***
Мария Анна Моцарт была в бальном платье цвета безоблачного горного неба. Мягкие волны тёмно-карамельных локонов были распущены по спине и располагались в художественном беспорядке, струясь по плечам и спине и ещё более чётко очерчивая чуть слишком угловатое лицо девушки, на котором горел болезненный и слишком яркий румянец. В широко открытых больших глазах играли белёсые блики, что придавало выражению бессмысленного, необратимого отчаяния в них ещё больше ужаса. Тонкие губы были приоткрыты, грудь высоко, быстро вздымалась, как будто девушка только что бежала. Она сидела, вытянув вперёд одну ногу и согнув в колене другую. Туфель на них не было - Наннерль была босая. А в нервно дрожащей правой руке, словно сделанной из дымчатого стекла, хищно, в предвкушении свежей крови поблёскивала серо-стальная змея, существо, которое по мнению некоторых одним своим укусом решит все проблемы… -Пресвятая Дева, что вы собираетесь делать!?- голос Сальери изменился до неузнаваемости, в нём уже не звучал обычный для мужчины холод, в нём внезапно появился ужас от осознания того, что девушка хочет сделать. У композитора возникло чувство, будто внутри что-то резко оборвалось и рухнуло вниз живота. Он бросился вперёд, на колени, протягивая руки к сидящей на полу девушке… Но поздно. Ликующе сверкнув напоследок, ядовитый тонкий клык стилета сделал свой укус. Из тонкой, голубоватой левой руки девушки фонтаном хлынула горячая алая жидкость, заливая пол, платье цвета неба, босые ноги, лежащие вокруг ноты и руки Сальери. Мария Анна Моцарт, с выражением всё того же необратимого отчаяния на бледном лице, заметила стоящего рядом с ней на коленях композитора. -А что вы здесь делаете?- тихо прошелестел её голос. -Уберите руки от стилета!- мужчина, практически рыча попытался вырвать нож из тонких пальцев девушки. Бесполезно. Изящная рука со странной для неё силой держала кинжал, не давая разогнуть пальцы. Наннерль всё ещё смотрела на Сальери, но теперь уже с ужасом- этот человек, казавшийся неживым, каменным, вечно одинокий и с вечным выражением холодного, спокойного презрения на лице всегда внушал ей какой-то подсознательный страх... Но теперь, когда маска холодности спала, а на её место внезапно заступило одно из сильнейших чувств человека - ярость, да к тому же ещё и непонятная ей ярость, девушке стало ещё страшнее. Она из всех сил дёрнула руку и попыталась отпихнуть мужчину ногой. -Уйдите! Не трогайте меня! Я так решила!..- истерично крикнула она, чувствуя, как тёплая кровь заливает ей лиф платья. Мир начал медленно растворяться. -Идиотка...- рыкнул Сальери, подползая к ней. В шоколадных глазах сестры Моцарта начала собираться предательская влага. Сальери, честно говоря, сам не понимал, для чего он сейчас всё это делает. Голос холодного камня, которым являлась большая часть его души, говорил ему: "И правда, зачем? Она сама решила умереть, она этого хочет. Так зачем ей мешать? Она для вас никто, маэстро- так пусть творит, что хочет..." Но тот огонёк, что у людей зовётся эмоциями и чувствами внезапно начал метать искры из глубины своей каменной тюрьмы, в которую он был заточён долгие, долгие годы. Он не должен был дать умереть этому хрупкому созданию. Но почему? Потому что он виноват в том, что она с собой пытается сделать? Возможно. Но может, дело и не в этом? Сальери вдруг понял, что стоит на коленях и внимательно смотрит на девушку, взгляд которой начал медленно затуманиваться. Рука, прижимающая стилет к груди, с мягким стуком упала, пальцы разжались, кинжал с мягким звоном упал на разбросанные ноты. "Проклятый я демагог!"- мужчина аккуратно подхватил истощённое тело, поднялся, стараясь не подскользнуться в крови. Манжеты, жюстокор, рубашка, жабо, лицо - всё было перемазано алым. Сальери быстрым взглядом окинул помещение- но из мебели в нём находились лишь стул и стол. Движением руки композитор скинул ворох нот со стола и они закружились, словно осенние листья. "Так, я же понимаю, что надо делать... Перевязать, остановить кровь... А чем перевязать?" Решение пришло неожиданно быстро. Сальери, путаясь в рукавах, скинул жюстокор, смял, подложил его под голову девушки. Та лежала, ещё более бледная, чем до этого, хотя это казалось невозможным. Резким движением мужчина оторвал значительный кусок рубашки, дрожащими руками неловко и максимально туго перевязал запястье девушки. Он терял привычное самообладание, это его пугало. Снова звук рвущейся материи- ещё один кусок отодран от рубашки, на голубоватую прекрасную руку наложен ещё один слой плотной "повязки". Сальери, перемазанный кровью и в разорванной рубашке, стоял перед столом, судорожно соображая, что ещё можно сделать. "Открыть окно. Нужен воздух, воздух..." Композитор быстро подошёл к окну, немного повозился с ручкой, распахнул его. В комнату со свистом ворвался ветер, в лицо мужчины ударили холодные капли. "Снег пошёл." Он обернулся. Девушка всё ещё лежала без сознания. Сальери медленно подошёл к ней, смотря в лицо. Её нельзя было назвать образцом красоты- слишком похудевшая и бледная... Но она всё равно была прекрасна. В ней не было той холодности, которую можно было видеть в прямо-таки идеальном лице Алоизии Ланге, томности светских дам, высокомерия Терезии. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, Сальери протянул руку к лице девушки, коснулся её скулы, щеки. Руку как будто прошил разряд от прикосновения к её коже, мужчина стоял, сам не свой и смотрел, смотрел... "А почему я всё ещё не побежал звать врача..?"***
Девушка резко вздохнула, её веки дрогнули. Композитор резко отдёрнул руку, убрал её за спину. Наннерль открыла глаза, посмотрела на потолок, медленно повернула голову, посмотрела на Сальери, подняла руку, посмотрела на запястье, кое-как перемотанное обрывками рубашки. Ещё раз вздохнув, девушка попыталась сесть. Сальери хотел было аккуратно поддержать её - Наннерль оттолкнула руку, села, свесив ноги со стола. Они оба молчали.