Драконьи сны

Касар Хогар пришла за ним ранним утром, и, как всегда, застыла в дверях. Теснясь со спящим пленником на узкой койке, Касар отказывался смотреть ей в глаза. Он не делал ничего предосудительного, а плотские страсти оставили его намного раньше самой плоти, но всё равно было неловко. Баэльнорн знал, как огорчает его защитницу это зрелище. Но снова и снова обрекал её на созерцание того, что в глазах Хогар было свидетельством её позорного бессилия. Хогар горда. Она сильна настолько, что однажды её примут в орден. Но вот перед ней Касар, которому она клялась лечь клинком в руку и беречь его от стали и слова, от недоброго дела и злого помысла. Чего же стоит клятва её, если от холода и потустороннего ветра, в поисках тишины и покоя на несколько жалких часов, бежит баэльнорн не к ней, а сюда? Что проку в защите её, если есть напасть, против которой бессильна Хогар? За спиной женщины разгорался свет нового дня. Пора вставать и отправляться в путь. Вместо этого хотелось ближе прижаться к неподвижному телу и слушать, как, отсчитывая мгновения украденной жизни, медленно бьётся в его груди сердце. Каждый раз, когда Хогар возникала перед ним тенью поверх света, Касар надеялся: сейчас она передумает и уйдёт, прикрыв за собой дверь. Он хотел, чтобы о нём, хотя бы на время, все забыли. Чтобы поняли наконец: он давно мёртв, но тоже может уставать и чувствовать боль. Он умолял бы Хогар... но что ей мольбы баэльнорна? Являясь сюда, она не собственную волю исполняет. Хогар следила за ним, скрестив на груди длинные руки. Она бы ушла и дожидалась за дверью, но помнила: тогда Касар торопиться и не подумает. Непременно задержится ещё на минуту, потом на две, потом на пять, и не заметит, как пройдёт сперва пара часов, а потом пара дней. Терпение у этой женщины бывало долгим... но иногда бесследно исчезало. Ещё немного – и она силой выгонит Касара за дверь, а по ненавистной дороге будет тащить волоком, поднимая клубы пыли и не слушая ни лести, ни угроз, ни мольбы о пощаде. А после будет молчать скорбным призраком, отказываясь даже взглянуть в сторону непутёвого подопечного. Помешать этому баэльнорн, несмотря на всё своё могущество, не мог. Нехотя садясь, Касар чувствовал призрак печальной улыбки под своей золотой личиной. Рядом с собратьями по ордену, посреди верного мёртвого воинства он – такой же пленник, как и тот, с кем делит ложе. Всей разницы между ними – заснуть, тем более беспробудно, баэльнорн не может. Путь в страну снов для Касара лежал по ту сторону петли на ветви бука, а возвращался оттуда он грудой бесполезных костей. Шагнув ближе, Хогар помогла баэльнорну подняться. Она была с ним нежна и осторожна, будто мать с ребёнком. Подумать только, а всего три года назад в дом Солнца её втащили на цепях, и год пытались подчинить. Нрав у Хогар в те дни был крутой, живых она слушать отказывалась, на привязи сидеть – тем более. Даже чужие заклятия частенько мимо ушей пропускала. Ей прочили вечный затвор, рядом с другими опасными упрямцами, без сна, без пищи и надежды на упокоение. Некоторые пытались выяснить, откуда появилась эта женщина. Предполагали: при жизни она обладала немалой властью, а смерть приняла раннюю, жестокую и несправедливую. Кто-то всерьёз рассчитывал найденное против неё использовать. Поиски ни к чему не привели. Касар знал, потому что и сам пытался. Не ради славы укротителя злобной твари, но с тем же, что у всех, успехом. Сама же Хогар, которая, бережно поддерживая, уже вела его к двери, о прошлом говорить не любила. Если и помнит она что-то, это не доставляет ей радости, не поддерживает и не облегчает участь. Касар не настаивал, хотя после принесения клятвы мог бы добиться от Хогар ответов на любые вопросы. Если угодно ей всё забыть или хранить в тайне – да будет так. За спиной у них пленник вздрогнул во сне. Идущее от него болезненное тепло усилилось, и Касар вырвался из рук Хогар, чтобы вернуться. Склонился, потянулся дрожащей костистой рукой, накрыл пылающее чело, зашептал старинный заговор. Такому в ордене не учат. Такое помнят только в северных лесах, где всё ещё скрываются живые собратья Касара. Его не слышали, и набирал силу огонь. Тесно становилось ему в исхудавшем теле, под бледной кожей. Вот-вот взметнётся, вздыбит рыжую шерсть на выгнутой дугой спине, зарычит, набросится. Тут выход был один. Нужно уйти, оставить в одиночестве. Не прикасаться, даже не смотреть. Дать успокоиться, и только после этого – снова скользнуть под бок незваным гостем и затаиться, притворяясь невидимкой. Хогар схватила Касара за плечо, решительно оттаскивая прочь. Она хорошо знала, как опасно дразнить пламя. И баэльнорн подчинился, понимая, что сам уйти не сможет. Молился только, следуя за защитницей из уютной темноты на свет, чтобы дождался его возвращения несчастный, чтобы укрылись под пеплом, не угасли драгоценные искры жизни. Молился, хоть целая вечность минула с тех пор, как отзывался на молитвы его кто-нибудь, кроме великой ночи. А она не поможет. Скорее заберёт ещё одну жизнь, чтобы украсить себя новой звездой. Погаснет тогда последний отсвет спасительного пламени. Оставит Касара без тени надежды, наедине с безумцем-ветром, на растерзание и поругание. Поборов в себе желание обернуться, позволил баэльнорн своей спутнице запереть неприметную дверцу. Потом принял из её рук тронутый патиной ключ и, шелестя роскошным облачением по каменному полу, последовал за Хогар. Шла она уверенно, широким стремительным шагом, только поспевай. И вела, конечно же, туда, где шепталась с ленивым ветерком пышная листва бука с перекинутой через нижнюю ветвь новой верёвкой. Теперь её черёд сломать Касару шею, вслед за предшественницами, которые лежат сейчас в отдельном покое, под замком и строжайшим запретом приближаться. Ждут своего часа. Их окружала тишина. Так рано здесь никто не поднимался, а те, кому не нужен сон, молчали в ожидании приказов. Даже вражеское войско под стенами не сделало некромантов внимательнее, не отучило полагаться на свои игрушки больше, чем на собственные силы. Касар не сомневался, что увидит на стенах, как только выйдут они с Хогар под открытое небо. Одних флейтистов здесь с десяток в одном месте. Хватило бы спалить живьём целый чертог или сад на тёплом закатном побережье. Касар признавал: к собратьям по ордену он несправедлив, и долго спят они не из-за лени. Но гнать сюда толпу флейтистов – это слишком. Баэльнорн терпеть не мог этих существ. Когда-то именно они стали его народу приговором. Больше бед принесли только больные птицы, но они были жертвами, а эти... этих Касар готов был убивать при первой же возможности. Жаль, что дракону удалось продать лишь одного. И даже лужёный желудок пожирателя падали не спас зверя, когда он съел эту мерзость. Случилось отравление, замедлившее заживление ран, а потом... не прошло и нескольких дней, как оказался дракон бессилен перед зовом Бледного господина. Не замечая, куда ведёт его Хогар, в мыслях баэльнорн вернулся в ту ночь. Вот уж чего никто не ожидал: до сих пор дозваться блудного сына Бледному господину не удавалось. Не слушал сломленный, не понимал, как ни пытались помочь ему. И вот, наконец, свершилось, услышал, внял. Да только радоваться было нечему, ведь бремя вновь легло мимо него, на жалких людишек. Два юных погонщика растерзаны, потеряно больше двух тысяч тел, и всё это – всего за час. О катастрофе, разразившейся по другую сторону, и говорить нечего. О том, что воспользоваться ею не удалось, успели высказаться все. Гроссмейстер будет недоволен: ни напитать силой, ни направить без него не могут. Нарна накажут. Лиора – тоже, если смогут вырвать из объятий навалившихся в ту самую ночь снов. Да и Касара, как старшего и лучшего из них, его доля господского гнева не минует. Но ни страха, ни раскаяния не было. Была досада: уж слишком часто всё срывается в галоп и мчится в неизвестном направлении. Они всё шли и шли. Хогар молчала, не глядя по сторонам и не мешая вспоминать. Касар слегка забеспокоился: они ещё не вышли на воздух. С чего бы? Каждый раз, когда Хогар приходила за ним утром и уговорами или силой изгоняла из чужой постели, их путь заканчивался под буком с раскачивающейся на толстой нижней ветке петлёй. Что изменилось на этот раз? Касара вдруг посетила уверенность: его давно повесили, и он бредёт сейчас по сонному царству. Время уходит, вот-вот не выдержит и оборвётся верёвка, бросив его под корни бука россыпью старых костей, а он бездействует... Поражённый этой мыслью, Касар на несколько мгновений замешкался. Да что там замешкался. Едва не упал, запутавшись в полах собственных одежд. Что же получается? Если вокруг вместо яви – сон, то это значит, что баэльнорн заснул. Впервые за несколько сотен лет. И, будто мало этого, успел забыть, что видит сон! Невозможно. Хогар ничего не заметила и ушла вперёд. Опомнившись и нагнав её, баэльнорн вцепился в руку защитницы. Нет, он не видит снов и не умеет спать, а петля на ветке бука всё ещё пуста. Они идут, чтобы её заполнить... разве нет? Защитница бросила на него встревоженный взгляд. Вот бы удивились бы те, кто считал: чувств у Хогар нет, и от бездушной вещи она отличается лишь тем, что может двигаться и выполнять приказы. Удивились и не поверили бы. Воспринимать Хогар всерьёз в ордене не принято. Даже могущество её признавали жалкие единицы. Остальные первым делом оценивали внешность. Избалованные отпрыски значительных семейств, глядя на крепко сбитую, уродливую, как летучая мышь, женщину с зубами, едва помещающимися во рту, брезгливо морщились и спешили отвернуться. Украшение из такой не выйдет, а для питомца она слишком непочтительна. Хорошего защитника учит ценить страх, который многие в ордене давно потеряли. Тем лучше для Касара, иначе не заполучить бы ему Хогар. О мести за погибшую семью и говорить нечего. Но милостью владыки всё ещё может устроиться. – Ты оторвёшь мне руку, – возвращая баэльнорна на нужный свет, сказала Хогар. Касар отпустил её. Хогар преувеличивала: оторвать ей руку баэльнорн не мог. Но наваждение благодаря ей схлынуло. На пути в сонное царство не сделан ещё последний шаг. Они всё ещё там, где в скором времени начнут со стонами и проклятиями просыпаться те, кого настигли сны, а кто-нибудь, возможно, больше не проснётся. Как это случилось с князем Лиором и несколькими его собратьями. Они с той злополучной ночи, когда случились непредвиденные потери, не двигаются с места. Сны. Будь его воля – и Касар не посмел бы их смотреть. Но ни его, ни Нарна, ни Лиора и остальных не спрашивали, бросая там, где ни на ложе, ни в могиле не было от снов спасения. Зверь в чёрной чешуе был слишком близко. Он блуждал среди снов, тонул в них и тянул за собой других. Он ничего не смыслил в людях и войне, но отчего-то ни о чём другом не грезил. Тысячи узников своих сновидений, будто игрушечных воинов, бросал он в бессмысленные марши и атаки, возводил их руками бессмысленные мосты и укрепления... и убивал их, пожирая одного за другим. Пока ему на это требовалось время. Но после гибели флейтиста всё пошло быстрее. Кто знал, что старый пожиратель подгулявших трупов вдруг окажется столь нежен? Нагоняя снова опередившую его Хогар, баэльнорн признался себе: он поступил бы так же, даже зная. Это должно было случиться, рано или поздно. Пусть за драконом тянется лишь тень владыки, которому давно уже принадлежит жизнь Касара... иначе не заставить эту тень одеться плотью и набраться сил. Нужны жертвы. Достойные и своевременные жертвы. Одна досадная ошибка не должна им помешать. Нужно просто не ошибаться впредь. Это же просто? Они тем временем были совсем не там, откуда можно быстро перейти под дерево с петлёй. И двигались совсем в другую сторону. – Куда мы идём? – решился наконец спросить Касар. Хогар в ответ лишь криво усмехнулась, глянув на него через плечо. Она права, спохватился баэльнорн поздно, и мог бы просто оглядеться, чтобы получить ответ. Из распахнувшихся навстречу им дверей дохнуло холодом. Как ни пытались протопить зал, когда-то запросто вмещавший весь гарнизон небольшого замка, а толку не было. Набравшее силу летнее солнце прокаливало каждую башню насквозь к полудню, но отчего-то не добиралось сюда. Огонь ревел в огромном очаге, исходили жаром расставленные повсюду жаровни, но дыхание всё равно превращалось в пар. Объяснить это явление никто не мог, но первое время ему радовались все. Шутка ли, в зале можно было укрыться от жары. Но долго радоваться не пришлось: оказалось, что сны любителей прохлады атакуют чаще и яростней. Этому тоже не было объяснений. У большинства. Но Касар и его защитница к тому большинству не относились. Одетый в заросшую плесенью робу хрупкий смотритель копошился у очага. Изломанная тень поверх яркого пламени. Похоже, бедняга не спал уже третьи сутки, и работой спасался от падения в сон. Что-то сбрызгивал водой из стоящего рядом ведра. Что-то обтирал и обмахивал. Издали не разобрать, кто удостоился такой заботы. Касар не хотел приближаться и присматриваться. Он знал наверняка, над чем колдует служитель, и видеть это лишний раз не пожелал бы никому. Его в этом зале интересовал стол в центре. Его когда-то притащил и поставил князь Лиор. На чисто выскобленной столешнице сохранились следы его когтей. А трофейным имперским флагом стол покрыла Хогар. Других причин привести его сюда у защитницы не было. – Что ты задумала? – настороженно следя за Хогар, спросил баэльнорн. Она молча пожала плечами и подошла к столу. Странно. С тех пор, как появился в зале этот стол, заманить сюда женщину было сложнее, чем заставить войти в камеру, где она застала Касара. Объяснить своё поведение Хогар не трудилась, но всегда оставалась у дверей, готовая в любой момент броситься на помощь. Сегодня был необычный день. Сегодня всё упорно шло не так. Над столом, возвышалась неподвижно величественная фигура. Касару вид чёрного рыцаря внушал тревогу. С тех пор, как начал Бледный господин поворачиваться к своей тени, чтобы укрыться от мира в её объятиях, Нарн Халгар с поста почти не отлучался. Иным этот стол мог показаться ничем не примечательным... но в замке уже знали: именно он вызывает холод, из-за которого приходится поддерживать огонь. Оставь самодельный алтарь надолго – и не миновать беды. Такой, что приключилась на днях. Беда ходила рядом. Когда отправился в погоню за тенью владыки князь Лиор, Нарн остался в одиночестве. Заменить его отныне было некому. Касар хотел бы, но знал, что навредит своим присутствием больше, чем поможет. Сны – не для старых мертвецов с бессонницей, а значит чёрный рыцарь будет нести караул у этого стола бессменно. Нужно скорее найти выход, ведь однажды он упадёт замертво, и некому будет окликнуть его. Хозяину этого рыцаря запретили появляться здесь. Он несёт службу далеко отсюда, и может даже не узнать о потере. Стараясь не смотреть на застывшего по другую сторону стола Нарна, Касар вытянул руку и провёл над знаменем. Золотая чешуя имперского дракона была замарана свежей кровью. Чёрная ткань ещё хранила тепло. Будто совсем недавно на столе лежал раненый человек. На самом деле он лежал здесь в ту самую ночь. Его пришлось удерживать и, торопясь, шептать на ухо об опасности... но сон ставил свои условия, и за грань его проникало лишь несколько слов. Капля крови. Два тела. Одна жизнь. Вот всё, что мог Касар донести до тех, кто, блуждая среди снов, ещё не разучился слышать. Но смысл в этих словах каждый обречён искать сам. Каждый отыщет своё объяснение... а между тем сбудется то, чего боялся и надеялся не допустить баэльнорн. Близко к исполнению проклятие, брошенное владыке древним безумцем-шаманом. Верь или не верь в него, ничего не изменится. Кровь уже есть, тела − только от душ освободить. Недоставало жизни. Жизнь охранял зверь в чёрной чешуе, за которым тянулась долгая, густая тень владыки. Охранял, не ведая, у кого стоит на пути и чему препятствует. Лишь однажды удалось Касару подкупить дракона, жизнью и могуществом флейтиста, и упросить на время передать хранимое ему. Едва ли понимал дракон, что сделал тогда: большим умом, увы, он не блистал. Хорошо, что опомнился быстро, и вырвал жизнь из чужих рук, позволив нанести единственный порез появившемуся на столе телу. Тогда и обагрилось имперское знамя кровью в первый раз. Совсем немного, но этого должно хватить, чтобы однажды... Хватило, чтобы под взглядом Бледного господина стол снова послужил для жизни ложем. Тогда уже никто не постеснялся... Замены Нарну на его посту не стало, когда ушёл князь Лиор. Но Касар помнил: чёрный рыцарь крайне редко оставался в полном одиночестве. Здесь, в зале, где когда-то мог собраться весь гарнизон небольшого замка, должен находиться ещё один человек. Не измученный бессонными ночами служка у очага. Не один из мертвецов, которых даже после ночной катастрофы в замке оставалось множество. Другой. Ещё живой и очень необычный. Он так же, как и спящий, числился в плену, но запереть его, заковать или ограничить как-нибудь ещё никто не пытался. Зачем, если он и не думал бежать или кому-то навредить. Так, составлял Нарну компанию, и только с ним, ходили слухи, иногда обменивался парой слов. Помочь, тем более сменить рыцаря он не мог, да никто бы и не позволил ему. Ни некромантов, ни их мёртвых слуг этот человек не боялся. Как будто знал, что ни один из них его жизнь забрать не посмеет. Будь он здесь – и Касар сразу получил бы по протянутой к столу руке. Странно. − Где ваш товарищ? – обратился баэльнорн к рыцарю. Тот не ответил. Кивком указал в дальний угол. Тогда Касар и увидел его. Мужчина сидел на полу. Привалился к стене и спал, уронив на грудь убелённую сединами голову. Хогар придержала его за рукав, но Касар не обратил на это внимания. Она так и не сказала ему, для чего привела сюда. Подождёт её затея, пока баэльнорн подойдёт и посмотрит на спящего поближе. Убедится, что тот действительно спит, а не расстался с жизнью. Ранняя смерть этого человека сильно осложнила бы жизнь здешним обитателям. За порчу тела с них дорого спросят. Пленник спал. Тяжёлым, неглубоким сном. Света отчаянно не хватало, но Касар и без него прекрасно видел, как сильно он пострадал. Следы прикосновений госпожи останутся ему до смерти. Багровые рубцы изуродовали правую руку, располосовали спину, впились в шею. Они напоминали вгрызшихся в тело, напитанных кровью червей. А под истерзанной плотью таилось нечто куда хуже любых ран. Однажды оно подаст голос, захочет того несчастный или нет. Тот, кого назвал Касар товарищем Нарна, был рыцарю ровесником, но во сне казался ветхим старцем. Когда-то он был могуч и статен, но перенесённые страдания подкосили его. Хорошо если до прибытия гроссмейстера доживёт. На такой исход высокий гость не посетует, было бы в целости тело. А как сохранить его, если не поддерживая жизнь? Никак, только не здесь. Протянув было руку, Касар опомнился и отступил. Он почти слышал тихий звук, будто дрожали пронизывающие тело спящего невидимые струны. Звук напоминал: прикасаться опасно. Будь этот человек обычным пленником – и захватившие его столкнулись бы с большими трудностями. Допрашивать его бесполезно: если не пожелает говорить, развязать ему язык ни силой, ни хитростью не получится. Казнить его нельзя: могила будет куда опаснее живого пленника. Отпустить тем более. Не из-за виденного и узнанного, а потому что на свободе, если сумеет на узкой дорожке со смертью разминуться, он однажды поймёт, как быть с подарком госпожи. Тогда опасность его трудно будет преувеличить. Не для людей, живых или мёртвых. Не для какой-либо страны. Тут может грянуть гром, от которого дрогнет весь мир. К счастью, это не обычный пленник. Пусть гроссмейстер решает, что делать с ним и когда. Пусть сам выберет для него смерть, пусть думает, как быть с телом. Дождаться бы теперь прибытия главы ордена... подумать только, наступил момент, когда где-то его жаждали видеть все. Даже Касар, не питавший к гроссмейстеру и тени тёплых чувств, ждал его прибытия с нарастающим нетерпением. Хогар подошла бесшумно и, не церемонясь, подхватила Касара на руки. Терпение защитницы закончилось, а спорить с ней баэльнорн не хотел. Самому интересно было, для чего же она привела его сегодня сюда, а не под дерево. Вскоре Касар порадовался тому, что Нарн остался сегодня в одиночестве. Потому что Хогар опустила его прямо на покрытый окровавленным имперским знаменем стол. Тот, кто составлял чёрному рыцарю компанию, без всяких церемоний сбросил бы сейчас его на каменный пол. Если бы не спал в углу, не видя, к зависти всех обитателей замка и его вымирающих окрестностей, ни единого сна. Стоило коснуться напитанного кровью и теплом чужого тела имперского знамени, как мир вокруг баэльнорна померк. Запоздало Касар припомнил: он не раз жаловался Хогар на усталость, на то, как тяжело даётся ему петля на буковой ветви. Как тошно ему уже от снов, в которых есть множество слепых и глухих драконьих игрушек, но нет ни капли смысла. Будто в грёзах обиженного, мечтающего отомстить всему белому свету ребёнка. Скорее бы уже всё кончилось. Так баэльнорн тоже говорил своей защитнице. Но он никогда даже не думал, что можно поступить вот так. Откуда было знать Хогар? На мгновение задумался Касар: уж не хотела ли защитница избавить его от страданий раз и навсегда? Нет, если бы Хогар хотела, ей не пригодился бы нелепый алтарь и помощь владыки. Она достаточно сильна, чтобы её приняли в орден. Достаточно сильна, чтобы занять место Касара, если уж быть до конца с собою честным. А значит, в мыслях у женщины было лишь помочь баэльнорну избежать встречи с петлёй... чем же это обернётся? Нехотя отступала темнота. Уходила вдаль по бесконечному коридору с двухцветными стенами. На человеческий рост от пола – синие, выше – белые, переходящие в испятнанный сыростью и плесенью потолок. Похоже на подземелье... хотя подобный коридор без окон может отыскаться и в утробе большого каменного дома. И чей же это сон? Если дракона, то откуда в нём такое место? Зверь был когда-то человеком и бродил впотьмах по такому коридору? А может, это вовсе не драконий сон? Гадать, куда попал, было поздно. Время идёт, и кто знает, надолго ли удержит во сне мёртвого чародея алтарь из покрытого знаменем стола. Сам же сон объяснять себя не станет, чтобы истолковать его или направить, нужно смотреть. Нужно видеть, а значит – не стоять на месте. И, будто только решимости баэльнорна и дожидался, в дальнем конце коридора вспыхнул свет. Ровный и слишком яркий, чтобы быть свечой или масляной лампой. Будто тусклая, заплёванная путеводная звезда. И Касар, не сводя взгляда, двинулся к ней. Она казалась такой близкой. Но расстояние между ними не спешило сокращаться. Казалось, баэльнорн целую вечность бредёт по тёмному, выкрашенному в синий и белый коридору, но жалкая и бессильная звезда его так и оставалась далёкой звездой. Не спешила подпустить. Не собиралась лечь в ладонь. Лишь продолжала из последних сил указывать дорогу. Здесь не было окон. Но вскоре стали попадаться двери. Одна за другой, плотно закрытые и запертые на ржавые засовы и огромные замки, они проплывали мимо. К некоторым вели оставленные на выложенном мелкой плиткой полу грязные следы. Однажды попались даже следы волочения и кровь. Свернуть к одной из этих дверей становилось непреодолимым соблазном. Касар уже замедлял шаг, приглядываясь и надеясь: одна из них окажется незапертой. Так и случилось. Одна из дверей оказалась сломана. Она висела на одной петле, едва перегораживая путь туда, где яркий свет старательно очерчивал две тени, большую и поменьше. Стоило сделать к ним шаг – и слуха коснулись голоса. Двое мужчин о чём-то яростно спорили. − ...ты или он! – возопил тот, что старше. – Смерти всё равно! Хочешь подохнуть? − Я не могу! − отвечал ему тот, что моложе. – Ему всего девять. Выбери другого... − А будь ему десять, смог бы? – кричал в ответ старший. − Или, может быть, лучше восемь? − Я не могу, − тихо и напряжённо повторил младший. Затрещина вышла такой громкой, что Касар отпрянул от порога, который едва не переступил. – Неблагодарная тварь, не смей!.. Чего не смеет тварь благодарная, баэльнорн не услышал: голоса сгинули, будто в одно мгновение погрузились оба спорщика с головой под воду. Свет за сломанной дверью погас, а измученная путеводная звезда далеко впереди погасла и с натугой загорелась снова. Он отвлекается. Нужно идти, нужно дотянуться до умирающего светила, пока не погасло оно окончательно. Кто знает, что случится с наступлением полной темноты. Но когда очередная дверь в сине-белой стене распахнулась, Касар снова не удержался. Замедлил шаг, потом остановился. И с удивлением увидел ясный день под ярким летним небом, волнующуюся разодетую толпу... и дощатый эшафот, куда и выводила дверь. Оттуда, отвернувшись от застывшего над плахой палача, на баэльнорна смотрел русоволосый человек с мёртвыми глазами. − Как она там? – слабо улыбнувшись, спросил обречённый на смерть. − Скажи ей: я скучаю, и утрату так и не восполнил. Одна госпожа, на всём белом свете одна... сколько ни выпей крови, её не заменить. Дверь с грохотом захлопнулась, а в спину врезалась стена напротив. Пытаясь прийти в себя, Касар замотал головой. Что за нелепый сон? Такого он ещё не видел. Чей он, откуда здесь... Свет снова погас. Темнота продержалась на несколько мгновений дольше, и Касар, проклиная себя за медлительность и любопытство, поспешил вперёд. Время уходит. Кто знает, что случится, когда оно закончится. Очередная распахнувшаяся дверь внезапно нанесла удар, сбив баэльнорна с ног. Не спеша вставать, опасаясь даже шевельнуться, Касар разглядел на полу следы, ведущие прочь от двери. Следы были тёмными и отчётливыми. Хромотой или иным изъяном оставивший их не страдал, а обувь носил такую, что Касар и вообразить не пытался. Хватило с него и узорчатой подошвы. Что в остальное вникать. − Ты же был там! – возмущённо вскричал за распахнутой дверью женский голос. Обладательницу его мёртвый чародей не видел. Вовсе не видел, что творилось там, внутри. – Почему не остановил меня? Она напугана, подумал Касар. Хуже. Эта женщина в ужасе. Случилось нечто настолько чудовищное, что она готова признать: её жизнь окончена. – Я не готова! – кричала она, пока баэльнорн, путаясь в полах пурпурных одежд, поднимался на дрожащие ноги. – Олег на мне не женится! − Я тебе больше скажу: он сбежит, как только узнает, − негромко откликнулся другой, мужской голос. Его обладатель не был напуган и не испытывал к собеседнице ни тени сочувствия. Спеша прочь, Касар всё ещё слышал их. − Ты это подстроил! – рыдая, обвиняла женщина. – Ты!.. Почему же так мерзко было слушать её... почему её горе вызывало больше отвращения, чем сочувствия? Касар не знал её и никогда не видел, он не забыл, что значит – понимать чужую боль. Что же не так, почему он убеждён: что бы ни настигло эту женщину, она свою чашу заслужила до последней капли, и напрасно сотрясала жалобами воздух? Хотелось бежать. Нагнать наконец тусклую путеводную звезду, сорвать её с недалёких небес и раздавить в кулаке, рассыпать угасающей пылью под ноги. Но свет снова погас, оставляя Касара в темноте ещё на несколько мгновений дольше прежнего. Когда звезда показалась вновь, стены вокруг изменились. По синей краске поползли потёки черноты. Грубые рисунки спешили вперёд, к тусклому свету, обгоняя и наползая друг на друга. Темнота преследовала бегущих детей, тянула к ним тонкие щупальца. Плыл над нарисованными детской рукой домиками огромный и такой живой и настоящий Бледный господин, поглядывал на землю огромным блестящим чёрным глазом, тянул за собой упирающуюся тень. Из ночи рвались зубастые волки, лохматые клыкастые великаны и драконы, сначала чёрные, потом – красные. Круг обуздания, перечёркнутый всплеском красного, так похожим на брызги крови. Всадники, гончие, вороны на голых, тянущих ветви по потолку деревьях... Касар не заметил, как бросился бежать. Навстречу ринулся ледяной ветер, вокруг заскрипели, захлопали двери. Но баэльнорн больше не смотрел и не слушал того, что творилось за ними. Помнил только об одном: нужно найти то, зачем сюда попал. Он не из тех, кто просто видит сны. За каждый вход он должен заплатить страданием. За каждый выход – исполнить волю спящего. Вот только в чём та воля, кто расскажет... на этот раз не было у Касара ни единой догадки. И он бежал, борясь со встречным ветром, избегая тянущихся сквозь стены синих и белых рук. Бежал, отчаявшись нагнать свою теряющую последние силы звезду. Невидимая преграда выросла на пути Касара в темноте, когда погас впереди путеводный свет. Встетила и отбросила назад. И прежде чем вернул баэльнорн равновесие, прежде чем понял, что остановило его, рядом распахнулась... нет, не дверь, провал в чернильный, чернее темноты вокруг, мрак, и торжествующе взвыл потусторонний ветер, сталкивая Касара туда. Проснусь или умру? Кажется, это было всё, что успел подумать баэльнорн перед падением во тьму. Свет прикоснулся мягко, побуждая видеть. Не чувствуя под собой ни земли, ни ног, Касар в отчаянии подумал: всё-таки проснулся. Вышло время, закончился заёмный сон, где ничего не удалось ни изменить, ни просто сделать. Поход по замку в обществе Хогар, алтарь из стола и трофейного знамени, чёрный рыцарь и спящие пленники – всё это привиделось, а сам Касар наверняка грудой костей и тряпок возлежит теперь среди корней старого бука. А может быть и вовсе в яме, на краю которой вырос этот бук. Как он устал... устал искать, устал блуждать, гадать, спешить и вечно отставать. Устал снова и снова собирать распавшееся на части бренное тело. Устал подниматься и повторять попытки. Как тихо... слишком тихо. Даже колдовской ветер умчался прочь, хоть рядом не было ни души. И почему так мало света? Прожить во сне с утра до темноты Касар не мог. Какой сегодня день? Которая наступила ночь? А свет всё убеждал взглянуть и узреть. Другой, привычный свет. Трепещущий и слабый. Пахнущий дымом. Живой. Всего лишь лучина в ржавом светце, над полупустым ведром. Касар увидел её, вися на стене, среди связок чеснока и сушёных трав. Будто дикарское украшение, до черноты засушенная голова врага, в память о котором нарёк победитель сына. Не проснулся, выходит. Сон продолжался и не спешил заканчиваться. Какой всё-таки странный, долгий сон... Внизу, на убогом ложе, возлежала смерть. На худеньком, рябом от бесчисленных веснушек личике ребёнка посреди разворошенной постели, казалось, жили только огромные, выплакавшие последние слёзы вечность назад глаза. Он всё ещё старался дышать. Над ним склонилась чернильная, темнее самой тёмной ночи тень. − За кого просишь? – прошелестела она вкрадчивым шёпотом. − За сестру... − с усилием проговорил в ответ ребёнок. Тень помолчала, прежде чем безжалостно напомнить: − Твоя сестра уж скоро год как тебя в сосновом тереме своём дожидается. Касар зажмурился бы, чтобы не видеть отчаяния в детских глазах. Но сон имел свои правила, и они приказывали смотреть. Не отрываясь и ничего не пропуская. Запоминая и готовясь при первом же удобном случае использовать узнанное. Превратить его в щит, в нацеленную в сердце стрелу, в ключ от запертых сокровищниц и забытых каменных мешков... Сопротивляться и показывать норов тут было некому. – Но ты же говорил: в твоих снах возможно всё? – с надеждой вопросил умирающий. И с трудом поднял бледную, почти светящуюся в полумраке тонкую руку. Раскрыл ладонь, показывая чёрный, со стёсанным боком кругляш древнего медяка. – Вот... больше у меня ничего не осталось. Тень замерла и молчала, покачиваясь над ребёнком в недосягаемой выси. Касар буквально слышал, как шелестят, нагоняя и давя друг друга, тяжкие думы этого существа. Кто бы ни укрывал себя вуалью непроглядной ночи, в его груди всё-таки билось живое сердце, а в памяти жил завет предков: не отказывать тем, кто на пороге смерти. –Хорошо, – тяжко обрушилось в затянувшуюся тишину слово, и чёрный медяк исчез с ладони ребёнка. – Чего желаешь для сестры твоей? Ребёнок слабо улыбнулся, и будто засветился в полутьме ещё сильнее. Едва заметно тень отстранилась от него, ожидая ответа. – Пусть она не знает нужды. Пусть вырастет здоровой и красивой... Голос умирающего терял силу, превращаясь в шелестящий шёпот. А Касар, будь его воля, сейчас бы уже рвался с того, на чём висел среди укропа и чесночных гирлянд. Он знал это дитя. Там, наяву, ему куда ближе к тридцати, чем к двадцати... но как же страшна была мысль, что здесь и сейчас он умрёт! – Пусть её любят, – продолжал, не замечая вокруг ничего, ребёнок. – Пусть замуж выйдет и родит детей... Расслышать дальше баэльнорн не смог: голос окончательно изменил рябому, заморенному нелёгкой жизнью и множеством хворей мальчишке. Но тот, кто скрывался в темноте над смертным одром нечастного, слышал всё. – Как пожелаешь, – громом небесным грянул его ответ. В тот же миг, сорвавшись со своей привязи, Касар провалился в чернильный колодец. Не успел даже подумать, проснётся или умрёт на этот раз. В глаза ударил неожиданно яркий, оранжевый свет. Пожар? Нет, гарью не пахнет, и рёва пламени не слышно. Тихо вокруг, только что-то часто стучит, будто чьё-то загнанное сердце. А вот и источник света. Невелик фонарь, а светит даже через сдвинутые на окне занавеси, расчерчивая их ломкими тенями ветвей. Касар поёжился, не спеша озираться. Жутковато. У его ног кто-то пошевелился и тихо застонал. Опомнившись, Касар взглянул вниз и увидел спящего на полу человека. Не человека даже, тень его, беспокойно ворочающуюся под странным, в ярких узорах одеялом. Куда он угодил на этот раз? Тёмная комнатка, немногим больше той каморки, где баэльнорн искал тишины. Тени, в которых с трудом угадываются привычные предметы. Дыхание спящего... – Не забирай, пожалуйста, папу. Будь у Касара живое сердце – и в этот миг оно бы лопнуло от ужаса. Не успел бы умом понять, что рядом – всего лишь дитя, маленькая девочка. Умер бы на месте, лёг рядом с тем, кого она звала отцом. Медленно, как и положено во сне – ведь это по-прежнему сон, верно? – Касар повернулся на голос, и встретился взглядом с огромными чёрными глазами. Она сидела, свесив ноги, на аккуратно застеленном ложе. Растрёпанная, но без тени сна на хорошеньком личике. На коленях у неё восседала мохнатая игрушка. Рядом, поверх одеяла, лежала книга в чёрной обложке. Большая книга. Касар узнал и её. Подивился, как же точно представлял её в те дни, когда был ещё жив. Потом, бывало, смеялся своим мечтам о ней... но не забывал. И, повинуясь, порыву, баэльнорн склонился перед девочкой. – Приветствую Красную императрицу, – тихо, чтобы не тревожить спящего, что лежал между ними, произнёс он. – И не смею коснуться её почтенного отца. Она улыбнулась, вдруг показавшись взрослее своих лет. Посадила рядом игрушку и потянулась к книге. – Ты ведь не за папой пришёл, – предположило дитя, и взглянуло на баэльнорна с сочувствием. – Заблудился, правда? Тут подивиться бы: как ей не страшно видеть перед собой пурпурный призрак в золотой маске? Но Касар знал, кто перед ним, и ничему не удивлялся. К тому же это всё ещё был только сон. – Увы мне, старику, – не стал спорить баэльнорн. – Быть может, государыня знает... Раскрыв свою книгу, девочка выставила её перед собой. – Тебе сюда. На обращённых к нему страницах книги Касар увидел возлежащего среди примятых трав зверя и тень хозяина у его передних лап. А рядом на чьей-то нагой спине омерзительно извивалось чёрное кольчатое тело в руку толщиной. – Да... – шагая через спящего навстречу той, кого сам нарёк Красной императрицей, произнёс Касар. – Мне именно сюда. Благодарю ваше величество, за помощь недостойному... На этот раз он знал, что ему делать. Жаль только оставлять Хогар одну. Не обидел бы кто любимую защитницу...