***
— Почему-то... все хуже и хуже. Не знаю почему. Не знаю, как это прекратить. Не знаю, сколько еще времени у меня осталось, — она старалась не смотреть в глаза стоящему напротив Каллену, но все равно отчетливо чувствовала, что сейчас творится у него внутри. И все же не предупредить их она не могла, они должны знать правду. — Знаю только, что кунари надо остановить. А значит, пока я еще могу сражаться, надо попасть в Дарваарад, — на одном дыхание наконец закончила Инквизитор. Он отошел от Лелианы и Жозефины и просто обнял ее, молча, не сказав ничего, а его глаза были полны волнения и страха. Короткое, теплое объятие, которое говорило громче всяких слов: «Я рядом, я с тобой, прошу тебя, держись», и она еле сдержала подступающие слезы. Что... что еще сказать? Возможно, будет уместно попрощаться? По ощущениям, по тому, как жжет якорь — ее время на исходе. Феррис понимала, что они волнуются за нее, а потому сдержалась и решила, что слова будут лишними. Глубокий вздох. И это происходит, когда она только-только вышла замуж, когда случилось самое радостное событие в ее жизни... как же Создатель жесток. Нет... нельзя так просто сдаваться, надо верить, что она вернется. Верить в себя, она как всегда что-нибудь придумает.***
Когда они вышли из комнаты, Каллен догнал ее и, остановив, взял за руку: — Феррис, я... И не желая слышать прощальные слова из его уст, она рванула к нему и крепко обняла, обвивая руками широкую шею, а затем чувственно поцеловала в губы, — он ответил на поцелуй и, обхватив ее за талию, еще крепче прижал к себе. В его объятиях она вновь почувствовала себя уютно, ведь его тепло каждый раз успокаивало ее. Как же она любит его... Поцелуй не был долгим, но был невероятно чувственным, отстранившись от губ Каллена, она заглянула ему в глаза, которые были полны ужаса, он вновь хотел сказать что-то, но Феррис прислонила к его губам ладонь и, все так же смотря ему в глаза, тихо прошептала: — Пожалуйста, не надо прощаться... иначе... иначе я не смогу уйти, — а после этого сцепила зубы, из последних сил сдерживая слезы и невыносимую боль, которая комом подступала к горлу; как же много времени прошло с тех пор, когда ей так же сильно хотелось плакать. — Мне пора... — она отошла от него, сделав огромное усилие над собой, чтобы не побежать обратно, и не остаться. Ведь так хотелось, просто бросить все и остаться с ним, последние мгновения провести в любимых объятиях... Если она умирает, если все вдруг в миг исчезнет для нее, то хотя бы оставшиеся время так хочется побыть с любимым. Глубокий, шумный вздох помог собраться с силами, вернуть разуму холодное спокойствие, она повторяла себе это снова и снова: «Она — Инквизитор и сейчас она должна спасти всех. Спасти его и своих друзей. И сейчас долг будет превыше собственных чувств и эгоизма.» Отдаляясь все дальше от Каллена, она даже не обернулась, поспешно скрывшись за стеной комнаты, в которой находился элювиан... Поцелуй продлился всего лишь мгновение... но сердце горячо стучало еще очень долго после него, его горячий след еще длительное время пылал на ее губах, в этот поцелуй она вложила те слова и чувства, которые не смогла сказать ему, лишь бы только не прощаться:«Я люблю тебя больше всего на свете, и всегда буду любить, чтобы ни случилось»...
***
Тяжелый бой с кунари в Дарваараде, а так же с их драконом, прошел без критических последствий. Якорь стал сильнее, теперь он мог взрывать все вокруг и это была очень полезная способность, но чем дальше они пробирались, тем сильнее становилась боль, словно ядовитыми стрелами пронизывающая все тело. Моментами казалось, что все внутри начинает плавиться: словно ее собственная кровь превратилась вдруг в сгусток лавы — настолько сильным был жар, который источала метка. Впереди ждало много неприятных открытий: она узнала всю правду о том, кому принадлежала сфера, которая отметила ее Якорем, узнала о предательстве дорогого ей друга Соласа, и тогда душевная боль и гнев смешивались с болью которую приносила метка, моментами она даже не понимала, что болит сильнее. Но все же прорубившись через целую армию кунари, при этом совершенно сбившись со счету, скольких именно их она убила на своем пути, Тревельян добралась до своего ранее близкого друга. Разговор с ним был переполнен горечью, но внес ясность во многое. Он спас ее от разрушительной силы Якоря... да, спас, если бы это правда можно было так назвать. В то мгновение она не понимала, что происходит: левая рука рассыпалась пеплом, растворилась в искрах зеленого огня, по началу не было ничего, но когда свечение погасло, она едва помнила себя от пронизывающей боли и если бы не Вивьен, она бы просто потеряла сознание. Но даже находясь в сознании, обратная дорога казалась все равно расплывчатой, мелькала словно мираж; Кассандра, Железный Бык и Вивьен о чем-то шумно спорили, но всем, что она могла уловить, были только отголоски. Все было как в тумане. Ничего не хотелось. Ни одна мысль не задерживалась. Было абсолютно пусто. Феррис не осознавала до конца того, что случилось...***
Пока она возвращалась в Зимний дворец, пробираясь из одного Элювиана в другой, она думала, вспоминала все от начала и до конца. А затем приняла твердое решение: Инквизиция должна остаться. Ей еще рано уходить на покой. Миру грозит новая опасность, и они должны принять меры, а она… она не сможет дальше сражаться, дни ее собственных странствий подошли к концу, она не сможет больше держать в руках меч, не сможет ощутить тот жар в крови, который растекался по телу и открывал второе дыхание, когда силы уже покидали ее в самых затяжных битвах. Это было даже иронично, ведь в юности она совсем не питала тяги к сражениям, а встретив одного человека и начав учиться сражаться двуручником, Феррис воспылала любовью к мечам, к физическим нагрузкам. Она любила абсолютно все, даже боль по всему телу после тяжелого дня, боль заставляла чувствовать себя как никогда живой, заставляла понимать, что ее жизнь имеет смысл, а сила мышц приятно дополняла обыденность, давая уверенность, понимание того, что она всегда сможет справиться с напастью и постоять за себя. А теперь… что теперь? Это тяжело было принять. Тяжело осознать. Эти мысли жгли разум подобно раскаленному железу, которое прикладывают к кровоточащей ране, и то, что осталось от левой руки, тоже предательски ныло.***
Обстановка на Священном совете была накалена до предела. Коридор, ведущий к залу, казался бесконечным, он был темным, огни по бокам проносились перед глазами подобно искрам, походка Феррис была твердой и быстрой: из зала доносился гневный голос посла из Ферелдена, который был возмущен поведением Инквизиции еще больше прежнего. Расступившись, стражники почтительно открыли перед ней дверь, она почти ничего не видела перед собой, а когда наконец вошла в зал, расплывчатые лица всех присутствующих здесь быстро пронеслись перед глазами, Феррис прошла вперед, затем поднимая взгляд. По ее виду можно было сказать, что эта девушка приняла решение, а потому сейчас раз и навсегда поставит точку в этом бесконечном споре. Никто и слова не сказал, но все заметили: у нее не стало левой руки, той самой руки, на которой была метка, но не смотря на это, Феррис держалась как и прежде спокойно и рассудительно, и, пока другие видели этот уверенный вид, ее одолевала сильная боль. Внезапно прозвучавший очень громко, как ей тогда показалось, голос Жозефины вырвал ее из душевных терзаний: — Инквизитор? Да… Верно, Инквизитор. Она по-прежнему лидер. От ее решения зависит сейчас абсолютно все, и потому она соберется, забудет про боль, и как всегда твердо озвучит им свое решение. Она собрала все свои силы, чтобы выстоять свое «последнее сражение» здесь, на этом проклятом Совете. Феррис лишь на мгновение перевела взгляд на Жози, затем снова взглянув на сидящих прямо напротив нее послов. Ее голос звучал твердо и жестко: — Вы все знаете, что это такое, — она подняла правую руку в которой держала книгу с историей создания Инквизиции, демонстративно обращая внимания всех на нее, а затем она развернулась к залу. — Инквизиция была создана по предписанию Верховной жрицы Джустинии. Мы пообещали закрыть Брешь, найти ответственных и восстановить порядок. С чьего-либо одобрения или без него. Инквизиция спасла жителей Ферелдена, когда вы не смогли это сделать. Мы не будем расформировываться, — затем она снова повернулась к Верховной жрице и послам, бросая полный раздражения взгляд на того, что был из Орлея. — И уж точно мы не будем подчиняться императору, которого сами же возвели на трон! — затем ее голос стал спокойнее, в нем послышались привычные мудрые ноты. — Бывают исходы гораздо хуже, чем все, что вы видели, так что мы не будем артачиться и преклоним колени. Но не перед вами, — снова подняв руку с книгой, она гордо прислонила ее к себе. — Инквизиция станет личной почетной гвардией Верховной жрицы Виктории. Мы будем отчитываться непосредственно перед ней, и из вольной армии превратимся в миротворческую организацию. Пусть дни моих собственных странствий подошли к концу, но дело Инквизиции продолжается. В зале застыла пауза. Все молчали. Феррис не долго думая развернулась и поспешила к выходу, и остальным лишь пришлось проводить ее взглядом. Шах и мат. Сейчас ей срочно надо было подышать свежим воздухом, настолько достали эти безмозглые послы, возомнившие себя не понятно кем! Которые постоянно что-то требовали от нее, ей даже хотелось вспылить и сказать им все, что она о них думает: бесполезное правительство, которое умеет только предъявлять претензии и больше ничего! Но бремя высокого титула имело для нее огромное значение, а потому она всегда держала себя в руках, заставляла свои эмоции подчиняться: Феррис не было равных в фразах, которые звучали жестко, но все же не были выходящие за рамки этикета... хотя от них она и не чувствовала себя легче. Наконец выйдя на улицу, она прошла к балкону, глубоко вздохнув и, прикрыв глаза, затем медленно, растянуто выдохнула. Ну вот и все. Теперь глава Инквизиции Лелиана, а ей можно отдохнуть...… отдохнуть ... Отдохнуть? Все закончилось... Конец?
Рана снова заныла, словно отзываясь на эти мысли, и открывая глаза, Феррис ощутила как щеки вдруг обожгли горячие слезы... Что это за чувство? Она уже забыла его, забыла, что такое плакать, забыла, что есть такая невыносимая боль, которая не поддается контролю; выпускать эмоции наружу было сложно, но внутри все просто взорвалось, разбилось на сотни маленьких осколков, которые тут же впились в ее сердце, она просто не могла больше держаться, буря сильнейших чувств разрывала ее на части. Разочарование, обида, гнев, печаль, отчаяние... все это скопилось внутри, запылало, а затем расплавило железные прутья сдержанности.Да чтоб их всех! Почему именно тот, кто сделал больше всех для этого проклятого мира, больше всего в итоге и принес в жертву?! ... Погодите, но что это с ней?
Почему сейчас кажется, что внутри все разрушилось, откуда вдруг такая обида и жгучая, неукротимая ярость? Она же как всегда должна была рационально оценить ситуацию, спокойно все принять, разложив для себя все по фактам, а потом жить дальше. Откуда все эти чувства? И главное, почему не получается их контролировать?.. Феррис до скрежета сжала зубы, зажмурившись от неудержимого потока слез, который не подчинялся ей, и не желал останавливаться, а собственное воображение, как назло еще больше принялось терзать ее создание: вот он, тот день, когда она прибыла на Конклав, как вошла в то помещение, где был Корифей с этой сферой, и теперь она бежит и берет ее в руку... Вспоминая тот момент, Феррис резко схватилась за левое плечо, словно опять ощутив продолжение руки и то, как ладонь тогда пронзила острая, режущая боль. Были моменты когда она сама хотела избавиться от этой метки, даже если бы пришлось отрубить себе руку, настолько иногда она причиняла ей страдания, настолько пугала. А раньше даже светилась по ночам, нервируя Каллена, который спал рядом, он даже пробовал шутить по этому поводу: «Знаешь, а мы друг друга стоим, ты подскакиваешь от моих криков во сне, когда мне снятся кошмары, а я от твоей жуткой метки, которая светится так, что режет глаза, даже если они закрыты. Я уж молчу о том, что ее свет напоминает вспышку взрыва требующего незамедлительной эвакуации». Печальная улыбка мелькнула на ее губах, затем так же быстро исчезнув. Да, она ненавидела якорь из-за боли, которую тот причинял время от времени... но сила, которую он давал, была несравнима ни с чем. Метка позволяла ей быть не просто воином: быть особенной, быть сильнее, Феррис не хотела признавать, но эта метка уже стала неотъемлемой частью нее, и когда рука начала ее беспокоить, она испугалась, даже не смотря на то, что в глубине души знала, что либо она избавится от нее, как угодно — либо та просто разорвет ее на кусочки в один прекрасный момент. Но надежды на то, что руку можно было как-то спасти, она все равно не оставляла, но как оказалось, уж лучше вообще ни на что не надеяться. Глубокий вздох. Феррис вновь открыла глаза, почти ничего не видя перед собой: все застилала пелена слез, она бросила взгляд на свою руку, а потом беспомощно облокотилась на перило балкона, ощущая, как сила воли совсем покидает ее, и уже хочется разреветься точно ребенку, хочется, чтобы это было просто плохим сном, от которого утром останутся лишь неприятные воспоминания. Как теперь она будет жить... без сражений? Как ей привыкнуть к мысли, что она теперь беспомощна? Невыносимо тяжело в это поверить. Наверно, это действительно ей снится, такого просто не может быть. Она завтра проснется и все будет по-прежнему: снова нужно будет спешить на очередную миссию, снова сражаться, она вновь услышит звон стали своего верного меча в пылу битвы, вновь ощутит насколько сильна, побеждая в самых жестоких сражениях... Она нужна миру, он ведь снова нуждается в герое. Ее друзья в опасности... всем снова грозит опасность. Солас хочет всех уничтожить. И именно в этот момент... она лишилась возможности сделать хоть что-то?! ... она больше не сможет никого защитить ... Создатель же избрал ее для этого, так почему сейчас все так? Почему он покинул ее? ... она должна что-то сделать ... Придумать, как защитить дорогих людей. ... неужели это и в самом деле ... конец?.. Все внутри нее натянулось, напряглось, точно тетива лука, она лихорадочно искала выход из этой ситуации, обдумывала всевозможные варианты. Но ее размышления резко прервались. Сердце словно упало вниз, когда до боли знакомый голос окликнул ее: — Феррис? К ней приближался Каллен, она тут же резко отвернулась, пряча от него свое лицо, он не должен видеть ее такой. Зачем он вообще пришел сейчас? Она просто хочет побыть одна! А потом она снова будет улыбаться, будет решительной и стойкой, и пусть никто не знает, что она чувствует на самом деле. Даже он. — Я тебя обыскался! Слышал твою речь на совете, было впечатляюще! Правда, увидеть тебя не удалось из-за большого количества народу, но все равно, ты умеешь поставить точку так, чтобы всем даже возразить было нечего! Я очень горжусь тем, что у меня такая жена, — он весело улыбнулся. Феррис молчала. Подходя ближе, он удивленно рассматривал жену, не понимая, почему она себя так непривычно ведет, почему не смотрит на него и не отвечает. Встав напротив нее, Каллен замер, а улыбка тут же исчезла с его лица. Феррис не смотрела на него, пряча свое заплаканное лицо, но даже так, она все равно чувствовала его пристальный взгляд: это был первый раз, когда она предстала перед ним в таком виде. Да и ее рука, плечо которой она все еще сжимала... В воздухе повисла тишина. Феррис слышала свое дыхание, слышала, как громко от волнения стучит сердце, слезы высохли, оставив после себя напряженное, неприятное ощущение на коже, ярость углями тлела где-то внутри, уступая место раздражению, сейчас хотелось просто убежать прочь от него. Жалость сейчас была нужна ей меньше всего, она и так совсем разбита. И жалость лишь усилит чувство собственной никчемности. Его молчание накаляло обстановку еще больше, она вот-вот уже была готова взорваться, повернуться к нему и сказать, что хочет побыть одна. Прикосновение. Она вздрогнула, рука Каллена коснулась ее талии, а затем он подошел к ней вплотную и молча прижал к себе, она сразу же спрятала свое лицо, уткнувшись в его грудь, не в силах показаться ему такой слабой. Одной рукой он обхватил ее спину, а другую оставил на талии, еще крепче прижимая к себе Феррис. Какой знакомый запах... Какое знакомое тепло... Какие знакомые сильные руки, что так крепко держат ее... Каждая клеточка в ней трепетала, беспомощно дрожала от любви, стоило ему лишь прикоснуться, обнять ее. И ее одолело сильное желание просто спрятаться в его объятиях, сбежать от всего мира. Чувства, терзавшие ее душу, стали медленно таять, внутри постепенно появлялось спокойствие, а вместе с ним и усталость, она вдруг почувствовала себя невероятно измотанной. Опустошенной. Хотелось спать. Сбежать из этой реальности, и ничего больше не чувствовать. Совсем. Они молчали. Казалось, это тянулось целую вечность. По ее телу снова пробежала дрожь, когда она почувствовала, как Каллен коснулся ее волос; он гладил ее по голове, и эти движения были мягкими и успокаивающими, а потом он прижался к ее щеке своей, и Феррис ощутила приятное и такое знакомое покалывание на коже от его щетины. Она тихо вздохнула, прикрывая глаза... Казалось, сейчас она могла и без слов понять то, что он чувствует: за него все уже сказало его тело. Тихий, печальный голос наконец прервал тишину, Каллен пытался подобрать нужные слова: — Мы ведь с тобой оба знали, чем может обернуться для тебя эта метка. Я... я просто... я места себе не находил, когда ты отсутствовала. Был момент, когда я подумал, — он еще сильнее сжал Феррис. — Если такова цена за то, чтобы ты жила... то уж лучше пусть будет так, — Феррис ощутила, как его тело напряглось, а голос задрожал. — Я не смогу жить в мире, в котором нет тебя… Больше никуда тебя не отпущу одну, ни на какую миссию, слышишь? — Каллен… Она действительно ощущала себя маленьким ребенком, который поддался эмоциям и теперь его должны были успокаивать, заботливо убаюкивать, и говорить, что все будет хорошо. И самое забавное было то, что какой-то ее части это безумно нравилось, нравилось ощущать себя маленькой девочкой рядом с ним, нравилось, когда он так заботится о ней, когда греет ее у себя в объятиях и говорит, что любит, что жизнь не сможет без нее. Как же беспомощно замирало сердце от этой любви к нему... Открыв глаза, она наконец решила поднять голову, и взглянуть на Каллена: в его глазах читался страх, она еще никогда не видела его настолько испуганным, и от этого вида сжималось сердце. Он боялся, что она погибнет даже сильнее, чем она сама. И видимо, когда увидел то, что осталось от ее руки, он осознал, настолько близка к смерти в этот раз она была. Феррис было тяжело от мысли, что она доставляет ему такие переживания, но с ее титулом она не могла иначе, так уж случилось, что она оказалась в центре всех самых опасных событий. Не зная что сказать, она просто виновато опустила взгляд. Он нежно вытер остатки слез на ее ресницах, затем заботливо погладив щеку Феррис ладонью; он всегда так делал, когда хотел успокоить ее, и этот жест был до безумия нежным... Потом Каллен глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя. — Самое главное — то, что ты жива. Остальное не имеет значения, — снова повторил он, и печально улыбнулся. — Я так сильно люблю тебя... Его голос, его слова, все это напоминало о том, что даже потеряв возможность сражаться, она продолжает жить, она столько всего преодолела, так почему же сейчас не может взять себя в руки? Она жива, значит, не все еще потеряно, она обязательно сможет сделать что-то еще. Феррис вдруг забыла про боль, забыла про все, снова ощутила силу внутри себя. Она справится. Иначе просто не может быть, надо просто принять все таким, каким оно стало, и найти в этом светлые стороны, все ведь действительно могло закончиться хуже. Разум вновь стал проясняться, и эмоции окончательно уступили место былому здравому смыслу. — Я тебя тоже очень люблю, — еле заметная улыбка тронула ее губы. — Прости, что заставила снова волноваться, — голос Феррис звучал виновато. А вот Каллен уже обрел уверенный, спокойный вид, и лишь его глаза все еще выдавали остаток волнения, но на этот раз, его голос звучал как прежде мягко: — Надо исправляться, миссис Резерфорд. Услышав свою новую фамилию из его уст, Феррис невольно расплылась в улыбке. Вот хитрец! Он нарочно это сейчас сказал! Всегда ведь знает, как заставить ее улыбнуться. Эти слова были доказательством того, что в ее жизни есть не только страдания, не только бесконечные битвы, пусть они и были ее личным способом быть по-особенному счастливой, ничто так не приносило ей радости, как ощущение потока силы, который струился по венам, когда она держала в руках меч. Но теперь она замужем, она не одна... Может и не так уж плохо, что жизнь воина остается позади? Они с Калленом теперь смогут проводить больше времени вместе, как и мечтали. Это шанс обрести новый смысл жизни, наконец просто пожить для себя. Надо хотя бы попытаться. — Так точно, командир! — в своей привычной манере поддержала шутку Феррис. Увидев наконец прежнюю Феррис, и довольный тем, что сумел добиться ее очаровательной улыбки, Каллен продолжил: — Пойдем попрощаемся со всеми, нам пора возвращаться в Скайхолд, дабы забрать все вещи, а по пути поговорим обо всем, я хочу знать, как ты потеряла руку и что вообще случилось... Я уже говорил, что моя семья приглашает нас в гости, и они очень хотят снова увидеть тебя. Думаю, Лелиана и без нас обойдется пару месяцев, как думаешь? — Отличная мысль. Мне нужен отдых после всего... этого. Иначе я не смогу здраво мыслить, — она отвела взгляд в сторону. — Нужно привыкать к... новой жизни, к тому же, надо сообщить моей семье обо всем, включая и нашу свадьбу. Напишу им письмо, — Феррис вздохнула. — Пойду умоюсь. Не могу показаться друзьям в таком виде. — Я буду ждать тебя вместе со всеми. Как раз сообщу Лелиане о нашем последующем отсутствии. — Договорились. Неохотно выпустив Феррис из объятий, Каллен направился к остальным, а она поспешила в свою гостевую комнату в Зимнем дворце, чтобы привести себя в порядок.