Безумец

— Хён, было здорово, да? — спросил Чонгук, лёжа у старшего на коленях в их общем номере.       Было здорово… Каждый раз из концерта в концерт. Какая бы сцена не была — маленькая или большая — было даже больше, чем здорово. Было занебесно, восхитительно и крышесносно. Десятки тысяч фанатов, ослепляющий свет софитов и лайстиков Арми, крики, шквал эмоций, тонны обожания и восхищения, сносящие звуковой волной с ног — и всё это за один день. Все было здорово и даже больше…       В Корее.       Техёну нравилось, когда они были в Сеуле, выступали на местных шоу, концертах. Когда Чонгук был Чонгуком. Когда он не делал то, что делает на сцене в туре. Брюнету не нравится, что фанатки визжат ультразвуком, когда его Чонгук вытворяет всякие немыслимые штуки своими невозможными бёдрами. Это кружит, выворачивает наизнанку, разливается по венам, сворачивается узлом желания где-то в районе живота. Бабочки дохнут, затоптанные десятитонными слонами, когда он улыбается своей кроличьей улыбкой и сверкает тёмными омутами… не Тэхёну.       Старшего кроет, бесит, вымораживает до зуда щёк, что Чонгука видят таким тысячи, а не он один. Что он дарит этот тайфун, сносящий все заслонки приличия — не ему.       Компания нещадно льёт керосин на довольно нестабильную психику Тэхёна, когда говорит, что на открывашке «Anpanman» Тэ собственноручно должен показать все прелести своего парня. И это становится толчком. Толчком на глобальный срыв маленького мира Ким Тэхёна. Землетрясения во все тринадцать баллов. Тэхён не выдерживает, срывается… внутри.       Только внутри. Только где-то глубоко в себе, организм больше не функционирует. Ничего не имеет значения, потому что вдоль всего тела — огромная расщелина, источающая злость, отвращение и ненависть. Не к Чонгуку — нет. К роли, которую они играют ежедневно.       Айдол - это профессия. Самый популярный корейский бойз бэнд — это вам не шуточки. Пошутишь тут, когда двадцать четыре часа в сутки на тебя направлены камеры, софтбоксы и рефлекторы. Спасибо, что хоть в туалет можно пойти без микрофона.       Они сами выбрали профессию - «звезда». Но Тэхён не знал, что заклеймённый этим словом, он перестанет быть человеком. Перестанет быть парнем, которому тоже нужно спать, любить и быть наедине. Хотя бы украдкой, чёрт возьми. Он не знал, что одно только слово - «айдол», будет вызывать у него рвотные рефлексы.       Он любит Арми. Поистине любит фандом и ребят. Они все вместе подарили ему жизнь, некогда положительные эмоции. Заставили поверить в себя.       И он благодарен. Готов расцеловать каждого, потому что они подарили ему все, что он сейчас имеет… но отнимают они в трёхкратном размере.       «Счастье». Казалось бы: такое маленькое слово, но какой огромный смысл в себе заключает. Банальное человеческое счастье — быть рядом с тем, кого любишь. Знать, что он любит тебя, и ты — только его. Тебе не нужно его с кем-то делить. Тебе не должны указывать, как пальцем пошевелить, в какую сторону мотнуть головой, чтобы какая-нибудь фанючка не нашла в этом скрытый смысл и не напридумывала себе того, что её ни в каком месте не трогает. Хотя что придумывать, когда реальность не сотрёшь, не выведешь никаким пятновыводителем.       

Счастье - когда ты никому, кроме себя, ничего не должен.

      Из последних сил, прямо сейчас, Тэхён держит своего собственника за порядком расшатанной дверью, и невесомо перебирает влажные после душа пряди младшего между пальцами, дыша глубоко-глубоко, чтобы не сорваться и не выдать себя тому, кто в этом не виноват, и прекратить это не может. — Эй, Тэхён-а, с тобой всё хорошо? — Гук приоткрыл один глаз и обеспокоенно посмотрел на старшего, — Дышишь как-то загнанно. — Всё отлично, не беспокойся. Представляешь: мандраж до сих пор не сошёл, — с раздражением выплюнул старший и отвел взгляд к окну. Ну, а кто сказал, что сдерживать себя в руках получается? Попытка — первый шаг к успеху? — Я слышу нотки сарказма в сладком баритоне, малыш. Что я натворил? — Тебя всё устраивает? Ну, в наших отношениях? — Тэ, не начинай… — А я начну, Чонгук-и. Я устал. — усмехнулся старший, скидывая голову Чона и подрываясь с места. — Нет, не так: я заебался, Чонгук.       С тяжёлым вздохом, младший принял вертикальное положение и потёр переносицу. — Мне надоело. Я больше не могу, понимаешь? Я не хочу сдерживаться. Я хочу тебя целовать, обнимать, дурачиться тогда, когда мне этого захочется. Я хочу тебя обратно, Чонгук. Мне не нравится то, что я вынужден делить тебя с кем-то. Я не хочу жить с мыслью о массовом убийстве, когда тебя касаются чужие руки. Когда на тебя смотрят так… так… Чёрт, да они готовы отдаться тебе. Они смотрят на тебя, не я, Чонгук. Я хочу тебя целиком себе. Меня разносит, когда мне запрещают не то что касаться, а просто взглянуть. «В рамках фансервиса, ребят», — передразнил Тэхён менеджера, — хуервиса, блять. Я хочу разнести каждую камеру, чтобы она никогда не была направлена на тебя. Я больше не могу…       В два шага Чонгук преодолевает разделяющее их расстояние, и захватывает вырывающегося хёна в кольцо рук. — Какие мы собственники, — прошептал Чонгук куда-то в висок, — только, Тэхён-а, трахаю я тебя, — младший повёл носом по скуле, перебираясь к уху, — люблю я тебя, — прикусил мочку и тяжело выдохнул, — и ты только мой, а я только твой. Всё остальное — издержки профессии, не больше.       В одночасье, Тэхён забыл с чего они начали, полностью концентрируясь на порядком позабытых ощущениях. Тело реагировало слишком остро, чтобы это было реальностью. Раскалённая лава разом прилила к конечностям, утяжеляя их, раззадоривая вязкое, как желе, томление. Предвкушение било в голову ключом, усугубляя и без того плачевное состояние Кима.       Тэхён желал, как никогда прежде. Он так соскучился.       Выворачиваясь из хватки Чонгука, Тэхён притягивает его к себе, сталкиваясь носами, на ощупь выискивая губы. Руки подрагивают, кончики пальцев хочется разодрать в кровь от мучительного зуда. Так нужно. Так необходимо прямо сейчас всего Чонгука. Хочется вдавить его в себя, чтобы никогда не покидал, чтобы всегда был рядом, стал одним целым с Кимом. Бешеная любовь. Маниакальное желание обладать.       Губы у Чонгука сладкие, когда нет противного тинта. Когда губы Чонгука — губы его Гук-и. Тэхёну нравится до болезненных судорог целовать его. До искр из глаз, до вертолётов в голове нравится, когда Чонгук подхватывает под бёдра, как сейчас, по-собственнически.       Младший, не разрывая поцелуй, несёт Тэхёна обратно к кровати, аккуратно опуская свой ценный груз на мягкие простыни. Чонгуку нравится младший из хёнов. Нравится он весь: каждая родинка и шрамик, каждый изгиб в ладном, стройном теле.       Чонгук любит всё в Тэхёне. Тэхён любит всё в Чонгуке.       Как никогда прежде, прямо сейчас, они отдаются друг другу. Губы терзают губы, кусают, зализывают, запоминают родной вкус, смакуют. Языки сплетаются в только им понятном танце, нежно, ласково, вкладывая в каждое движение частичку себя. — Только мой, — шепчет Чонгук, отрываясь от Тэхёна, — и даже думать не смей иначе.       Тэхён лихорадочно кивает и закусывает губу посильнее, когда зубы младшего царапают нежную кожу шеи. Язык проходится по пульсирующей венке, спускаясь ниже, к ключице. — Чонгук, осторожнее, — стонет Тэхён, выгибаясь дугой. Руки младшего настойчиво возвращают его на место, пригвождая к матрасу, — не оставляй следов. — Пять минут назад ты просил меня об обратном, — скороговоркой произносит Чонгук и впивается в эластичную кожу над ключицей, всасывая и больно кусая.       С губ Тэ срывается невнятный полустон-полукрик и тонет в прикусанном ребре ладони. Бёдра непроизвольно подрываются, но младший продолжает их удерживать. Островок кожи, где находятся губы Чонгука, жжёт, и Тэхён готов отдать всё, чтобы это не прекращалось. Слишком больно, слишком чувствительно. Слишком нужно. — Гук-и, не останавливайся, — на выдохе произносит Тэ.       В следующую секунду, глаза брюнета распахивается, а стон бьётся в глотке. Жадно хватая воздух, Тэхён зажмуривается и ведёт бёдрами навстречу руке Чонгука, который уже успел изучить все чувствительные местечки на теле старшего. Рука перемещается на пах Кима, забираясь под резинку хлопковых брюк. Старший уже совсем мокрый, и Чонгуку это нравится. Ухмыляясь развернувшейся картине, Чонгук привстаёт на коленях и рывком стягивает футболку с разнеженного Тэ. Младший теряется, возбуждение загорается с новой силой, растекаясь по налившемуся члену тянущей болью. — Ты прекрасен, — Чонгук ухмыляется, когда старший хмурится и прикрывает глаза, отводя лицо. Прячется.       Смущается, как мальчишка. Что-то он не особо прятал этот блядский взгляд, когда они трахались в комнате стаффа, перед первым концертом тура в Сеуле. Кажется тогда был их последний раз.       Чонгук застывает и скалится. По голове бьёт набатом от нахлынувшего в миг понимания. Так вот почему его хён так себя ведёт… — Породистую сучку нужно как следует драть, чтобы она вела себя хорошо и была покладистой. Да, хён?       И Тэхён бы обиделся. Определённо бы залепил наглому младшему затрещину, но от правды не уйдёшь. Так и есть.       Тэхён соскучился. Как же он, блять, соскучился.       Наплевав на гордость, Тэхён хватает младшего за футболку и тянет на себя, шипя прямо в лицо: — Используй свой рот в благих целях, малыш. Не зли хёна.       Взгляд застилает тёмной густой пеленой, накрывает плотным покрывалом желания. С глухим рыком, Чонгук хватает старшего за шею и вдавливает задыхающегося хёна в подушку. Рывком сдёргивает штаны и плавки с худых бёдер и откидывает их в сторону. Открытой ладошкой с нажимом рука с шеи перемещается на покрытую испариной грудь, сжимая затвердевшие соски. Громкий стон разносится по номеру, разбиваясь о стены эхом. - Тише, Тэ-Тэ, это только начало. Ты же не хочешь, чтобы весь дом узнал о том, чем мы тут занимаемся?       Младший открывает рот, прихватывая налившуюся красным головку, зубами. Тэхён вскрикивает, пытается податься всем телом, выбраться, вырваться, но Чонгук только злится, проводя зубами по всей длине. — Чонгук-и, пожалуйста, — почти плача, Тэхён закрывает пылающее лицо ладонями и виляет бёдрами.       Чонгук одобрительно стонет, пуская по члену вибрации, и начинает размеренно двигать головой. Язык скользит вдоль ствола, уделяя особое внимание головке и уздечке. Тэхён шумно дышит, цепляется за простынь, сжимая её в кулаках. Старшему нравится, что делает Чонгук своим блядским ртом. И это никак не вяжется с тем лайтом, что он показывает на сцене. Тэхён знает, что его золотой малыш может всё. — Чонгу-у-к-и-и, — выстанывает Тэхён каждый раз, когда младший выпускает зубки и втягивает щёки, образовывая вакуум.       Тело Тэхёна пробирает крупной дрожью от одного только вида брюнетистой макушки, глубоко насаживающейся на его член. Тэхён вздрагивает в предоргазменной судороге и вытягивается как струна, когда головка касается нежной стенки горла. Чонгук отстраняется, беря основание члена в плотное кольцо, не давая старшему получить долгожданную разрядку. — Сука, — скулит Тэхён, — блять… что ты творишь… — Показать, кто из нас сука, хён?       Младший придавливает ногу старшего своей, предотвращая жалкие попытки их сдвинуть. Свободной рукой он тянется к губам Тэ, проталкивая два пальца в жаркий, влажный рот. Юркий язычок с готовностью принимает, вылизывает, обводит по кругу, втягивает, пошло причмокивая.       Чонгуку так хорошо, что плохо. Невыносимая духота обволакивает лёгкие, сдавливает грудную клетку, и кажется, что Чон больше не выдержит тесноты в штанах. Ему нужно почувствовать Тэхёна. Нужно почувствовать Тэхёна натянутым на свой член. Сию секунду.       Чонгук закрывает глаза, соскребает самообладание с углов, неторопливо вынимает влажные пальцы изо рта и приставляет к сжавшемуся сфинктеру. Он должен это сделать аккуратно, только потому, что он любит своего эксцентричного и безумного хёна. Проталкивая пальцы на две фаланги, Чонгук припадает к губам старшего, заглушая крик в поцелуе. Тэхён дрожит всем телом, сжимается и пытается насадиться глубже, но младший не даёт, сильнее сжимая член, причиняя неописуемую боль. Младший аккуратно проталкивает пальцы только спустя пару секунд, наслаждаясь таким Тэхёном. Впитывая каждую эмоцию, сменяющуюся на лице парня. Чонгуку определённо нравится наблюдать за таким Тэхёном: жадным на прикосновения, похотливым, сгорающим от желания, извивающимся сукой. — Да выеби ты меня уже, блять, — шипит Техён, мотая головой из стороны в сторону, пытаясь рассеять туман и сбросить тупое, томительное наваждение. Ему кажется, что он сходит с ума. Ещё чуть-чуть — и ему точно придётся вызывать неотложку, потому что это невозможно. Это что-то на периферии жизни и смерти. Это самое порочное, после которого пути в рай заколачиваются наглухо. — я прошу, Гук-и, пожалуйста.       Чонгук смотрит на влажные глаза, подрагивающие густые ресницы и нервно закусанную губу. Хватит. С его хёна определённо хватит. Бугорок в штанах, ненавязчиво, очень даже прямо, говорит ему, что уже давно пора.       Торопливо стягивая с себя штаны, Чонгук сплёвывает на ладонь и размазывает слюну по члену. В следующую секунду, одним точным толчком, младший входит в Тэхёна до конца, заваливаясь на дрожащего хёна и утыкаясь тому во влажную шею. Ким Тэхёна ломает, скручивает, и он точно знает, что полностью капитулировал, когда ноги окольцовывают поясницу, колени плотно сжимают тонкую талию, обрывая на корню все попытки двинуться. — Чёрт, да-а-а, — скулит старший, царапая шею Чонгука, — побудь так… чёрт… мне так этого... — Тэхён обнимает крепче, вдавливает мускулистое тело в себя и меланхолично шепчет — так не хватало…       Чонгук приподнимается, глупо улыбаясь убирает мокрую чёлку с прекрасного лица, и впивается в нещадно искусанные губы. Языки сплетаются, жадно вылизывают каждый миллиметр. Чонгук несильно толкается, вырывая из груди старшего невнятное мычание. Пальцы Тэхёна впутываются в густые волосы Чонгука, с силой оттягивая. Чонгук рычит, отстраняется и грубо толкается в старшего. Тэхёна прошибает разрядом в триста восемьдесят вольт и подкидывает, он кричит, впиваясь зубами в подставленную шею. Сжимает член Чонгука в плотное кольцо, причиняя крышесносное удовольствие. — Так, малыш… — Чонгук срывается, вдалбливает, натягивает извивающегося хёна по самое основание, — Хороший мой…       Тэхён срывает голос, вжимается в Чонгука, с каждым новым толчком выгибаясь в почти идеальную полуокружность. Тэхёну так хорошо. Техёну нравится вот так: грубо, властно до искр из глаз, до шума в ушах. Он знает, что Чонгук только его. Он всегда об этом знал… — Сильнее, — шепчет старший своим осипшим голосом, — Пожалуйста… Чонгук… — просит Тэ, усердно подмахивая бёдрами навстречу.       Он громко стонет и тянется за поцелуем, остервенело впиваясь в губу младшего. Металлический вкус попадает на язык, и это становится последней каплей. Тэхён выгибается до хруста в позвоночнике, содрогается всем телом и с любимым именем на устах, обильно изливается себе на живот. Старшего бьёт в судорогах, выворачивает наизнанку от крышесносных ощущений. Он закатывает глаза и весь сжимается, и Чонгуку хватает пару фрикций в тесном колечке мышц, чтобы последовать за старшим, кончая глубоко внутрь.       Чонгук заваливается на тяжело дышащего Тэхёна, утыкаясь тому в изгиб шеи. Из последних сил, протискивает руки под поясницу старшего и перекатывается на спину, утягивая разморенного хёна за собой. — Ты всё ещё думаешь, что мне нужен кто-то кроме тебя? — спрашивает Чонгук, вплетая пальцы во влажные прядки Тэхёна. — Нет. Но, пожалуйста, контролируй себя на сцене, ладно? — просит Ким сонным голосом, прикрывая глаза. — Хорошо, малыш.       И он не выполнит просьбу.       Младший любит своего хёна.       Чонгук определённо любит Тэхёна настолько же, насколько ему нравится трахать его разъярённого.