прятки с тобой

Слушайте! Я просто устал. Устал жить в постоянном страхе.

— Кем вы приходитесь Дмитрию? Большая чёрная оправа очков сидела на самом краю носа и, казалось, должна была в ближайшем временем неминуемо соскользнуть вниз. Но врач, сидящий напротив Юры, не спешил поднимать руку в поправляющем жесте. Утомившийся мозг Хованского сквозь сильную головную боль допускал только эти мятые от усталости мысли, не давая сосредоточиться на заданном вопросе. — Зачем Вам нужно это? — почти огрызается Юра, прикрывая глаза, чтобы хотя бы на секунду скрыться от давящей белизны стен. Конечно, частично они были скрыты старыми фотографиями, миниатюрным календарем с кровавым ажуром цифр, расписанием дежурств и других листами, приклеенными пожелтевшим скотчем. Но от этого лучше не становилось. — И кто Вы такой вообще? — не дожидаясь ответа, тут же продолжает Хованский, в идеале ожидающий, что врач смутится от таких вопросов и отстанет от него. — Кто я такой, Юрий? — Хованского напрягло, что он знает его имя, в отличие от него самого. — Начнём с того, что Павел Сергеевич. Психиатр, работающий в этой больнице более тридцати лет, — будто читая чужие мысли начал он, смотря на Юру немигающим взглядом, отчего в кудрявой голове всплыли воспоминания о казавшихся ранее глупыми историях, где в главной роли выступал врач, доводивший до крайней степени отчаяния своих пациентов. — Вы, возможно, не помните, так как находились в совершенно невменяемом состоянии, но мы видимся уже не впервые, — во взгляде рыжего промелькнуло что-то схожее с интересом под толщей потухающей веры в их общее с Димой будущее. — Не думаю, окажись Вы, Юрий, здесь, не потащи я Вас за собой из квартирки Вашего… — Павел Сергеевич сделал паузу, смотря на Юру поверх очков и ожидая от того ответа. — Дальнего родственника, — неохотно выдавливает из себя Хованский, понимая, что загнан в тупик и полностью обезоружен на чужой территории. А также Юра понимает, что всё равно ложь рано или поздно вскроется, но всё равно по-детски надеется, что тайное останется при нём. —… Вашего дальнего родственника, — как ни в чём ни бывало продолжил он. — Ну, что? Припоминаете, Юрий? — ещё один взгляд темно-карих глаз, сопровождающийся слабым кивком Юры. Всё в психиатре: и, казалось, поддельная, но тщательно скрывающая это учтивость, и холодно-отстраненное лицо одновременно с пристально-изучающими глазами, и совершенно непоколебимое спокойствие — возбуждало в Юре желание как можно скорее покинуть этот кабинет или в крайнем случае не отвечать ни на один вопрос, в страхе зажимая ладонями рот и мотая в отчаянии головой. — Вот и отлично. Я сказал Вам тогда, что вы ещё понадобитесь нам. Скажу честно — я частично солгал Вам, — совершенно спокойно продолжал Павел Сергеевич, — не нам, а лично мне. Не думаю, что остальным санитарам хоть сколько-нибудь важна Ваша персона. А теперь самое время вернуться к тому, кто же я такой и зачем мучаю Вас, Юрий, — последний нахмурился, почти целиком уверенный в том, что сейчас речь зайдёт о Диме. Хотя после последних событий, разметавших и уничтоживших его обыденную жизнь навсегда, он не был уверен ни в чём. — Я уже озвучивал свою профессию, поэтому, думаю, несложно догадаться, какими судьбами я связан с Вами и Вашим дальним родственником, — на последнем словосочетании врач сделал ощутимый акцент, неприятным холодком отдающим по коже. — Я стану его психиатром в кратчайших сроках. Если только Дмитрий очнётся. Тут уже… — Очнётся, — хрипло произнёс Хованский, сжимая ладонь в кулак так, что короткие ногти с силой впились в кожу, оставляя после себя боль и короткие бесцветные отметины. — Если очнётся, — спокойно поправил психиатр. — Тут уже всё зависит от врачей, борющихся за его жизнь, и от желания самого Дмитрия возвращаться к этой самой жизни. Как я вижу, Вы, Юрий, настроены лишь на положительный исход. Что ж — это похвально, но о другом варианте не нужно забывать. — Вы точно психиатр? — соскребя все остатки язвительности, поинтересовался Юра. — Именно поэтому я должен выяснить причину и мотивацию к самоубийству. И пока что Вы — единственная моя зацепка в этом непростом деле. Но самое интересное не в этом — Юрий, — Павел Сергеевич чуть наклонился, выдавая корпус вперёд, — Вы же тоже заинтересованы в вопросе чужой смерти. При осмотре квартиры записки не найдено, а, значит, наш пациент не хочет, чтобы кто-либо знал о том, что толкнуло его на последний шаг в его жизни, а, если быть точнее, неудавшийся прыжок. Вы же знаете, что, будь Дмитрий чуть более аккуратен в расчётах, пищащие приборы уже не помогли бы. Но нам и Дмитрию, можно сказать, повезло. И теперь Вы хотите упустить такую возможность узнать всё? — Юра не выдерживает устремлённого на него взгляда. — Ладно, чёрт с Вами, — садясь прямо, говорит Хованский, — я готов рассказать, что потребуется. Если только это действительно поможет делу. — Не сомневайтесь, ещё как поможет, — взгляд, кажется, чуть смягчился. Или только кажется. — И что теперь? А? Задавайте свои странные вопросы, — рыжий мужчина устало выдыхает. — Нет, не так быстро и просто. Я не могу начать Вас пытать прямо сейчас, как бы мне ни хотелось. Вы просто не в состоянии на что-либо сейчас ответить. Идите домой. Вы уже тут торчите почти целые сутки. Ничего хорошего из этого не выйдет. А завтра с новыми силами начнём. Договорились? Сил хватает только на кивок — только сейчас Юра осознаёт, насколько устал. — Вот и славно. До завтра, Юрий. Кажется, забыв попрощаться с психиатром, Хованский как можно скорее покинул кабинет. Новостей о Диме никаких не было. Только одни и те же пропитанные фальшей слова: «он до сих пор не очнулся, нам действительно очень жаль». Оставаться в больнице было уже почти страшно. Поэтому, выходя из громоздких дверей, Хованский пытался дышать полной грудью и искать отраду в посеревших листьях. Но, уходя, Юра не учёл одного — дома ещё страшнее. Перевёрнутый табурет посреди прихожей. Гнетущая тишина. И полное отсутствие Димы. Юра не видел ничего святого или возвышенного в их любви. Обычные отношения, обычные лобзания, обычные признания, обычные слова. Не видел и не хотел видеть. Дима был чем-то обыденным, приевшимся и неотъемлемым. Поэтому не ценился. Поэтому был упущен. Поэтому сейчас умолк. Хованский залпом выпил стакан снотворного. Не должно остаться ни единого шанса на появление мыслей в пустой голове. Просто выпасть в пустоту, где нет ничего этого, и где можно найти Диму. Упав на кровать в обнимку с тёплым Диминым свитером, Хованский поспешно зажмурил глаза до бесформенных мазков перед глазами и сильнее прижал к себе мягкую шерсть. На сегодня это его единственный проводник к Диме.