Чувство вины

      Джон Хэмиш Ватсон был человеком. И он мог бояться. Страхи его были удивительны. Он не боялся, когда в жилете с бомбой, под прицелом нескольких винтовок, бросался на злодея-консультанта с криком: «Шерлок, беги!» Не боялся, когда, вновь обращая внимание на себя, целился в громилу Голема, заставляя того отпустить полузадушенного друга. Это потом, намного позже, он понимал, что это было за ощущение. То был страх, но страх иного рода. Не за себя, не за свою жизнь, а за жизнь другого человека. И в такие моменты Джон не боялся смерти, он мог знать, что если и уйдет, то уйдет не напрасно. Но когда генерал Шань или Эвр Холмс целилась пистолетом ему в голову, когда красные точки прицелов плясали на его груди в бассейне, когда под действием наркотического газа ему казалось, что по комнате бегает огромная собака — Джон боялся. Не плакал, не молил о пощаде, но дышать становилось тяжело, а слова произносились с большим трудом.       И теперь, сидя на холодном бетонном полу, доктор чувствовал, как сердце с прежним учащенным темпом бьется от сковывающего душу страха. Свет уже не мог ослепить, но Джон по-прежнему не поднимал взгляд, не желая встречаться с тем, кого они с Шерлоком уже давным-давно похоронили.       Холодная рука подняла ему голову, взявшись за волосы на затылке. Тонкие пальцы второй тронули веки правого глаза: сверху и снизу, раскрывая зрачок с зеленой радужной оболочкой.       Да, это был он. Джеймс Мориарти. Гений преступного мира. Паук, как однажды его назвал Шерлок Холмс. Жив… Ватсон стиснул зубы, открыл второй глаз и отодвинулся назад от нависшего над ним злодея.       Мориарти практически не изменился. Так же безупречно одет в какой-то новый темно-синий костюм с белой рубашкой и галстуком. Те же черные, гладко зачесанные назад волосы. Запах одеколона — его Джон почувствовал, едва Джим подошел ближе. Лицо: тонкие, будто выщипанные по-женски брови, бледная кожа, ни следа щетины. Только на лбу обозначились две едва заметные складки. Что ж, видно, и преступники могут стареть. Но было еще что-то, едва уловимое, другое. Но что — Джон пока не мог понять.       — Всегда любил театр, — заговорил Джим, — и кино. Особенно со спецэффектами. Неужели я не получу за свой выход Оскар?       — Можешь, — Джон заставил себя усмехнуться и, не удержавшись, добавил: — Хотелось бы, чтобы посмертно.       Джим улыбнулся в ответ, и от этой улыбки, похожей на оскал, Ватсону стало не по себе.       — Самое интересное заключается в том, что у меня все теперь происходит посмертно. Смешно, Джонни, не правда ли? Но… Никогда не желай другим того, чего не желаешь себе, — нравоучительно заметил Мориарти, после чего выпрямился, развернулся и направился в дальний угол комнаты, в котором, как теперь заметил Ватсон, стоял мягкий стул в светло-серой обивке. Подхватив стул за спинку, Джеймс одним движением поставил его у ног своего пленника и сел, закинув ногу на ногу.       — Итак, вот мы снова и встретились, доктор Ватсон, — он задумчиво осмотрел свои бледные ладони. — Я надеюсь, ты не бросишься на меня с кулаками, как на своего любимого друга?       Джон не ответил.       — Как браслеты, кстати, не жмут? Они, конечно, не столь красивы, но роль свою выполняют, ты не находишь?       Снова никакого ответа. Ватсон сидел, опустив голову, ожидая, что же будет происходить дальше.       — Послушай, Джон, у нас ничего не выйдет, если ты не будешь со мной разговаривать, — Мориарти вытянул вперед левую ногу и носком начищенного ботинка поднял доктору голову, выжидающе заглядывая в глаза. — Времени у нас немного, и к тому же заставлять тебя говорить у меня нет никакого резона. Поэтому не провоцируй меня на нарушение установки, не делай глупостей, пожалуйста.       Мориарти говорил, как и прежде, слегка свысока, с немного скучающим видом и периодически изменяя интонации голоса, но Джон вдруг с ужасающей ясностью осознал, что его теперь так пугало в этом бледном лице, и что в нем появилось нового.       Холод.       Мориарти, конечно, был тот еще психопат. И что всего страшнее — психопат с гениальным складом ума, но теперь в его глазах, во всей фигуре, движениях появилась какая-то холодная, расчетливая рассудительность. Удивительная, для того Мориарти, которого когда-то знал Джон. И было видно, что несколько лет отсутствия не прошли для злодея-консультанта даром. Нынешний Джим Мориарти продумал бы свои планы до мельчайших деталей и уж точно не позволил бы Шерлоку Холмсу выжить после прыжка с крыши.       Что он задумал на этот раз? Для чего вернулся и вновь похитил доктора Ватсона, причем, в самый неожиданный момент? Ведь с момента их последней встречи со злодеем-консультантом прошло уже около пяти лет. Джон мог догадываться обо всем этом, тут не было ничего нового или удивительного, но все же ему хотелось бы знать детали очередной наступающей игры. Он был не Шерлок Холмс, у того в голове сложилась определенная система, практически никогда не выходящая из строя, у Джона же мысли скакали и вертелись во все стороны, как при броуновском движении. И найти среди этого хаоса нужную нить было совершенно невозможно.       — Что ты хочешь от меня? — проговорил, наконец, Джон, когда носок ботинка убрался из-под его подбородка. — Ты здесь, и я это вижу. Теперь рассказывай, к чему эти все игры?       — О! — лицо Джима изобразило что-то, похожее на одобрение. — Умница, Джон. Ты научился задавать правильные вопросы. И к тому же употреблять правильные выражения. Игры.       Мориарти поднялся со стула и зашагал по комнате из угла в угол. Затем он принялся говорить. Говорить много, быстро, подробно. В своем привычном амплуа он рассказывал о том, что было с ним после собственной разыгранной гибели, и Джон все больше мог убеждаться, что с самого того момента практически каждое их действие с Шерлоком отслеживалось и находилось под постоянным контролем.       Это было неприятно слушать, и Ватсон никак не мог понять, зачем Джеймс сообщает ему такие сведения, если сам только недавно заметил, что у него нет лишнего времени. Пару раз доктор пытался как-то остановить этот поток, но, заметив, что это ни к чему не приводит, оставил попытки унять разошедшегося консультанта.       — Я бросал в дело своих лучших людей! Вы со своим дорогим другом могли тысячу раз попасть в западню, но судьба явно была против меня. Только убийство бедного, несчастного Чарльза дало мне, наконец, ключ к пониманию того, что я должен делать. Ты помнишь Вивиан Норбери, Джонни? Тот вечер в Лондонском аквариуме… Мы подошли к самому главному. Уничтожить Шерлока, лишить его даже стимула к жизни, заставить сделать то, что он так и не сделал во время нашей последней встречи, могло лишь одно. И Вивиан под моим руководством собрала всех, кого было нужно, чтобы завершить акт комедии. Твоя обожаемая Мэри Ватсон… Она молодец — сыграла точно по сценарию. Как она предсказуемо бросилась под пулю! А ты, Джонни… Хвалю, ты также отлично отыграл свою роль. Ты ведь, и правда, сказал Шерлоку, что это он убил твою жену?       Но вот тут Джон не выдержал. Воспоминания всплыли на поверхность, увлекая за собой всю боль, спрятанную в глубине души. Джим явно его провоцировал, прямо доводил до такого состояния, но Ватсону было уже все равно. Ему хотелось поскорее закончить этот фарс, понять, узнать свою роль в разыгрываемом спектакле. Только не слышать больше этот высокий, так часто меняющий интонации голос. И не видеть маячившую перед глазами невысокую фигуру.       — Сволочь, — тихо проговорил Джон.       Мориарти остановился, словно автомобиль на полном ходу. С лица его еще не сошло прежнее выражение, но губы уже стали подрагивать от предвкушения и затаенной злобы.       — Так… Повтори, пожалуйста, еще раз, — тихо попросил он, подходя немного ближе.       — Сволочь ты, — произнес Джон, поднимая на Мориарти опущенный было взгляд. — Мерзавец. И редкостная сволочь.       Джим выпрямился, будто удовлетворенный ответом. Секунду глядел на доктора, сощурив глаза.       И вдруг махнул ногой, попадая носком туфли под ребра, выбивая из легких остатки воздуха. Второй удар пришелся каблуком в переносицу, отбросил согнувшегося от боли Джона на бетонную стену, приложил к ней затылком.       Кровь брызнула мгновенно, полилась из носа по губам и подбородку, парой капель испачкала воротник постиранной и свежевыглаженной светлой рубашки в клетку. Ослепленный болью доктор опомнился, только почувствовав, как тонкие длинные пальцы вновь захватили его волосы и запрокинули голову назад. Сквозь пелену выступивших на глазах слез Джон увидел близко перед собой бледное лицо Мориарти, который рассматривал его будто музейный экспонат. Где-то в глубине подсознания мелькнула мысль о том, что Джим левша, а значит и бил левой ногой. Однако откуда у него такая информация, Джон уже не помнил и сам. Может, профессиональная докторская наблюдательность подсказала ему ее во время их первой встречи со злодеем-консультантом.       — Вот оно, — оскалился между тем Джеймс, явно достигнув того, чего хотел. — Вот то, что может уничтожить и тебя, доктор, и твоего дорогого Шерлока. Чувство вины. В этом ваша слабость и ваш окончательный проигрыш.       Он резко поднялся на ноги, отошел к стулу и снова сел, проговорив абсолютно серьезно:       — У меня есть дело конкретно к тебе, доктор Джон Ватсон.