#Writober2018

      Чонгук слышал много слухов о вампирах. Кто-то утверждал, что они существовали на самом деле, а кто-то смеялся и говорил, что это не более чем старые легенды. Больше всего он любил слушать о Первородном, древнейшим из всех вампиров. Поговаривали, что щёки его были впалыми, как у мертвеца, а глаза давным-давно провалились в глазницы. Что последние несколько столетий он не стриг свои седые волосы, и потому те волочились за ним, словно подол свадебного платья, хоть и были убраны в высокий хвост на затылке. Что телосложения он был тощего, плащ с капюшоном носил прямо поверх костей, и имел страшные чёрные когти. От голоса его бросало в дрожь, и он не нуждался в том, чтобы пить человеческую кровь. На него не действовали ни святая вода, ни серебро, ни осиновый кол.       У старшекурсника Мин Юнги чёрных когтей не было. Длинных волос, плаща с капюшоном и провалившихся в глазницы глаз тоже. И всё же, глядя на него — неизменно скрытного, замкнутого и всегда чем-то недовольного — он постоянно думал, «ну чем не вампир»? Когда Чонгук впервые услышал его голос, глухой, глубокий и усталый, словно Юнги прожил не менее тысячи лет, у него по спине побежали мурашки. Он был в ужасе и хотел убежать куда-нибудь подальше. Потом начал за ним наблюдать. Потом пообвык, перестал скрываться и даже подошёл познакомиться. Бо́льшую часть времени Юнги проводил за дальним столом в библиотеке. Он не читал — просто сидел там, погрузившись в раздумья, и безмолвно шевелил бледными губами в такт своим мыслям. Выглядело жутковато, откровенно говоря. Как разговор с невидимкой. Чонгук подсаживался к нему и вместо приветствия получал неизменное: «Опять ты?» — Опять я, — подтверждал Чонгук. Пару раз он подливал ему в кофе святой воды. Один раз в буфете пихнул зарвавшегося однокурсника на край железного раздаточного стола, чтобы посмотреть, как Юнги среагирует на кровоточащую царапину. На день Святого Валентина подбросил ему в рюкзак серебряный браслет. И ещё раз подлил святой воды в его утренний американо. Браслет Юнги носил, не снимая, «отравленный» кофе пил стакан за стаканом, а поранившегося студента отчитал за то, что тот наступил на его новые кожаные туфли. Чонгуку он говорил: «Ты задолбал меня преследовать!» — Хён, ну мы же друзья, — обижался Чонгук. — Да с какого это перепугу? — изумлялся Юнги. — Прекрати возле меня ошиваться! Но Чонгук не отставал. — Мой отец погиб на охоте, — рассказывал он, не обращая внимания на то, что его почти не слушают. — А мама так сильно горевала после его смерти, что слегла и больше уже не встала на ноги. Меня растил мой дедушка. Он очень сильная личность, из тех, что не слишком утруждают себя проявлениями нежности и заботы. Вроде как, знаешь… Ну, к примеру, когда я был ребёнком, он скинул меня с лодки в центре озера, чтобы научить плавать. А в четырнадцать привёл в лес и натравил на меня раненого кабана, чтобы я не тянул и сразу убил его, защищаясь. У деда много внуков, наша семья достаточно большая, но почему-то вышло так, что именно я стал его любимчиком. Мы часто ходим вместе на охоту, много разговариваем друг с другом, он постоянно ставит меня в пример моим братьям и сёстрам… Я это не очень люблю, среди них есть те, кто намного умнее и талантливее меня. Но для дедушки имеет значение только физическая сила, смелость и выносливость. — Странно, что твой дедушка с такими убеждениями так долго продержался. — В смысле? — Чтобы выживать, нужен интеллект, а не выносливость. — Чтобы «выживать»? — Звонок прозвенел, вали в свою аудиторию.       Иногда Юнги всё же прорывало, и он делился тем, что накипело у него на душе. В основном это происходило после ночных сеансов кино, на которые Чонгук за ним увязывался. — Всё это чушь и полная ерунда, — злился Юнги, стряхивая пепел с сигареты в урну у кинотеатра. — На кой хрен вообще нужна подобная жертвенность? Они не были связаны узами брака, или, хотя бы, отношений, он её даже не любил. Она столько лет выбиралась из нищеты, работала с раннего утра до поздней ночи без передышки, вытащила семью из долгов, строила грандиозные планы… А потом бросилась под пули, прикрывая этого имбецила. Чтобы он мог сбежать и продолжить торговать наркотой. Трахаться с бабами, кутить и вообще о ней не вспоминать. — А что, только особенные люди заслуживают спасения? Он не убийца, не маньяк и не насильник, в торговлю наркотиками попал только потому, что это семейный бизнес. Может, после её смерти у него произойдёт переоценка ценностей, и он наконец вырвется из этого порочного круга. — Вот уж вряд ли. — Почему это? — Я хорошо знаю людей. Первое: они не меняются. Второе: только единицы из них способны на самопожертвование. И поверь мне, в реальной жизни эта женщина бежала бы из той подворотни так быстро, как только могла бы. Ей было, что терять. Чонгук спорил с ним до посинения, а потом приходил домой, валился в постель и улыбался, как придурошный. Так, что аж скулы сводило. Юнги Чонгуку безумно нравился.

***

      И вот сейчас Юнги стоял посреди леса, придерживая его за плечи, а за его спиной стенали поверженные охотники. Глаза его светились алым, длинные когти впивались Чонгуку в кожу, а из дыры в груди вытекала струйка чёрной густой крови. Охотники стреляли серебром, но не было похоже, что Юнги собирался умирать. На губах Чонгука промелькнула слабая усмешка. — Тебя по голове осиновым колом приложили? — спросил Юнги, выпуская его и брезгливо оттряхивая ладони. — Выглядишь как умалишённый. Ведёшь себя так же. Никакой тактики, никакой стратегии отхода: я большой волк, я разорву всех своими острыми зубами! А от пуль, если повезёт, увернусь! А если не увернусь — значит так мне и надо, значит я недостаточно сильный, смелый и выносливый, мне так дедушка в детстве сказал! Грёбаный камикадзе. Ростом с гризли, а мозгов, как у белки. — Ох, хён, ну какой же ты супергерой! — с придыханием сказал Чонгук. — И ты даже слушал всё то, что я о себе рассказывал! — Если есть кто тупее людей в этом мире, так это точно оборотни. — Так сильно переживал? На мне всё быстро заживает, не беспокойся. — Он похлопал Юнги по спине. — Ещё раз так сделаешь, и я оторву тебе руку, — пообещал тот. Чонгук послушно кивнул, отодвинулся и с благоговением во взгляде покосился на дыру от пули в его груди. И всё-таки, первородные существовали.