозвище «упырёнок». Ему предсказывали смерть от солнца, и перед встречей с некромантами Динео склонен был в это верить. Теперь, когда труды госпожи Селиш дали плоды, зароненные в слабом теле семена солнечной смерти погибли. Вот только сам свет всё ещё был опасен. От него приходилось укрываться пуще прежнего. Необходимость мер была понятна, её не раз Динео разъясняли и сама госпожа Селиш, и Раил с Айданом, и даже Нарн, которому бы помолчать об осторожности. Все они желали Динео добра. А его обязанность постоянно кутаться в бесконечные слои одежды и прикрывать лицо масками безумно раздражала. Иногда доходило до бунтов, достойных капризного ребёнка. Последний был аккурат под пробуждение госпожи боли. Не так уж и давно. Вопросов девчонка больше не задавала, и пояснений не требовала. За это Динео мысленно благодарил её. Стоило благодарить и сонм дворцовых слухов, домыслов и суеверий: благодаря им о непростых отношениях некромантов со светом, будь то свет солнечный или высокое общество, были наслышаны при дворе все. Большинству довелось и насмотреться. Многие мечтали увиденное позабыть. Всерьёз обсуждать подробности своего состояния с непосвящённым, да к тому же с девицей в белом атласе и модных туфельках Динео не видел смысла. Как хорошо, что вопросов она не задавала. Взгляд маленькой фрейлины жёг спину. Прилаживая на ходу маску, Динео недовольно поджал губы. Такое внимание означало, что вопросы у неё всё-таки были, и скоро, чтобы удержаться и не задать их, придётся прикусить язык. Должно быть, она гадает, не прилагается ли к вреду света ещё и жажда крови. А может быть, надеется, что сказанное – поспешная и нелепая выдумка. Отчего-то, хоть раз взглянув ему в лицо, большинство женщин – Эжени с её хозяйкой не в счёт, поскольку не заслуживают называться женщинами, – начинают свято верить, что он о себе может врать. Особенно когда поминает что-то скверное или для них непонятное. В тишине, нарушаемой лишь дыханием да стуком каблучков и двух сердец, Динео изо всех сил прислушивался. Возможно, убежище Марка выдаст себя ещё до того, как останется позади лестница. Не просто так довелось Динео преуспеть в розысках юного беглеца. Хорошо, если этой тайны его высочества не знает никто, кроме прежних хранителей склепов. Наверняка знает и гроссмейстер, но ещё не решил, как с этим знанием быть. Всё было просто: с тех пор, как оправился он от проклятия чародея, искать Марка следовало там, где громче всего кричали и плакали неприкаянные души. Как находил принц такие места – добрая мать ведает: тот, кто страдает от проклятия чародея, не должен видеть духов, не набравших силу. Но находил, и в обществе их забывал обо всём на свете. Сначала пропадал часами. Затем дошло до суток. Сколько времени ушло на поиски в этот раз? Возможно, принц снова превзошёл себя, и нашедший спасёт ему жизнь. Слух поразило оглушительной какофонией истошных воплей, плача и стенаний. Динео сморщился под маской. Уж лучше зубная боль, чем этакий концерт. Хорошо, что проклятия только начинают звучать в мёртвом хоре. Такая благодать надолго не задержится, а там и до беды недалеко. Но призраки подождут, а вот принц – едва ли. Многовато смертей, чтобы надеяться на добрый исход. И всё-таки, врываясь на первый надземный уровень дворца, Динео знал, где следует начать. Но прежде чем начинать, следовало избавиться от спутницы. Она, конечно же, славная девушка, достойная доверия. У неё, несомненно, доброе и отзывчивое сердце. Но знать об убежищах принца, тем более о причинах, влекущих его в эти укромные уголки, даже славной и добросердечной девушке не следовало. Однажды это знание толкнёт её на самостоятельные поиски, и в конце этого пути её непременно подкараулит беда. Нет. Пусть лучше пятна на белом платье, о которых она ещё не подозревает, будут самым большим несчастьем в жизни маленькой фрейлины. Едва ли это пожелание сбудется: двор – место небезопасное. Но добрая мать свидетель, Динео желал искренне. − Найди капитана стражи, − не останавливаясь, распорядился он. – Пусть перекроет все выходы из дворца. Будет спрашивать – отвечай: побег из склепа. Не так уж и далека эта ложь от истины: призраков вокруг тьма-тьмущая, пускай они из подземных гробниц и не сбегали. Пока большинство среди них – безвредные страдальцы и обиженные. Но если в этом сонмище затесался хоть один набравший силу агрессор, то лучше приготовиться. Такой может и кровь пить не хуже вампира, и душу у ребёнка выманить. О девчонке Динео позабыл и думать, когда она напомнила о себе. Маленькая фрейлина, замерев на месте, воззрилась на него с таким искренним недоумением, что он почувствовал это даже спиной. Чего она ждёт? Или придумала осерчать на командирский тон и непрошенный переход на «ты»? Это едва ли: право некроманта говорить, как он сочтёт нужным, почти с кем угодно, давно никто не оспаривал. Себе дороже. Похоже, девчонка решилась наконец задавать вопросы, на которые нет времени, а начнёт, конечно же, с очевидного: какой побег, кто и когда сбежал, и почему Динео никого не предупредил раньше? Как будто не понятно, что побег этот он только что придумал, в надежде, что убоятся и не ослушаются самые ретивые офицеры дворцовой стражи. Как же всё это не вовремя! − Вам непременно нужно, чтобы его высочество удрал за ворота, как в прошлый раз? – развернувшись к фрейлине и сделав несколько шагов в её сторону, потребовал ответа Динео. – Тогда не понимаю, для чего вы меня потревожили! Девчонка, если и собиралась разразиться вопросами, мгновенно от такой идеи отказалась. Ахнула и, закивав болванчиком, бросилась выполнять требование. Действительно, был прошлый раз, когда даже при помощи Динео принца Марка искали двое суток, а нашли спящим под мостом с беспризорниками. В часе пешком от дворца. Досталось по такому неприглядному случаю всем, включая и зачинщика. Как жаль, что урок пошёл впрок всем, кроме принца. Но не Динео было на это сетовать. Когда белый атласный вихрь исчез, Динео позволил себе перевести дух. Теперь никто не сообщит её величеству о том, где и с кем вместо занятий проводит время её сын. Нет, дело было не в том, что Ирэн испугается, огорчится или разгневается. Больше всего Динео боялся увидеть в глазах любимой женщины безразличие. Сколько раз уже королеве требовались усилия, чтобы вспомнить: переминающийся перед ней с ноги на ногу и боящийся поднять глаза мальчишка – это её сын? Больше, чем Динео готов был вынести. Однажды она не узнает Марка, и ничего исправить будет уже нельзя. Провожаемый настороженными взглядами, продолжая прислушиваться, Динео отправился на поиски. Постарался, чтобы страх за Ирэн не последовал за ним. Не хватало только дразнить призрачных страдальцев, освещая им путь к злобе. Сами найдут, дай им только волю. Хватит вокруг учителей да помощников. Уж чего-чего, а этого добра с каждым днём, с каждой смертью всё больше. Убрать бы этих задержавшихся гостей отсюда, всех до единого, пока они не пропитали стены дворца, пока не набрали сил, чтобы уже всерьёз вредить живым, да вечно некогда. Никто не станет задерживаться в мире, не испытывая злости, страсти или страха. Как бы ещё объяснить Марку, когда найдётся он, что все эти глубоко несчастные духи никогда не станут ему друзьями? О подготовке молодой некромант за бескпокойными думами своими, конечно, позабыл. Не идёт на пользу данный природой талант. Беспечности учит, и рано или поздно приводит к смерти. Ближайший закоулок оказался пуст. Что ж, на быстрый успех никто и не надеялся. Пусто было и в следующем укрытии принца. Здесь его ждали, но он не появился. Продолжать поиски пришлось уже с лёгкой головной болью и уверенностью в том, что откладывать очистку дворца больше нельзя. Пусто было и в третьем, и в четвёртом потайном месте. Мимо торопливо прошагали двое в форме дворцовой стражи. Тоже ищут? Едва ли. Скорее уж спешат занять посты. Значит, управилась девчонка. Хорошо. Но где же принц? Неужто всё-таки удрал за стены? А может, случилось кое-что похуже... Отогнав недоброе предчувствие, Динео продолжал искать. Сам себе пообещал: всё равно найдёт. Даже за стенами. Даже если случилась беда. Пусть у Ирэн будет, о ком позабыть в дурмане. Оставить её в одиночестве среди безумных снов нельзя. Мешок у бедра раздражающе покачивался. Но избавиться от демилича, отправив его назад в костяную шкатулку, было некогда. Старый зловредный колдун это знал и беззастенчиво своим положением пользовался, хихикая и копошась в мешке, приглушённо бормоча догадки о печальной судьбе Марка и декламируя скабрёзные стишки. Кто его слышит и что думает, мерзкую кость, конечно же, не беспокоило. Напротив, он наверняка огорчился бы, оставшись без слушателей. Что ж, спасибо и на том, ведь мог бы, как его собратья, о которых в ордене видят кошмарные сны и стараются вспоминать пореже, найти выход и устроить бучу. Потому что захотелось. Сколько таких объяснений самым диким разгромам слышал Динео за время своего смиренного послушания... так что старик был ещё не самой худшей из возможных помех. И он во власти некроманта. Его можно держать в мешке и не бояться, что он вырвется. Конечно, мешок заговорённый, но будь демилич скандален, как его собратья – и это не удержало бы его ни на секунду. Ему можно приказать захлопнуть пасть, и от случая к случаю он даже подчинялся. Можно было заветным словом напомнить ему о покое смерти. Наконец, можно было снять мешок с пояса и приложить об стену, не опасаясь возмездия до тех пор, пока золотая безделушка надёжно охватывает запястье. От последнего Динео воздержался с трудом, продолжая поиски. В покоях принца было тихо и пустынно. Порядок нарушала только брошенная на пол книга. Она лежала, подставляя сочащемуся из-за тяжёлых занавесей солнечному свету зелёную бархатную обложку. Стихи. Марк никогда не любил их. Схватив со столика у прибранной с особым тщанием постели принца забытый камень, Динео поспешил дальше. – Он сдох, он сдох, он сдох, – хихикая и стуча зубами, тараторил тем временем демилич. – Глаза воронью, собакам мясцо, крысам – белые косточки! – Сочувствую, друг мой, – усмехнулся Динео, гладя свод черепа через холстину. – Всегда подозревал: судьба твоя при жизни была незавидна. Да, можно было с ним и так. И старик вместо того, чтобы возмутиться, ошарашенно умолк. Как будто начисто забыл, в который раз меж ними состоялся этот разговор. Доброта отчего-то всегда ставила старый череп в тупик. Тем лучше: от его неумолчного бормотания уже начинало подташнивать. Как будто мало было воющих призраков. А их тем временем становилось вокруг всё больше. Они тянулись куда-то. Хотели поспешить, но не могли. А вот Динео мог. Задыхаться он начал быстро. Но выдержал до цели. У неприметной двери, ведущей в чулан или тайный ход, Динео тяжело привалился к стене и перевёл дух. Внутри его должны были услышать, уж больно подозрительной вдруг стала тишина. Даже призраки вдруг сбавили тон своих жалоб, зашелестели, зашептались вокруг, будто трава под стелющимся туманом. Напрасно они так, ведь теперь некромант знал: нашёл что искал, здесь оно. В груди полыхало, мешали дышать непослушные мышцы и кости. Выпорхнуть бы самому из тела вольным духом... вот только рядом их и так слишком много. Некоторые успели увязнуть, выгнать их будет непросто. Другие уже начинали бормотать о мести. Беда зрела неспешно, как ядовитый плод, и с каждым болезненным вдохом время урожая приближалось. Хвала доброй матери, демилич молчал. Как будто перестал вдруг жить. Как будто в мешке у пояса Динео покоился теперь всего лишь старый пожелтевший череп в железной короне. Под благословенное молчание зловредного колдуна можно было сделать шаг и, прижавшись к неприметной двери, тихонько постучать в неё. Никто на стук не отозвался. Лишь несколько страдающих духов ночными птицами метнулось врассыпную. Те, кто мог и хотел убраться подальше от некроманта, спешили это сделать. Оставшихся было неизмеримо больше. Воздух густел из-за столпившихся вокруг неприкаянных душ. Скоро дышать здесь будет труднее, чем высоко в горах. Как хорошо, что все они молчали. Тишина придавала сил. Динео, привалившись к двери спиной, медленно сполз на пол. Туда, где заполошно метались стайки ледяных сквозняков, далёких от естественного происхождения. – Можно войти, ваше высочество? – негромко спросил некромант. Прижался к двери ухом, чтобы не пропустить ответ, если вдруг будет он. Надежд на то, что принц откликнется, было немного. Почти наверняка ответом снова будет тишина. Марк прожил недолгую, но непростую жизнь. Смерть едва не забрала его дважды. Он не привык легко сдаваться. Даже загнанный в угол, будет держаться до последнего. Даже когда в этом нет никакого смысла, зато есть очевидная опасность. Марк не любил мать и боялся отца. У него не было друзей, и даже слуги смотрели на него с унизительным сочувствием, как на хрупкого малыша. Открыться и довериться некому, а его высочеству, как всякому живому человеку, нужны те, кто будет слушать. Динео это понимал, но не спешил стать принцу союзником и поддержать его выбор. Помнил, как в детстве злился, боялся и страдал от насмешек и одиночества сам. Знал, что чувствует сейчас, оставив беспомощность и безответность на могилах детских обид. И собирался во что бы то ни стало помешать принцу Марку совершить то, о чём он мечтал, наивно полагая, что в тайне. − Уходи, − донеслось из-за двери. – Пожалуйста, уходи. Голос Марка был усталым и слабым. Значит, пропал он уже давно, но почувствовал прошедшее время только сейчас, когда Динео приближением своим потревожил его призрачных друзей. Вполне возможно, что принц надеялся, избавившись от незваного гостя, вернуться в прежнее состояние благостного неведения. Вот только если удастся это ему, назад возвращать мальчишку придётся уже силой. Это не прибавит ему любви к Динео, зато умножит страх и желание поквитаться. Когда сменит Марк отца на троне Хайдены, он непременно потребует у гроссмейстера голову своего непрошеного сторожа. Возможно, его желание выполнят... но Динео сомневался, что доживёт до коронации принца. Его долг – помочь Марку дожить до судьбоносного дня. Что будет с ним самим, не имело значения. – Мы проходили это, – напомнил Динео притихшему за дверью принцу. – Вы знаете: я не уйду, пока не добьюсь своего. – Я приказываю тебе уйти. Уверенности голосу мальчишки, как всегда, не хватило. Хорошо бы ему научиться приказывать до того, как на чело его ляжет отцовский венец. Но пока он – всего лишь ребёнок, которому не по силам прогнать даже настырного щенка, не то что некроманта. – Меня заберёт отсюда только смерть, – сказал Динео. И, поднявшись на ноги, открыл дверь. Внутри было темно и тесно, пахло мышами, пылью и винным перегаром. Только этого не хватало. Шагнув внутрь, Динео поспешно притворил дверь в заполненный пустыми вёдрами, тряпьём и щётками чулан. Капельки света хватило, чтобы в подробностях разглядеть неприглядную правду, ужаснуться, взъяриться и успокоиться. Потом темнота снова укутала их, и можно было, сняв маску, опуститься на пол перед забившимся в дальний угол принцем. – Вы говорили мне как-то, – произнёс некромант, – что презираете мать за слабость. Я помню ваш тон. Вы были уверены, что никогда не пойдёте по её стопам. И что же я вижу? Ответом ему было пристыженное молчание. Но слова и не требовались, достаточно запаха. Принц сидел на куче ветоши, под навесом из поваленных старых мётел и щёток, обнимая глубокую, наполовину заполненную густым красным вином чашу. Он был пьян. Увы, не в первый раз. Таская из дворцовой кухни, а то и прямо из погреба, угощение для своих друзей, Марк сам не замечал, как разделяет его с ними. Однажды чаша окажется достаточно глубока, чтобы утонул в ней девятилетний ребёнок. Что ещё, кроме вина, разделяет принц со своими далеко не воображаемыми друзьями? Хорошо, если больше ничего. Но даже в темноте видно, что вином здесь не обошлось, и осторожничать уже поздно. Не дождавшись ответа, в темноте Динео протянул руку над полупустым сосудом. Неказистый зелёный камень с негромким всплеском утонул в вине. Это должно подпортить жизнь тем, кто касался угощения. Только бы на всех смельчаков хватило, ведь на точный расчёт и подготовку не было времени. Вечно у него так выходит, без подготовки, на глазок и авось, но деваться некуда. Осталось только выхватить чашу из рук принца и отставить в сторону. Лишь бы не расплескала она на пол своё содержимое и оказалась от мальчишки подальше. Ну а потом... Тщедушное тело принца врезалось Динео в грудь, стоило только выпустить ему чашу из рук. Силы чужой было в нём под завязку, и вместо криков оно на разные лады рычало проклятия. Дорвались гости незваные. Получили, что хотели. Сколько же их проскользнуть в Марка успело... Прижатый к стене, молодой некромант не сомневался: всего несколько ударов маленьких бледных кулачков сокрушат его рёбра в мелкое крошево, а потом завладевшие Марком подлые душонки заставят его... Схватив задыхающегося от неимоверного усилия и чужой ярости принца, Динео с силой притянул его в объятия. Прижал лбом к груди, там, где под мантией покоился подаренный Нарном серебряный медальон. На выдохе выплюнул в осмелевшую темноту формулу удержания. И оттолкнул от себя мальчишку. Глаза у принца были светлыми, как у отца. Но сейчас они были черны от кровавых слёз, и плыл над ними яркий ожог. Динео выдержал злобный взгляд, и повторил сказанное в скалящееся злобой детское личико. Тогда от него отпрянули, с грохотом расталкивая вёдра, роняя мётлы и пугая невесть зачем в такое место заглянувшую крысу. Назад, к противоположной стене. Забыв о том, что до двери не нужно даже тянуться. А между тем снаружи уже доносились встревоженные голоса и топот. На подозрительную возню обратили внимание. Новый удар Динео пропустил. Отчётливо услышал треск костей, но не почувствовал боли. Она навестит его позже. После того, как всё будет кончено и сгинут собирающиеся за дверью чулана зеваки. Сейчас на таких гостей не было времени. Всё внимание, все силы должны пойти на других. «То-то шумиха поднимется, если сейчас дверь распахнётся», – подумал Динео, снова сгребая Марка в объятия, разворачивая его к себе спиной и закрывая ладонью ему глаза. Вот тут-то и разверзлись земные недра и небесные хляби. Исходящая страхом и любопытством, с каждым ударом сердца растущая толпа снаружи наверняка не слышит ничего... но как же страшно заголосили призраки. Они сбежались на зов и угощение, и всё ещё надеялись получить своё. Даже от некроманта далеко не сбежали. Чего им бояться, их было великое множество, а опасного колдуна от них ничто не отделяло. Напротив: он сам удерживал избранный сосуд, у самого своего сердца. По полу и стенам волнами разбежался белый холод, и множество тончайших игл впилось в лицо и шею позабывшего о защите некроманта. Отчаялись мстители, возжелали платы кровью. И ведь возьмут. Если не поспешить – всё до капли возьмут, как бы слабы и жалки ни были они. А как тут спешить, если в руках – стоящий между жизнью и смертью, готовый сделать последний шаг ребёнок? Всего и остаётся, что не дать гостям удрать с почти уже выманенной душой. Не позволить оставить принца пустым и открытым для каждого, кто пожелает его слабыми руками поквитаться с несправедливым миром живых. В бедро впились зубы. Мало извивающегося и рычащего чужими голосами мальчишки, теперь ещё и демилич опомнился! Мелькнула безумная мысль: ну и пасть у старика, хорошо что не жрёт он ничего, кроме тайных знаний! А из мешка уже слышалось раздражённое бормотание: − Что за шум, я вас спрашиваю? Передохли как мухи – так и сгиньте туда, где всем вам место! Я спать хочу, сказал! Но пока демилич находился в мешке, он мало что мог сделать для подкрепления своих слов. На освобождение нужно время, а на помощь – желание. Удерживая Марка, Динео не знал, радоваться ему или горевать, что и сам выпустить демилича на волю он не может. Попытавшись дотянуться и развязать горловину мешка, некромант непременно упустит принца, вместе со всем, что допустил тот до себя и не почувствовал под винными парами. Мало не покажется, они уже дали это понять. Но если злобный старикашка сейчас выберется... да, он мог бы помочь, вот только жизнь принца его заботила немногим больше жизни мухи. Времени убеждать его не было, слушать старая кость захочет только под сильным принуждением, на которое времени не было тем более. Куда больше пользы принесло бы присутствие одного из рыцарей. Даже надломленного юного кровопийцы. Но, судя по напуганным возгласам снаружи, за дверью находился кто угодно, только не рыцари. Придётся справляться самому. Осложнив себе жизнь позабытой защитой и потратив уже немало сил только на то, чтобы удержать мальчишку на месте. Спокойно. Дело и без паники непростое. Отчитать одного мятежного духа, лишённого тела и проявившего себя – это одно. Отчитать десяток мстителей, засевших в стенах – другое. А вот когда они, будто демоны, проникли в тело, когда впились до крови и не желают уходить... нет, лучше госпожа боли, чем такое. Лучше злобные призраки, согласные на мёртвую плоть и жадные до живой, чем одержимый жаждущими мести висельниками ребёнок. Сколько их там, висельников? Один, второй, четвёртый... они копошились в хрупком теле клубком паразитов. Наставник говорил – задумайтесь: исторгнуть незваных гостей вместе с живой кровью может быть куда милосерднее. Слышать о милосердии от сухого как мумия, холодного и расчётливого господина Ласса было не то что смешно, нет... это было страшно. Учеников он не щадил, подопечных своих – тем более. В его личном секторе орденского кладбища царило запустение, а росла только высокая, по пояс призрачная трава. Достаться ему после смерти означало превращение в пылевой фантом или обезумевшего стража курганов. Его в тайне боялись даже высокородные выскочки, в чью сторону господин Ласс смотрел с плохо скрываемым презрением. Но была ли правда в том, что говорил наставник об исторжении с живой кровью? Неужели осталось лишь признать его правоту и последовать совету? От напряжения у Динео дрожали руки. Уступить бы отчаянию, сдаться и пустить принцу первую кровь, за которой последует смерть. Это легко. Сколько раз за годы проделано. Но нет, только не с ним, и только не сейчас, ведь учил господин Ласс и другому... Высвободив правую руку, Марк, или то, что поселилось в нём, воспрял духом. Вцепился в закрывающую ему глаза руку некроманта, до крови раздирая кожу. Закрепить успех не сумел, но теперь осталось только действовать: раны – ворота в тело для духов, а защититься по-прежнему нечем. Слыша, как грохочет в шаге от бессильного трепета маленькое сердце, Динео прижался губами к взмокшему белокурому затылку. Серебряный ожог и приказ не покидать захваченное тело всё ещё мешали злобным духам проявить волю всерьёз: детские силы не беспредельны, а разрушить его легко, и это ввергнет их в полную власть некроманта. Всё, что осталось – это отделить душу от плоти. Аккуратно и бережно, как каждого некроманта учат смолоду. Без ножа и лишней капли крови. Оставив в покое ту, которой в этом теле место. Ох... Когда мальчишка закричал, Динео ждал: вот-вот с треском распахнётся дверь и появятся незваные спасатели. Но там, снаружи, воцарилась гробовая тишина. Ни шага, ни вздоха. Они с Марком остались одни. Никто так и не решился заглянуть в чулан с заледенелой дверью. Всем дорога их собственная жизнь, и каждый бросился спасать её. Принц Марк рычал, стонал и выл, а рядом, спрятавшись за перевёрнутым пустым ведром, исходила багровой пеной и кислой вонью чаша с вином, в которой утонул неказистый, едва зелёный изумруд. Не задохнуться бы в этом смраде, прежде чем холодом удушить попытаются, отчаянно стремясь опередить... Когда всё-таки распахнулась дверь, когда поверх ослепительного света возникла фигура старшего из рыцарей, Динео не сомневался, что сам разжать руки уже не сможет, до того затекли они и закоченели. Холод пропитал его до самых костей, когда отступит он – придёт боль. Сопротивление принца сошло на нет, и камень в опустевшей чаше сделался бесцветным, как лёд. Сколько слетевшихся на угощение и чужую слабость мёртвых стервятников уснуло в холодном камне, а сколько затаилось, прикрываясь ребёнком, придётся выяснять потом, а сейчас – молиться о том, что купил достаточно времени. – Не очень-то ты торопился, – вздохнув, произнёс Динео, когда рыцарь, едва втиснувшись в тесный чулан, упал перед ними на колени. Тот не ответил. Ни оправдываться, ни спорить не стал, а вместо этого – помог разжать сведённые судорогой руки. Далось это немалым трудом, но обошлось без превращения в пыль, и даже без переломов. Чудо, что в стремлении своём побороть паскудных духов Динео не задушил Марка. Слишком ли это много – надеяться на ещё одно чудо? То, которое избавит принца от стремления заводить столь опасных друзей? Руки у рыцаря казались невыносимо горячими. Если закрыть глаза, можно представить, что рядом Нарн. Ему Динео мог довериться достаточно, чтобы одолжить немного сил. Ему бы поведал о тревогах своих за сына любимой женщины, ведь три года назад, когда навестило дворец проклятие чародея, они оба стояли у изголовья умирающего принца. Нарн лучше всех знал, на что уже пришлось пойти ради этой хрупкой жизни. Он бы понял, поддержал, а может быть, и нашёл, чем помочь. Как же не хватало Динео его рыцаря! Сердце Марка билось размеренно, и дышал он без труда и следа кровавой пены на губах. Рыцарь поднялся с ним на руках и взглянул с высоты своего роста на неподвижного некроманта. – Его ищут, – вяло махнув рукой, пробормотал Динео. Да, это не Нарн. Но невысказанное рыцарь понял не хуже. Не стал задавать вопросов и предлагать помощь. Развернулся и ушёл, унося будущего короля Хайдены туда, где его уже отчаялись найти. А некромант, оставшись сидеть, потянул завязки мешка на поясе. – Ты меня чуть не раздавил! – возмутился, воспаряя в воздух, демилич. И замолчал, уставившись на чашу и камень. Даже покачиваться перестал, а зубастая нижняя челюсть едва удержалась на месте. – Идиот! А ну как филактерий мой тому амбалу достался бы? – Если это всё, что тебя волнует... – прошептал Динео, – то я рад за тебя. Что же ещё может волновать мёртвого колдуна, которого уже какое-то время ограничивают в любимом занятии? Увы, недостаток магии сказывался на нём не хуже избытка. Заставлял думать, вспоминать и мечтать забыться в деле всей жизни своей, как пьяница мечтает нырнуть на дно очередной бутылки. – Пока мне нет резону бояться падких до золота дикарей, – огрызнулся старик, – здесь не может случиться ничего такого, с чем я не справлюсь! Засохшую кровь на лице и шее Динео почувствовал, когда коронованный череп яростно закачался прямо перед ним. Должно быть, выглядел он сейчас и правда сущим дикарём, омывшимся в крови врага. Вот только кровь была его собственной. Выходит, Динео сам себе враг. Что ж, почему бы нет. – Ты, презренное вместилище бесполезной жизни... – зашипел тем временем демилич. – Пока владеешь тем, что взял, пока не раскаешься и не вернёшь взятое – не вздумай сдохнуть! Потому что я тебя и на том свете... Протянуть к нему непослушные руки оказалось трудно. Поймать и уронить к себе на грудь – лишь немногим проще. – Я тоже люблю тебя, старина, – прижимая старую кость к груди, там, где госпожа Селиш, возмущаясь и чуть не плача, тянула новую плоть взамен разорванной колдовскими зубами демилича, сказал молодой некромант. Одолжить самую малость силы у опешившего старого колдуна оказалось куда проще, чем обычно. Впору решить, что демилич поддался. Причина, по которой он на время терял волю к сопротивлению, дар речи и желание двигаться, стоило только проявить к нему заботу или произнести искренне несколько ласковых слов, оставалась для Динео загадкой. Обнаружилось это случайно, сопровождалось большой потерей крови, а потом было наказание и настороженный взгляд самого гроссмейстера. Попытки повторить опыт что с этим стариком, что с его собратьями, не увенчались успехом. Сама старая кость в ответ на расспросы только рычала и плевалась, а иногда и слушать отказывалась. Или молчала, вот как сейчас будет молчать, что ни скажи ей. Затихший череп был бережно возвращён в мешок. Чашу с побелевшим камнем на дне Динео взял в обе руки, осторожно, будто ждал, что она обожжёт или рассыплется. Стенки сосуда и правда обжигали, но не жаром, а холодом. Тем самым, который ещё недавно царил вокруг, оставляя следы своего дыхания на стенах и коже. Теперь этих страдальцев и мстителей, чудом не ставших похитителями душ, было почти не слышно. Но оставлять во дворце этот камень опасно. С кем бы услать его подальше, в орденское поселение? Уж там всем этим не спешащим уходить замогильным гостям найдут применение... да только какому придётся гонцу такое не доверишь. Ни к чему, чтобы однажды отыскали несчастного обезумевшим, поедающим червей с гниющих тел убитых им жителей какой-нибудь ни в чём не повинной деревни. Никто не смотрел в его сторону, пока Динео плёлся к дверям своей комнаты. Без маски, низко склонив укрытую капюшоном голову. Должно быть, со стороны он здорово напоминал одного из тех каменных жрецов, что выстроились вдоль стен дворцового храма. Безликих, склонившихся в молитве над священными чашами. Вот только молиться над тем, что держал в руках молодой некромант, не подумал бы и законченный фанатик. А Динео придётся. Возможно, всю ночь, вместо сна, ведь сегодня Бледный господин делает шаг к смерти. Но прежде чем преклонить колени, нужно смыть кровь и навестить принца у него в покоях. Если остался хоть один незваный гость в детском теле, то утром мальчишку могут найти замёрзшим насмерть в собственной постели. Или превратившимся в существо, способное только есть, спать и убивать. Достаточно бессмысленных жертв. Запирая за собой дверь, Динео задумался: быть может, стоит сообщить гроссмейстеру о том, что происходит с принцем после перенесённой болезни? О тяге мальчишки к духам он наверняка знает, а как быть с тем, что стряслось сегодня? Печать обуздания вполне могла бы уберечь Марка от опасностей, а толковый наставник быстро объяснил бы, чем чревато стремление подружиться с неприкаянными духами казнённых. Да что там, сам Динео мог бы научить принца правильно говорить с ними, если уж нельзя обойтись без этого... правда, учить ему настрого запрещено. Нельзя даже поправить великовозрастного оболтуса, когда тот путает реагенты и не может зашить тело после вскрытия, не то что наставлять отрока из королевской семьи. Развязав мешок и положив демилича на подушку рядом с костяной шкатулкой, Динео склонился над умывальником. Отражение много чего сказало ему о пользе спешки и самоуверенности. С поверхности воды на молодого некроманта смотрел дикарь южных лесов, в чешуе и ритуальной раскраске из засохшей крови и пролитых слёз. Дикарь, готовый уснуть после встречи с духами, произошедшей под влиянием какого-нибудь грибного отвара или хитрого настоя. Настой сейчас не помешал бы, но готовить его не было сил. Кровь отмывалась неохотно, и походила на въевшуюся ржавчину. Руки у Динео тоже были в крови, только долгая служба в доме Червя и позволила не заметить это. Исколотую множеством прикосновений ничтожных мстителей кожу жгло. А через плечо уже заглядывал сбежавший с подушки демилич. – Идиот, – помолчав, изрёк старый колдун. Потом развернулся в воздухе и отправился блуждать по комнате, оставив недоумевать, что это было, похвала или осуждение. Динео, не оглядываясь, знал: очень скоро демилич, задумчиво покачиваясь в воздухе, навис над чашей. – Я хочу это! – заявил колдун. Ну кто бы сомневался, что камень привлечёт его внимание. Оторванный от собственных изысканий, демилич всё ещё жаждал погружения в магию. Или хотя бы дорогих и опасных игрушек, вроде этой. Но игры, к которым привык старый череп, не годились для дворца. – Обойдёшься, – продолжая смывать с лица и шеи кровь, отозвался Динео. – Тебя не спрашивал! – огрызнулся демилич. – Сказал – хочу, значит это моё! – Тогда попробуй взять. Конечно же, старик не стал и пытаться. Был между ними и такой уговор: не прикасаться к вещам друг друга без прямого дозволения. Гордость у старой кости сильно страдала от вынужденного послушания, от невозможности вернуться к изысканиям и долгой памяти. Натыкаться на очередное напоминание о собственном незавидном положении ей не хотелось. Поэтому, заканчивая с умыванием, Динео слышал только раздражённое ворчание, и уже совсем не с той стороны, где находилась чаша. – В полку прибыло, – буркнул демилич, когда Динео рассматривал розовые разводы на льняном полотенце. Смотреть в оставленное на столе, под траурным покровом, зеркальце было боязно. – Кого принесло? – машинально спросил молодой некромант. – Две бабы, – фыркнул в ответ старик. – Молодая и старая. Хочу спать. Спать он не хотел и не мог, но это тоже была уступка гордости. Получалось, что сейчас его упрячут в шкатулку для отдыха, а не подальше от других некромантов. Не так обидно, как принуждение. Хватило и мешка в склепе, да ещё и на глазах у свидетеля. – Ты – гнусный лжец, – напоследок объявил демилич. – Всем врёшь. Даже себе. – У меня хотя бы получается? – спросил Динео. – Нет, – буркнул старик, гася красные огни в пустых глазницах. – Я тебя, дурака, насквозь вижу. − Значит, остальные не заметят ничего, − заворачивая череп в снятую с зеркала чёрную материю и бережно опуская в шкатулку, заверил его Динео. Хотелось бы в это верить, ведь демилич прав. Врать у Динео всегда выходило скверно. Родители, затем наставники, даже некоторые соученики легко угадывали его тайные помыслы. Быстро пришло понимание: проще молчать, чем пытаться врать. А потом выяснилось: правду говорить можно по-разному. Можно не сказать ни слова лжи, но повернуть всё так, что слушатель не заметит, как обманет себя сам. Это давалось Динео легче, чем грамота или ложь. На это он уповал с тех пор, как увидел владыку и понял, что будет служить ему до последнего вздоха. Замок шкатулки тихо щёлкнул, ключ был спрятан, а чаша накрыта. Пора возвращаться к делам. Прежде всего – навестить принца и убедиться, что ему не грозит опасность. Но в планы Динео бесцеремонно вторглись гости. В одно из окон он видел, как кавалькада, сопровождаемая бледношкурыми гончими, въезжает во двор. Видел двух всадниц, но не разглядел их лиц. Был уверен, что встретиться с ними успеет и после визита к Марку. Подмога ожидалась, когда притворщик только-только начал творить свой легион. Они припозднились, могут подождать лишний час. Его присутствия потребовали, когда до покоев маленького наследника престола оставалось одолеть одну лестницу и один коридор. Динео был готов проигнорировать присланный с юным пажом приказ, но имена прибывших заставили его передумать. Услышанное обнадёживало. Похоже, во дворец действительно прибыла помощь. Они встретились во дворе, между конюшнями и колодцем. Высокая белокурая красавица, едва взглянув на Динео, презрительно скривила губы, но он её едва заметил. Настоящая помощь, не боясь запачкать подол голубого платья, вышагивала по двору и вела на тонких серебряных цепочках четырёх гончих. Она лица не кривила. Лишь приказала своим молчаливым стражам сесть и, когда те подчинились, бросила цепочки, чтобы со смехом кинуться Динео на шею. − Поверить не могу, что я здесь и вижу тебя! − воскликнула хрупкая девушка с белыми цветами в волосах. − Поверить не могу, что всё это ты донесла сюда, − смеясь, откликнулся Динео. – Ох, Нейра... ты и твои бусы! Бус Нейра всегда носила много. Так много, что за ними не разглядеть было шею. Бесчисленные нити разномастных бусин укрывали плечи и грудь девушки, теснились и тянулись поближе к земле. – Это не всё! – беспечно отвечала Нейра, не спеша размыкать объятия. – Жаль, все с собой взять не позволили. Госпожа Эстель, которую в кои-то веки не сопровождала верная Эжени, смотрела на них с отвращением. Динео сделал вид, что ничего не замечает. Он был слишком рад, чтобы думать о чувствах этой женщины.