Драконьи сны

Архимаг Нир Элор Холод вернувшейся посреди лета зимы паром вился в воздухе, и дым стлался под ноги бледных теней. Вместо инея оседал на плечах, в волосах и затоптанных травах пепел. Вот всё, что осталось в память о лунной ночи. Ушёл Бледный господин, не обернувшись, угнал стада свои на закат, и солнце не спешило ему на смену. Замер мир, застыл на грани сна и яви, готовый рассыпаться в мелкую пыль и развеяться по восьми ветрам. Архимаг с трудом верил в то, что жив, что не привиделось ему всё в дурном сне, что вокруг – люди, а не трупы с живыми глазами на искажённых, покрытых сажей лицах. Велика власть Бледного господина над смертью. Так велика, что учатся некроманты противостоять ему, оберегая паству свою замогильную, и молятся о небесном безучастии, столь частом, но не бесконечном. Долго ли выйдет от владыки ночных небес что-то беречь? Под взглядом его и разваливающийся на ходу мертвец превращался в страшное чудовище, а угодить любимому сыну доброй матери спешили даже тишайшие из тихих. Когда случалось такое в прошлом, те немногие, кто оставался жить, завидовали мёртвым. Наверняка пастыри этого несметного стада уже мертвы и растерзаны. Не жаль их... но как же быть теперь со всей этой смрадной ордой? Не ушла она далеко, и больше некому направить её. Некому и удержать. Неохотно светлело над озером безучастное небо. Робело, ожидая, что обернётся Бледный господин. Как же холодно... Людей осталось мало, и приходилось признать: большинство живо сейчас из-за собственной трусости. Они не посмели заступить дорогу выплеснувшейся отовсюду массе мёртвой плоти. Не решились убивать. Только укрылись сами и укрыли то, что смогли. Пропустили, позволили пьяным от лунного света мертвецам бежать, ползти и ковылять в том направлении, куда умчался со своим седоком чёрный костлявый зверь. За ним ушли и те, кто посмел воспротивиться зловонной волне гниющего мяса. Не все, но многие, слишком многие. Поднялись и ушли, сердце и двадцати ударов сделать не успело. Не видать им теперь очистительного огня, не знать покоя... Чем это могло быть, как не дурным сном? Но Нир Элор знал: даже если это так, проснуться никто из них не сможет. А если и проснётся, то обнаружит себя бредущим в толпе мертвецов, захваченным необъяснимым порывом и беспомощным перед чужой волей. Стоит ли такая явь пробуждения? Тела, застывшие вокруг архимага, нещадно колотила дрожь. Кто-то смеялся. Кто-то бормотал молитву, через слово поминая добрую мать с её отродьем. Случившееся никому не даст покоя до конца жизни. Немногим счастливцам лунная ночь стоила вместо жизни рассудка, позволила всерьёз поверить, что это – лишь сон. У остальных спасения нет. И всё же трепетать пред пережитым ужасом Нир Элор отказывался. Много чести. Войну он видел не в первый раз, и эта худший из ликов своих ещё не явила. Всего-то напугать попыталась, и то едва ли всерьёз. Как измельчали люди всего-то за десять лет! Что стало бы с ними, случись здесь даже малая часть того, чем завоёвывала Хайдена эти земли десять лет назад? Разбежались бы уже и попрятались по лесам, спасаясь от страха, а там достались бы мертвецам на прокорм. О том, что кто-нибудь из этих людей способен перенести хоть каплю того, что вынес перед смертью прежний хозяин графства Нерат, нечего было и мечтать. Любой покончил бы с собой, едва узнав, что ждёт его впереди. Медленно выдыхая, архимаг приказал себе успокоиться. Перестать дрожать, пусть холод пропитал насквозь, и морозным паром рвался с губ вместе с дыханием. И проявить хоть каплю снисхождения к тем, кто окружал его. Таких, как Нарн Халгар, никогда не бывает много. Сравнивать с ними всех и каждого – неблагодарное дело. Да и ему ли судить ближних своих, когда сам Нир Элор мгновение назад был от ужаса ни жив ни мёртв? Пускай внушила ему страх и трепет вовсе не орда мертвецов, но разве это – не пустые оправдания? Перед ним расступились, когда архимаг решительно двинулся прочь от разгромленного лагеря. У выживших почти не осталось ни лошадей, ни припасов, ни чистой воды.Запруженный трупами ручей превратился в зловонную лужу. Озеро всё ещё грозило смертью каждому, кто рискнёт пить из него. Сохранившие жизнь животные большей частью разбежались. Спасти удалось лишь то, что оказалось под колдовской защитой. Поспешной, шаткой и ненадёжной. Слишком мало, чтобы всерьёз на что-то надеяться. Всё, что осталось выжившим – это путь, а вот вперёд или назад, и как быстро упрётся он в непреодолимую преграду... Все чародеи, что служили государю в его походе, были живы. Останавливая взгляд на них, с трудом узнавая лица, встречаясь с безумными взглядами, архимаг не мог сдержать улыбки. Выходит, все его подопечные трусливы как зайцы, да и сам он таков же. Можно сколько угодно твердить о благоразумии, это ничего не изменит. О, как бы архимаг хотел быть правым. Как было бы славно, окажись каждый из пребывавших с ним коллег и бывших учеников жалким трусом. Но нет: одного лица не нашёл он, а пепел говорил яснее всяких слов, что поиск бесполезен. От холода замирало, сбиваясь с ритма, сердце. Остановиться подумывало. Мерит. Любовница пламени. Любимая ученица, которая могла войти в историю, досталась прогнившей, ослеплённой лунным светом толпе. Вечность назад умер её огонь, и в муках скончались больные тени обступивших её мертвецов. Задержалась гниющая орда ненадолго. Смяла глупую женщину со всем её могуществом, втоптала в грязь и двинулась дальше. Вот она, цена бессмысленного подвига. Сколько раз повторял ученице Нир Элор, что жизнь её превыше многих ценна. Как только не вбивал в неё стремление забывать о страхе и сомнениях лишь по его приказу – всё без толку. Страх с пламенем в одной душе не умещается, и выше обжигающей любви нет ни богов, ни мудрецов. Не могла поступить Мерит иначе. Не могла не вспыхнуть, не утащить за собой на погребальный костёр побольше мёртвых рабов Бледного господина. Вокруг от потревоженных сил должен был плавиться камень. Должно было не остаться для дыхания воздуха. Хватило бы на рождение целого выводка саламандр. Отчего же так холодно... Оставив позади растерянно таращивших в пустоту глаза людей, архимаг в сердцах выругался. Спокойствие ученицы усыпило его бдительность, и он поверил, что, когда накатывало на Мерит безумие, достаточно за ней приглядывать. В крайнем случае – связать покрепче заговорённой от огня верёвкой, завязать глаза и оставить в покое. Радовался ещё: неужто добился, чтобы дисциплине даже приступы не мешали? Куда там... вот они, горькие плоды самонадеянности. Ничего... в чертогах пламени ещё одна найдётся... моложе, глупее и податливее. Возможно, ещё не всё потеряно. Но всё это – позже... сейчас настало время выбирать. Сделать шаг, который уже не позволит вернуться. Колючий ледяной туман окутал архимага, обвился, притупляя слух. И тотчас же раздался голос Анаит: – Слушаю, мэтр. – Девочка нашла книгу? – спросил Нир Элор, не пытаясь понизить голос. Некому было услышать. Никто не смог бы подслушать. – Нашла и воспользовалась, – был ответ. – Весьма успешно, должна сказать. В голосе госпожи Рибан слышалось плохо скрываемое самодовольство. Она гордилась своей ученицей. Хотя бы та и была одарённой, но всего лишь похотливой кошкой. Архимаг зло усмехнулся. – За ней следят? – Разумеется. Далеко они не уйдут. Уже «они». От сердца отлегло, и стало немного легче дышать. Хоть что-то в этом мире ещё возможно предсказать. Ещё бы холод отступил... но нет. – Что с поисками? – подавая знак подчинённым и чувствуя, что следом тянутся и другие выжившие, продолжал архимаг. – Вы были правы, – прошелестел снегом по камню голос госпожи Рибан, – заветное слово не терпит лжи. Было непросто, всходов нет и они молчат... но мы нашли. Дрожь в голосе укрыть прекрасной Анаит не удалось. Подумать только: её пугали даже непроизнесённые слова. Что говорить о их суровом смысле. Нир Элор поморщился, будто от зубной боли. Похоже, за спиной у них смертельная ловушка, а путь остался лишь один, вперёд. Туда, куда умчался влекомый дланью Бледного господина зверь. В пасть к нему, или на пир над телом его. Иного никто им не предложит. Морозный пар осел на шепнувших заклятие губах. Мир отступил, послушно затихая, укрываясь невзрачной серостью, не смея помешать почувствовать. Найти государя было нетрудно. Достаточно закрыть глаза. Не нужно ни прислушиваться, ни прилагать больших усилий. Казалось, само мироздание возмущено его присутствием до глубины своей неизъяснимой души. Раньше такого не было. Когда же случилось непоправимое, когда стало слишком поздно что-то исправить? Холод безжалостно вгрызся в кости, заставив содрогнуться. Увидев императора впервые после начала похода, архимаг был поражён и напуган. Было ужасное мгновение, когда он не мог узнать этого человека. Когда давно и хорошо знакомое лицо вдруг показалось чужим. Потом наваждение схлынуло... но государь всё равно был уже не тот, что прежде. В нём что-то непоправимо изменилось, и с каждым днём менялось всё сильнее. Ненависть медленно поднималась откуда-то из глубин души, будто гнилая вода в болоте, и горло обожгло желчью. Это всё зверь. Проклятая тварь, захваченная силой и хитростью, сломленная, превращённая в животное, достойное ходить под седлом императора. Что-то пошло не так. Зверь оказался строптив и коварен. Он слушался узды, он выполнял приказы, он стал оружием, которое в нём видели... но в награду за это забрал у государя душу. Чем больше времени проводили они бок о бок, чем больше соприкасались и спорили, тем страшнее становилось приближаться к ним. Чем больше проходило времени, тем опаснее они сближались. Что-то происходило между ними. Что-то, о чём не думал ни один из членов регентского тогда ещё совета, соглашаясь преподнести в дар новому императору злобную, но покорную тварь, которая поможет завоевать любовь подданных, страдающих от нашествий нежити, бесконечных поветрий и произвола хайденских некромантов. Недалёк тот ужасный миг, когда определить, где заканчивается один из них и начинается другой, не сможет уже никто. «Что мы наделали...» – указывая путь адептам ветра, в который раз думал Нир Элор. Думал и понимал: поздно спрашивать, поздно ужасаться и клясться, что не знали, не подумали, не предвидели. То, что посеяли они, дало уже и всходы, и плоды. Всё, что осталось – это вкусить. Или срубить под корень и начать заново, не считаясь с потерями. К счастью, о смерти государя когда-то всё же подумали. Она, как и прежде, опасна... но медлить уже нельзя, нужно спасать то, что есть. Больше не думая о завоёванном. Тропа ветра плясала, завывая безумную песнь, и Нир Элор не сомневался: до конца пройдут её не все. Неужто Бледный господин отныне – враг им? Неужто ради древней слабости своей будет душу мира терзать, порождая тревоги и отчаяние? Тогда любой избранник стихий бессилен будет перед врагами. Ужасно, но возможно. Разве не рождён любимым сыном доброй матери Бледный господин? И что с того, что под её покровами он никогда не укрывался, переполненный ядом и злобой? Он в седой древности в мир привёл чёрных драконов, он уронил чёрные слёзы, из которых родились они. За это верны они ему, от рождения до смерти. Кто знает, чем отвечает на верность зверям своим Бледный господин... Не зная об опасности, за архимагом уже шагали люди. Пойдут не все. Тем, кто останется, придётся уничтожить мёртвых и собрать всё, что ещё годится в дело. Это займёт время. А может статься, и погубит, ведь неизвестно, как далеко увёл Бледный господин свой мёртвый легион. Но другого выбора нет: на то, чтобы увести всех, нужно намного больше избранников воздуха, а для того, чтобы идти, пригодится всё, что удастся спасти. Возможно, напрасно архимаг упрекал этих людей. Вовсе не так сильно измельчали они за десять лет, как мнилось ему. Обрекать их на верную смерть – глупо и бесчестно. Но... – Анаит, – окликнул напоследок Нир Элор. – Да, мэтр, – далёким эхом отозвался холод – Прошу вас освободить птицу из ледяной клетки. Решение принято, и остаётся лишь сделать, что должно, и принять последствия. Сомнений у архимага не осталось. Всё будет так, как требует империя. Её сохранность, её сила и процветание – вот всё, что имеет значение. Что против этого единственная, чья угодно, жизнь? Что десяток-другой, что сотня и даже тысяча – против этого? – Будет исполнено, мэтр, – нагнали его последние слова прекрасной госпожи Рибан. Коснулись и потонули в вое ветра, согрев уверенностью: она поддержит и не усомнится ни на мгновение. Встревоженная серая пыль приветствовала архимага там, где закончилась тропа ветра. Он потерял двух своих спутников. Впервые с тех пор, как получил цепь тридцать лет назад. Кажется, пропал один из выступивших вместе с ним аэромантов. Пропал, утянув за собой и развеяв на потустороннем ветру всех, кто следовал за ним. А впереди, сколько хватало глаз, холмы и редколесье были вытоптаны и усеяны трупами. Прошла орда этим путём, оставляя след. Но больше нет её. Подумать только, вся эта зачарованная лунным светом масса в одночасье пала замертво... Не оглядываясь на спутников, не пытаясь больше считать их, шагнул Нир Элор через первое неподвижное тело... и понял вдруг: не угасла чуждая жизнь в разбросанных кругом останках. И вовсе не разбросаны были они. Лежали, притворяясь мёртвыми, ожидая приказа. Один за другим, вытягиваясь в долгие правильные линии, свивающиеся в чудовищную воронку. Как будто чья-то огромная рука вывела на разбитой в пыль земле собирающий силу контур. Вздохнул пойманный в ловушку из тел ветер. Скользнул по лучам мёртвого солнца, толкнул в грудь и умчался со скорбным стоном прочь. Сердце привычно отсчитывало мгновения до нового вздоха. В сердце контура пришла в движение собранная сила. Что может быть естественнее... что? Внутри от ужаса стянулся мерзкий узел: ещё на шаг ближе – и угодили бы они все в смертельную ловушку. Замкнулись бы тропы ветров, увели в иномирные глубины, где воздух, будто металл, срывает плоть с костей и пожирает кровь и крики. Но Нир Элор хранил спокойствие. Этого следовало ждать. С тех пор, как допустили зверя до осквернённой мертвечины, нечто подобное стало лишь вопросом времени. Будь он всего лишь животным – и это мясо не отличалось бы для него от любого другого. Но не удалось дрессировщикам сломать зверя до конца, и сделала своё дело отравленная плоть. Напитала тяжкой, тёмной силой измождённое тело, вернула позабытую было власть. Предки этой подлой твари когда-то подчинили дикие кровожадные племена и научили их, как говорить с мертвецами, как выманить их из могил, как указать на цель и приказать подчиниться. Мёртвая плоть служила им верой и правдой, куда бы ни отправились поражённые драконьей мудростью люди. А они отправились. Куда глаза глядят отправились, спасаясь от заговорённых топоров и мрачных соперников, коим подчиняется жизнь во всём её буйном и необоримом многообразии. Однажды встретили изгоев берега северных морей, расступились перед ними тёмные леса, и пали в священном ужасе на колени обитающие здесь бледноликие люди. Случилось это давно. Теперь никто из хайденских некромантов всерьёз не верит, что его не такие уж далёкие предшественники пылили по дорогам, не зная, где и когда отыщут еду и ночлег, зарабатывали гаданиями и обманом, искали старые клады и выманивали постыдные секреты богатых покойников. Зато все они помнят, кому обязаны своим могуществом. Новое дыхание силы ударило людей, грозя отбросить прочь или разорвать в кровавые клочья, и каждое тело в гигантском контуре отозвалось точно настроенной струной. Слыша, как вибрирует в них каждая жилка, едва держался Нир Элор, чтобы не откликнуться самому, не влиться в их стройный хор, не умереть на месте. Что же такое сотворил зверь со своими преследователями? На что он способен теперь, когда уже не первый месяц поглощает грязные дары тех, кто свет увидел лишь благодаря его предкам? Не в этом ли тайный смысл всего, что творилось в графстве Нерат последние несколько лун? Неужели все смерти на этой странной войне – всего лишь дары чудовищному воплощению древнего наставника? В спину дохнуло теплом. На этот раз архимаг обернулся. Поспешнее, чем хотел. Будто врага увидеть ждал. Или одного из тех духов, что встретили его в этих краях по прибытии. Да только духов уже нет давно, а враг впереди, и вокруг – пустота, насколько глаз хватает. Взгляд тут же упёрся в пошатывающуюся фигуру в лохмотьях, оставшихся от красных одежд избранника огня. Надо же, нашёл силы на то, чтобы шагнуть за всеми. Даже сумел не потеряться в учинённой контуром буре, хоть и отдал зверю перед полётом столько сил, что проживёт теперь на пару лет меньше. Что на него нашло? Столько раз пытался, и один, и государя поддерживая – всё без толку. А вот на этот раз вдруг получилось. Странно... Двигался Авет с заметным усилием. Будто только что поднятый мертвец. Глаза открывать не решался, даже когда споткнулся об одно из лежащих в чудовищном узоре тел. С трудом удержал равновесие, но выпрямился и продолжил путь. Упрямый мальчишка. Только-только от ленты избавился, и вместо того, чтобы правильно оценить свои невеликие силы, остаться и помочь с погибшими и сборами, он здесь. Напрасно Мерит распустила лекарский узел у него на шее, как только сгинула в ночном небе огромная тень зверя. Глядишь, не прибавилось бы прыти у него. Жаль, повязать лекарский узел снова и без промедлений нельзя. Проще без всяких затей убить. Следя за молодым пиромантом краем глаза, Нир Элор вдруг осознал: произошедшие с этим человеком перемены пугают его не меньше, чем то, что творилось с императором. Он полагал, что знает о каждом обитателе любого сада или чертога всё, а оказалось, что не знает почти ничего даже о таком, как Авет. Что же скрывают другие, куда более успешные коллеги и подчинённые, если даже у этого мальчишки нашлась за душой не одна неожиданность? Потом они брели, борясь с налетающим из центра гигантской, выложенной мёртвыми телами фигуры ветром, а тот нещадно хлестал их пыльной плетью, будто не желал подпускать к чему-то. Ненастоящий это ветер. Он не развеет прах мёртвых, но попытается обнажить кости живых, и каждое слово против себя вобьёт обратно в глотку. Задушит им так же легко, как поднятой пылью. Но отступать перед ним нельзя, ведь решение принято, и оставалось делать то, что должно. Они брели, противясь ветру, и каждый шаг будто всё глубже погружал их в чей-то беспокойный сон. Прошла вечность. Все едва дышали и ничего не видели. Но ветер стих, и открылось перед людьми сердце собирающего силу контура. Не было больше под ногами тел. Среди облаков оседающей пыли, чёрной скалой на рассветном небе, возвышался зверь. Его зелёные глаза внимательно следили за пришельцами. Гостям здесь были не рады. – Жаль, не убил я тебя в прошлый раз, – встречая взгляд дракона, прошептал архимаг. – Но ничего... исправлюсь. Словно в насмешку, накатил приступ кашля. Сгибаясь и выплёвывая под ноги розовую от крови слизь, видел Нир Элор, как зверь наклонил на бок рогатую голову. Как будто слышал. Как будто понял, и теперь присматривался, примерял, годится ли явившийся к нему старик в убийцы. Горло горело, огонь поселился в груди, пожирая драгоценный воздух. А впереди, полукругом выстроившись перед зверем, сидело пять огромных, уродливых, словно горгульи, существ. Их налитые кровью глаза неотрывно следили за людьми, и густая слюна медленно капала на землю под их когтистыми лапами. Меж лап лежащего зверя сидел ещё один упырь. Огромный, как бык, в золотом оплечье и тяжёлых браслетах, коронованный уродливым шрамом через низкий лоб. Побеждённым он не выглядел, а раны от драконьих зубов нёс, будто знаки отличия. – А вот и ты, твоя омерзительность... – прошептал Нир Элор. Удивительно, но столь нелепая сцена не будила в нём даже тени удивления или любопытства. Не больше, чем кошмарный сон, который неизбежно сгинет на рассвете. Это должно было случиться. Жаль, что понять это удалось слишком поздно. Но ничего... всё ещё можно поправить, ведь где-то далеко уже расправила крылья быстрая как молния белая птица. В мгновение ока донесёт она свою весть, всех оповестит, кто должен знать. Ни стрела, ни беркут не страшны ей, а всякий посторонний, протянувший руку к ней, узнает, что есть на свете пламя, обращающее в пыль мгновенно. Пускай сейчас все они погибнут. Делая шаг навстречу зверю и выстроившимся перед ним упырям, архимаг был готов умереть. Смерть – не более чем сон. Лишь бы вняли белой птице те, кого посетит она. Лишь бы успели сделать всё, что нужно. Да, Нерат и все, кто поверил в успех государя, будут потеряны. Возможно, будут и другие поражения. Но империя это переживёт, и однажды непременно возьмёт своё. Для этого ей не нужны древние чудовища и отравленные разноцветной солью безумцы. Впервые Нир Элор позволил себе назвать Лето Харона безумцем, и сам ужаснулся несправедливости такого обвинения. Он сам себе не верил. Но это правда, сколь бы разумным ни казался государь. Старая рана не прошла для него даром. От таких повреждений невозможно оправиться полностью, какие силы на помощь ни призови. Он появился, словно услышав мысли о себе. Бледной тенью просочился из-под драконьей чешуи и, не взглянув даже в сторону замершего изваянием князя Лиора, шагнул навстречу прибывшим. И снова не узнал архимаг своего императора. Обнажённый по пояс, весь в крови, с застывшим, мёртвым взглядом. Следы зубов ошейником обнимали его шею. На месте каждого нанесённого на кожу знака посвящения кровоточили раны. Упыри расступились перед ним, но Нир Элор этого не заметил. Не чуял под собой ног, не замечал, как замерли, не решаясь следовать за ним, его спутники. Не чувствовал внимательного взгляда зверя, не видел, как напрягся сидящий между лап его князь Лиор. Шёл вперёд и недоумевал: что происходит, зачем? Да только остановиться это не помогало. Глупая же выйдет смерть... если только это – всё-таки не безумный сон. Как же хотелось в это верить. Никто не мешал ему. Тем более не пытался убить. Заняв свои места, будто актёры на сцене, все молча ждали, как поступит тот, кому судьбой была назначена главная роль в этом не то нелепом спектакле, не то кошмарном сновидении. Государь следил за ним, наклонив голову на бок. Совсем как его зверь. Вблизи его раны выглядели ещё отвратительнее. В некоторых Нир Элор с удивлением и омерзением заметил белые тельца личинок. Откуда... и почему так скоро? – Здравствуйте, мэтр. Голос Лето Харона был тихим и слабым, будто от смертельной усталости. Но теперь, когда между ними было менее шага, архимаг знал: этот человек ещё жив. Каким-то неведомым образом в его теле ещё осталось достаточно крови. Не вся она досталась князю, чья звериная морда сплошь была в бурых потёках. Много досталось. Но ещё не вся до капли. Стоит ли подпускать его так близко? Тот ли это человек, которого архимаг встретил на острове псиоников? Осталось ли в нём ещё хотя бы тень того человека? Холодная – куда там терзавшему архимага холоду! – рука императора вдруг коснулась его лба. Долгая вспышка боли от этого прикосновения пронзила голову и засела где-то под самым основанием черепа. Будто пала на приговорённого тень топора палача. Нир Элор отшатнулся, но так и не смог отвести взгляда. Лето Харон печально улыбнулся. – Вы скверный лжец. Наконец-то мне подсказали, как поймать того, кто помогает вам... Князь Лиор презрительно фыркнул и отвернулся. Его упыри неспешно, словно огромные обезьяны, прошествовали к нему, занимая места вдоль боков хранящего величественное молчание зверя. А Нир Элор со всей очевидностью понял: теперь безумие государя стало очевидным. О какой лжи он говорит? Что делает, что задумал... и почему его не беспокоит ни взявшая его в кольцо орда мертвецов, ни близость вражеского командира? Боль медленно расползалась, запускала горячие тонкие пальцы в мысли, дышала ледяным страхом в затылок. – А может, лжец – вы, ваше величество? Слыша собственный голос, архимаг не верил, что произнёс такое вслух. Такие слова всё ещё казались недопустимыми. – В чём же я солгал вам, мэтр? – и не подумав гневаться или удивляться, спросил император. А способно ли это существо всерьёз сердиться, горевать, удивляться или радоваться? Человек ли это ещё... Нир Элор не хотел отвечать. Хотел вместо слов обратиться к подвластным силам. Разбудить пламя, которое наконец-то прикончит застывшего за спиной обезумевшего государя зверя. Но не мог пошевелиться, и будто позабыл то, чему учился всю жизнь, чем владел и распоряжался вольно многие годы. Слова, сорвавшиеся с его языка, казались чужими, хоть узнавал архимаг каждое из них, хоть признавал: не раз и не два думал об этом. Даже произносил! Но только в присутствии не желавших слушать коллег. – Вы лгали, будто мастер не имеет амбиций и не стремится к власти. И вот я вижу его власть над вами... Лето Харон рассмеялся. Смех причинял ему страдания, но сдержаться вдруг оказалось выше сил прошедшего десять испытаний псионика. Во взгляде императора, обращённом к архимагу, промелькнула жалость. – Ох, мэтр... вы сами-то себя слышите? О да, он слышал. Но не понимал, что смешного сказал, ведь доказательства были налицо. Кто ещё, кроме таинственного мастера с острова, которого нет, мог сотворить такое с одним из своих учеников? Не подозревать же уродливую тварь, носящую титул хайденского князя? Над мёртвым государем он был бы властен. Но сердце Лето Харона ещё не остановилось. Подозревать зверя Нир Элор не решился. Страшнее предположения ему в голову забрести не могло. За спиной послышался шорох, перерастающий в шум пробуждающейся бури. Не нужно было оборачиваться, чтобы знать: составляющие контур сбора силы мертвецы все как один поднялись на ноги. Без сомнений, приказ исходил от так и не покинувшего своё место между лап зверя князя Лиора. – Не марайся, – прорычал коронованный заговорённой сталью упырь. – Он сдохнет после раздела. Позволь нам... К кому он обращался, понять было невозможно. Но эти слова стали последней каплей, переполнившей чашу терпения архимага. Нашлись ускользавшие силы, вернулась память, поддалось тело. Откликнулся скорый на расправу огонь, поспешил на выручку... и вдруг ускользнул к коснувшейся спины архимага ладони. Вздохнул позади раскалённый, пахнущий металлом и гарью воздух. А потом плечи обняли дрожащие от напряжения чужие руки. На одной из них была кое-как повязанная позлащённая лекарская лента. Как? Как это могло случиться? Как полумёртвый от усталости мальчишка смог, не сгорев дотла, отвести такую силищу? Застыв в чужих объятиях, Нир Элор почти поверил, что видит кошмарный сон. А залитый кровью призрак императора вдруг шагнул вперёд, и вот уже нет между ними и нескольких дюймов расстояния. − Когда-то вы это знали, мэтр, − произнёс Лето Харон, − но забыли. Стали ждать беды и принимать незаслуженную боль. Стали взывать к собратьям и удивляться их беспечности... Руки Авета вот-вот готовы были разжаться: ношу для себя он выбрал непосильную. Прижавшееся к спине истерзанное ранами и огнём тело била крупная дрожь. Того и гляди, мальчишка в беспамятстве рухнет наземь. Тогда ему не жить. Он сам сделал свой выбор, и больше пощады не заслуживает. Отправить бы первым его в объятия доброй матери... да только своей очереди ждёт цель куда значительнее зазнавшегося выскочки. Даже князь подождёт своей очереди. Или сгинет под горящей тушей проклятого зверя. − Будь вы прежним, мэтр, − заглядывая в глаза архимага, прошептал император, − и понимали бы, какие глупости говорите. Никто вас не слушал и не послушает. Мастер не может мечтать о власти. Потому что никакого мастера нет. Удивление ледяной стрелой пронзило сердце, и боль под основанием черепа вдруг взорвалась, погружая в темноту и оглушая тысячей визжащих проклятия голосов. А ведь это правда, и мастера своего каждый ученик несёт в себе, в любой момент готовый воплотить его ради ответа перед властями. Налагаемые на них печати не только удерживают внутренние силы от пустой растраты, но и связывают с высоким разумом. Учеников на острове никогда не бывает меньше тридцати шести, столько нужно, чтобы поддерживать его над тёплыми водами, в объятиях песчаного полумесяца... Любой ученик мастера – и есть мастер... но настоящий мастер – это хрустальная колонна в сердце острова, которого нет. Та, что, купаясь в ласках солнца и звёзд, тянет свою бесконечную, едва различимую песнь. В смятении воззрился Нир Элор на стоящего непростительно близко, пахнущего кровью и разложением, но всё ещё живого императора. Он действительно знал всё это! Как получилось, что забыл? Лето Харон печально улыбнулся. − Я надеялся на вашу помощь против лича, − отступая на полшага, изрёк он. – А выходит, что помощь нужна против вас, мэтр. Этого я не предвидел. Впредь буду внимательнее. Взгляд его похолодел, снова сделавшись неподвижным и мёртвым. Голос оставался всё таким же тихим, но в нём прорезалась сила. − Авет, отпусти. Руки юного пироманта мгновенно разжались. Тепло его тела исчезло. Грохнуло за спиной, будто каждый мертвец из собирающего силу контура сделал шаг, выпрямляя изогнутые лучи фигуры. А Нир Элор во все глаза смотрел поверх головы императора, туда, где на длинной чешуйчатой шее лениво покачивалась украшенная рогами чёрная голова. Смотрел в огромные змеиные глаза и понимал: зверь спит. Он всё ещё спит.